Джон Бронкс попробовал считать дождевые капли. Сперва получалось. Но в конце концов они все слились, и мир за окном помутнел, утратил четкость. Коллеги, бежавшие по двору полицейского управления, казались толстыми и неуклюжими. На столе за спиной Бронкса лежали восемнадцать параллельных дел в разноцветных папках. Он не мог припомнить ни одного дня без дождя с тех пор, как дело, что лежало сверху, заслонило все прочее – словно дождевые капли на окне.

МАКС ВАККИЛА (М. В.). Он говорил, как тот дяденька в магазинчике.

ДОЗНАВАТЕЛЬ ДЖОН БРОНКС (Д. Б.). Что ты имеешь в виду?

М. В. Как Али. Но это был не Али. Только говорил, как Али.

Показания единственного свидетеля – не считая двух инкассаторов, – который видел их вблизи. Шестилетний мальчик.

Д. Б. А как выглядел тот, что сидел в кресле?

М. В. Слюнявый.

Д. Б. Ты хочешь сказать…

М. В. У того, которого звали Гобек, весь подбородок был мокрый,

Д. Б. Гобек?

М. В. Ну да, так его звали.

Ребенок видел то, чего не видели взрослые.

Д. Б. А остальное лицо?

М. В. Загорелое.

Д. Б. Немножко… красное?

М. В. Загорелое. Как летом.

Д. Б. Хорошо. Молодец. А еще что-нибудь запомнил?

М. В. Ногу.

Д. Б. Да?

М. В. Отрезанную. Или… оторванную. Под одеялом.

Д. Б. Ты видел?

М. В. Угу. А внизу ботинок.

Иногда ребенок видит выдумку, сказку.

Д. Б. А тот, что стоял?

М. В. Его я не очень разглядел,

Д. Б. Но все же немножко?

М. В. Он сердился.

Д. Б. Сердился?

М. В. Говорил быстро.

Д. Б. А еще что?

М. В. Его глаза. Опасные.

Д. Б. В каком смысле?

М. В. Темные. Очень темные. Как у Джафара в “Аладдине”.

Двое вооруженных грабителей, с виду похожие на арабов, говорившие по-английски, как арабы. Потому что вправду арабы? Или просто хотели, чтобы в них видели и слышали арабов? Сильный акцент. Выбор арабских восклицаний – ялла, ялла, шармута, Аллах акбар, он бы и сам выбрал эти слова, если б подделывался под араба.

Бронкс посидел перед кипами своих документов, зевнул, встал и прошел в коридор, к кофеварке, налить кипяточку. А затем к торговому автомату, где всегда брал номер 17: белая булочка с маслом, ломтиком сыра и помидором, от которого хлеб размокал и который он немедля принялся выковыривать.

Вы используете насилие, чтобы заставить людей подчиниться.

Грозите убийством.

Такое преднамеренное насилие – средство для достижения цели, ему ли не знать, он как сейчас чувствовал руку взрослого мужчины, которая снова и снова наносила удары по телу, не желающему покоряться. И ваше насилие действует, обеспечивает вам то, чего вы хотите.

Джон Бронкс оставил торговый автомат, швырнул и булку, и помидор в мусор, прошел мимо четырех дверей к кабинету начальника и, как обычно, постучал по косяку.

– Найдется минутка?

Карлстрём закрыл книгу, по крайней мере то, что выглядело как книга, и отодвинул в сторону. Джон вошел, сел в кресло и попробовал прочесть название, но видел только корешок, какой-то французский автор, Бокюз.

– Да?

– Ограбление инкассаторской машины. – Бронкс положил на стол Карлстрёма отчет криминалистов. – Я хочу поставить его на первое место.

– Каким же образом?

– Хотя бы несколько недель буду заниматься только этим делом.

Карлстрём вытащил с полки папку, полистал, пододвинул ее к Бронксу.

– У тебя восемнадцать параллельных дел. Других дел. Других подозреваемых.

– Да.

– ТЯЖКИЕ ТЕЛЕСНЫЕ ПОВРЕЖДЕНИЯ и ПРОТИВОПРАВНЫЕ УГРОЗЫ в гардеробе кафе “Опера”. ГРАБЕЖ С ОТЯГЧАЮЩИМИ в ювелирном магазине на Уденгатан. ПОДЖОГ в “Саду Мин” на Медборгарплатс.

– И что?

– ПОПЫТКА ИЗНАСИЛОВАНИЯ в Витабергспарке. СБЫТ НАРКОТИКОВ, Регерингсгатан. СВОДНИЧЕСТВО ПРИ ОТЯГЧАЮЩИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ, Карлаплан. СГОВОР С ЦЕЛЬЮ СОВЕРШЕНИЯ УБИЙСТВА, Лилла-Нюгатан… – Карлстрём захлопнул папку. – Продолжить? Как по-твоему, кому я должен передать остальные твои дела?

– Это опытные преступники. Они и раньше занимались грабежами.

– Которому из твоих коллег, Джон, у них ведь у всех тоже по восемнадцать параллельных дел?

– И они снова пойдут грабить.

– Я…

– Да, снова пойдут грабить, причем насилия будет больше, чем в Фарсте. А потом еще, и еще больше насилия.

Этот кабинет не выглядел казенным, как у Джона; здешний хозяин гордился своей жизнью, она придавала ему уверенности. На стене за спиной Карлстрёма были отражены все этапы его профессиональной карьеры – диплом юридического института, сертификат полицейского стрелкового клуба и приказ о его назначении начальником отдела уголовных расследований городской полиции. На столе же у него были выставлены свидетельства достижений его личной жизни: три знакомые Джону фотографии (сейчас он видел их оборотную сторону) – двух его девочек, удочеренных сестричек из Колумбии, лет пяти-шести, и жены, о которой босс никогда дурного слова не сказал. Рядом с фотографиями лежал эргономичный пластиковый дельфин (каждые двадцать минут босс массировал им плечи), нож для бумаги из Полицейского союза и книга Поля Бокюза, которая, как Джон теперь разглядел, называлась “Французская кухня”.

– Грабители были вооружены АК-4 и пистолетом-пулеметом. Армейским оружием. Я просмотрел все дела по кражам из арсеналов войск гражданской обороны, со стрельбищ, военных объектов. Проверил каждого с подобной судимостью, тех, кто на свободе, и осужденных условно. Постарался исключить вероятность, что ограбление совершили “свои”.

Он не был уверен, слушает ли его начальник. Карлстрём видел насилие только по долгу службы, а Джон с насилием вырос, жил в нем и позднее решил стать полицейским, чтобы снова встретиться с ним лицом к лицу.

– У нас двое грабителей, действующих целенаправленно, по четкому плану. Они захватили инкассаторский автомобиль, без превышения скорости перегнали его из Фарсты на берег Древвикена, а поскольку остальные деньги были за запертой дверью, без колебаний выпустили в нее целый магазин. Дисциплинированные, предельно целеустремленные, ни разу не вышли из роли за все время ограбления, которое заняло двадцать минут.

– Из роли?

– Меня они не убедили. Я не так уверен, как инкассаторы, что грабители были арабами. Как не верю и тому, что один из них вправду инвалид и сидел в инвалидном кресле. Это вполне могут быть местные, ловко разыгравшие спектакль в экстремальных условиях, они пользовались оружием как инструментом, будто насилие – их ремесло, будто они обучены избыточному насилию.

Фотографии жены и детей рядком стояли между ними, и Джону казалось, он хорошо с ними знаком. Карлстрём с удовольствием рассказывал о своей семье. Джон о своей не рассказывал никогда. Никому.

– И не думаю, что их было только двое. Наверняка больше. А в таком случае речь идет о банде, которая будет развиваться. За стальной дверью осталось девять миллионов. Серьезная неудача. Ведь они не получили то, за чем пришли. На этот раз.

– Ты сказал… обучены насилию.

– Нет, я сказал не так. Обучены избыточному насилию.

– Что ты имеешь в виду?

– Что они выросли с насилием.

Джон Бронкс спешил по коридору. Дело переведено в разряд приоритетных. Теперь можно целый месяц заниматься им одним. По лестнице он спустился на три этажа и направился в криминалистическую лабораторию, где сперва заглянул в темную комнату, потом в фанерный отсек для одежды преступников и наконец в такой же отсек для одежды жертв. Санны нигде не было.

Санны, которая ушла с места происшествия, словно вовсе его не узнала. Санны, которая вернулась в столичную полицию так же неожиданно, как некогда уволилась. Санны, которую он якобы не заметил несколько лет назад, встретив ее на Кунгсгатан, – на самом деле он увидел ее издалека, но слишком долго не решался перейти на другую сторону, так что просто прошел мимо отвернувшись.

Ее черный кейс лежал на одном из столов просторной лаборатории, рядом с рулоном желатиновой пленки, коробкой ватных палочек, пластиковыми контейнерами, пробирками, пинцетами и микроскопом. Сама она стояла с блокнотом возле вакуумной камеры с пара́ми цианоакрилата, где обрабатывались отпечатки пальцев.

– Привет, – сказал он.

Она обернулась, посмотрела на него с совершенно равнодушным видом.

– Привет.

– Я прочитал твой отчет, Санна. Несколько раз.

Невыносимо – стоять здесь и видеть ее непроницаемое лицо.

– Я пока что топчусь на месте. Но поговорил с Карлстрёмом. И он дал мне время.

Она продолжала писать, потом сунула блокнот в карман халата и, открыв дверцу камеры, выпустила оттуда остатки паров.

– Джон, как тебе известно, мне добавить нечего.

– Я хочу просмотреть отчет еще раз. Вместе с тобой.

По лестнице они спустились в гараж, расположенный под всем комплексом полицейского управления.

Интересно, видела ли она его тогда, на Кунгсгатан, заметила ли, что он отвел взгляд. Она могла узнать его, даже не глядя в лицо, – оба они работали в защите свидетелей и знали, что для формирования новой идентичности необходимо прежде всего изменить индивидуальную манеру движения. Первое, что человек, от которого ты прячешься, распознает в толпе, – это движения, придающие цельность образу.

В одном из углов гаража была маленькая квадратная постройка на четыре парковочных места – гараж в гараже для автомобилей, конфискованных криминалистами. Санна отперла дверь, в центре стоял тот самый автомобиль. Белый фургон. Бронкс прошел к нему, влез внутрь. Сиденья закрыты пластиком. Осколки стекла, документы и инкассаторские сумки уже убраны. Он изучил и исключил каждое заявление о каждом автомобиле и каждой лодке, украденных в районе Фарсты и Шёндаля незадолго до грабежа, – и пришел к выводу, что двоих грабителей, вероятно, привез к первому месту преступления кто-то еще, на их собственном автомобиле, а со второго места преступления увез кто-то на их собственной лодке.

Он перелез в задний отсек, к открытой сейфовой двери. В отчете криминалистов указан четвертый уровень – следы крови, волокна, отпечатки пальцев принадлежат двум жертвам и другим инкассаторам, пользовавшимся этим автомобилем. Больше ничего. Никаких следов подозреваемых.

Санна открыла черный кейс, который всегда носила с собой, и разложила на сиденье пять гильз.

– Угол поражения девяносто градусов.

Она показала ему дыры в окне водителя и траектории в направлении дверцы на пассажирской стороне.

– А вот здесь, рядом с гильзами, пять деформированных пуль – со сплошной оболочкой, девять миллиметров; они застряли в дверце. Выпущены из того же оружия. Из шведского пистолета-пулемета m/45.

Механически. Джон искал именно это слово. Именно так она говорила о своей работе. Интересно, она всегда так докладывала о результатах или просто старалась сейчас выказать ему безразличие.

Позади машины стояло инвалидное кресло. В нем сидел один из подозреваемых, с одеялом на коленях. Кресло украдено из больницы в Худдинге, и, согласно отчету криминалиста, на нем обнаружены семь видов отпечатков пальцев, которые сравнили со 120 000 отпечатков в полицейской базе данных. Идентифицировать не удалось.

Рубашки у инкассаторов оказались зелеными. На фотографиях этого не видно. Санна осторожно просунула палец в перчатке в отверстие справа на воротнике.

– Ему повезло. Наклонись он чуть дальше вперед, пуля прошла бы прямиком сквозь скулу.

– Они не получили что хотели, – сказал Бронкс.

– Они?

– Джафар из “Аладдина”. И некто по имени Гобек.

– Джафар? Го… бек?

– Так сообщил наш лучший свидетель. Шести лет от роду. Словом, мы ищем тех, кого не существует. Тех, кого видел маленький мальчик и еще несколько человек, потому что так хотели преступники. Я на это не поведусь. Не поведусь на Джафара и Гобека.

Бронкс знал ее походку, знал, какой запах будет искать в комнате, даже не отдавая себе в этом отчета, знал, как приятно видеть ее улыбку, пусть даже она стоит вот как сейчас, далеко от него.

– Джон… я работаю с волокнами, пятнами крови, отпечатками пальцев. С фактами. Которые существуют и могут быть проверены. А Джафар и Гобек, как ты говоришь, не существуют. На самом деле не существуют. Точно так же, как больше не существуем мы с тобой. Понимаешь?

Она ушла, а Джон Бронкс остался в гараже, холодном, пропахшем бензином и пылью. Снова и снова ходил вокруг инкассаторской машины, продолжая мысленно допрашивать двух инкассаторов, которые говорили о грабителе, который слушал и ждал, спокойный, выдержанный, в маске, и без колебаний приставил оружие к их головам.

Джафар не существовал. Гобек не существовал.

Но ты-то существуешь.