В четыре утра почти весь Стокгольм спит – последние посетители баров разошлись по домам, а утренние пассажиры еще в постели. Но не здесь. В круглосуточной забегаловке на углу Гулльмарсплан собираются только таксисты. Громкие разговоры, кофе в пластиковых кружках, перепачканные типографской краской пальцы, листающие только что вышедшие утренние газеты.

Лео сидел на диванчике за одним из угловых столиков, развернув на сосновой столешнице “Дагенс нюхетер”. Новости, культура, спорт его не интересовали. Только объявления. Он торопливо пролистал разделы о продаже и покупке домов, автомобилей, детских колясок, потом наклонился, почуял запах свежей газеты. Вот. СООБЩЕНИЯ. И чуть ниже: ЛИЧНОЕ. Ингер и ее детям Фанни и Мие. Пожалуйста, немедля свяжитесь с нами. Анита. Сегодня сообщений всего два. Жду тебя на пароме. Б. Некто по имени Анита. И некто, ожидающий встречи на пароме.

Это все. Все!

Он порвал газету.

Ни братьев. Ни группы. Ни новых ограблений. Дом, который Аннели ненавидела и в котором больше двух сотен единиц оружия.

А эта сволочь не ответила!

Он промчался мимо одетых в синюю форму водителей “Стокгольмского такси” и “Таксокурьера”, выбежал из закусочной в знобкие рассветные сумерки. На площади стоял телефон-автомат, с которого они звонили насчет бомбы и который, как он надеялся, больше использовать не придется. Зашел в стеклянную будку, набрал номер сотового. Шесть гудков. Затем включился автоответчик. Он позвонил второй раз. Снова шесть гудков. И еще шесть.

– Алло…

– Образцы.

– Что?

– Вы недовольны?

– Кто… у телефона?

Голос, едва внятный, заспанный.

– Женщина вашей мечты.

Джон Бронкс сел на кровати, спустил ноги на холодный пол, прошел к окну. Хотел удостовериться, что никто за ним не следит.

– Кто?

– Ваша малютка Анна-Карин.

Голос мужской. Не старый, но трудно сказать, насколько молодой. Не высокий и не низкий, более-менее в среднем регистре.

– И чего же вы хотите… Анна-Карин)

– Утренняя газета. Вы не ответили.

– Не в моих привычках искать женщин через объявления.

Бронкс отошел от окна, поспешил в коридор, достал из внутреннего кармана куртки диктофон, подключил к телефону.

– Если вы его не купите. Если не изымете его с рынка… найдутся другие желающие.

– Я выкопал ваши образцы. Проверил их. Они действительно похищены из арсенала, расположенного в Гетрюггене, в нескольких десятках километров южнее Стокгольма. Но это не доказывает, что похититель именно вы.

– Если вы не купите наш товар, он попадет в другие руки. В руки других преступников. А они вряд ли будут столь… дисциплинированны, как моя маленькая группа. Знаете ли, организованная преступность, о которой вы все время толкуете. Отряды “Ангелов ада”, вооруженные до зубов.

– Образцы не доказывают, что все остальное тоже у вас.

– Они свидетельствуют, что я заменил замок на шлагбауме точной копией с тем же серийным номером. И что я видел опись, датированную четвертым октября, и знал, что замок провисит там полгода, поскольку я превосходно замел следы и шестидесятилетний проверяющий со своим полуразвалившимся “вольво” ничего не заметил. Хотите еще подробностей, которые известны только тому, кто похитил оружие?

Бронкс потянулся, чтобы глянуть на кухонные часы. Десять минут пятого. Ложиться он больше не станет.

– В таком случае, Анна-Карин, я хочу знать одну вещь.

– Двадцать четыре часа.

– Я хочу знать… зачем вы это делаете?

– У вас ровно сутки на размышление.

– Вы правда решили, что это оружие вам больше не понадобится?

– Двадцать пять миллионов.

– Анна-Карин, дорогая… вы совершили огромную ошибку. Вам не следовало вступать со мной в контакт. Надо было закопать оружие где-нибудь в поле, бросить его в озеро, но ни в коем случае не вступать со мной в контакт. Не сделай вы этого, вы могли бы сохранить все, что успели награбить, могли бы даже скрыться с добычей.

Кран над раковиной, как всегда, поворачивался туго, вода была тепловатая. Бронкс оставил его открытым, пусть пойдет холодная.

– И кстати, если ваше имя Анна-Карин…

– Какого черта вы там делаете?

– Наливаю себе воды. Если ваше имя Анна-Карин, то как вы зовете своего брата?

Он осушил стакан, наполнил снова, выпил половину.

– Вашего брата. Ну вы знаете, того, с кем грабите банки.

– Ответ ровно через двадцать четыре часа. Личное объявление. Там же. Начать с “Дорогая Анна-Карин”.

– У меня тоже есть брат. Так что я знаю, как братья глядят друг на друга, касаются друг друга. Даже когда вижу это на черно-белой пленке банковской видеокамеры. И вы… вы старший. Поэтому шепчете что-то на ухо младшему прямо перед тем, как он впервые направит оружие на толпу людей.

– А дальше напишете: “Я тоскую по тебе и хочу снова тебя увидеть”.

Серая толстовка висела на стуле в прихожей. Весна, утро прохладное, и Бронкс надел ее на голое тело.

– Послушайте, Анна-Карин. Я не люблю насилия.

– Если вы ответите, Анна-Карин тоже ответит новым объявлением, которое точно сообщит вам, что делать дальше, чтобы продолжить добрые отношения, – как передать оплату и как мы доставим остальной товар.

– А знаете, почему я его не люблю? Я с ним вырос. Знаю, как оно действует, – хочешь не хочешь, делай выбор: либо ты его ненавидишь, либо повторяешь. Верно?

– Двадцать четыре часа.

– Одного дня маловато.

– Ни часом больше.

– Тогда вы ничего от нас не получите. Мне нужно время, чтобы обсудить все с начальством.

Джон Бронкс прошелся по маленькой квартире, вслушиваясь в молчание. Ни тот ни другой не повесили трубку, молчание было иное, он отчетливо слышал звуки улицы и дыхание – на том конце линии обдумывали ситуацию, возможно, оценивали заново.

– Ладно. – Голос в трубке стал ниже, отчетливее. – Через неделю. Одиннадцатого мая. “Дагенс нюхетер”. Если не захотите назначить свидание Анне-Карин… добро пожаловать в ад.

Затем стало по-настоящему тихо, звонивший отключился.