Глава 18

Лорд Тротт недовольно глянул на часы. Без пяти шесть. Еще пять минут, и он может уйти из тренировочного зала со спокойной совестью.

Студенты ввалились в зал без трех шесть, шумные, сопящие, безалаберные и недисциплинированные. По здоровались хором, уставились на него. А он вдруг вспомнил, где видел парней – за неделю до начала учебного года в кабинете Алекса. То ли экзамен тот у них принимал, то ли просто развлекался.

Инляндец плохо запоминал людей, информацию и события, которые не имели для него значения.

– Почему не в форме? – спросил он, кривясь. Семикурсники растерянно переглянулись, и немного опухший Ситников расстроенно пробасил:

– Извините…

Глаза у него были сонные, и он старательно сдерживал зевки. И смотрел так, словно был готов к тому, что Макс скажет: заниматься не буду.

– В следующий раз чтобы были уже переодеты, – сухо процедил профессор. Сам он был в футболке и спортивных штанах.

– Да, профессор. – Надо же, какие покладистые студенты!

– Сначала отработаем индивидуальные приемы, затем, если доживете, поучу работать в связке, – сообщил Тротт. – Мне нужно понять уровень вашей подготовки, поэтому десять минут на разминку и разогрев, а потом вам придется постараться меня убить. Всеми способами, которым вас научили. И не вздумайте осторожничать.

Для своего возраста парни были действительно неплохо подкованы, и Макс даже немного разогрелся, отбивая одну атаку за другой. После каждой попытки он останавливал разошедшихся ученичков, глаза которых горели азартом, терпеливо разъяснял ошибки, показывал, как действовал сам, заставлял повторять. Один раз намеренно подпустил огненно-воздушную «вертушку» слишком близко, чтобы показать, как рассеивать ее в ближнем бою. Студенты глядели с восторгом, чуть ли не открыв рты. Эффект испортило открывшееся Зеркало, из которого высунулась лохматая голова, и сонный, но очень злой блакориец, оценив обстановку, с сильно заметным акцентом раздраженно проговорил:

– Макс, заглуши сигналку, к демонам, пока еще и Вики с Алексом сюда не ввалились, думая, что тебя убивают. Дай поспать, трудоголик несчастный, иначе загрызу!

– Извини, Мартин, – ответил Макс, блокируя чуть разогревшуюся на последней атаке сигналку. Март всегда был чувствительнее остальных. – Забыл.

Фон Съедентент фыркнул, с отвращением посмотрел на него, с сочувствием – на семикурсников – и исчез.

– Уже почти восемь, – Тротт глянул на часы. – Всё, на сегодня достаточно. Отработаете в паре основные приемы. Следующий раз во вторник. До свидания.

Ответного «до свидания!» он уже не слышал – шагнул в Зеркало и поспешил в душ. Дома его ждала знакомая, замечательно пустая и привычная лаборатория без нервных студенток и наглых студентов, не вовремя вылезших демонов, спецслужб и друзей, слишком много отнимающих времени в последние дни. Глухой лес вокруг и никаких людишек.

Сильно взмокшие и окончательно проснувшиеся Дмитро и Матвей постояли немного, переводя дух, и пошли в общагу. Надо было переодеться, сходить в душ и хотя бы позавтракать, потому что проснулись они без двадцати шесть, и пока Поляна расталкивал спящего и отмахивающегося друга, пока одевались и бежали наперегонки со временем, желудки еще спали. А теперь срочно требовалось подкрепиться.

– Матвей, – вдруг спросил Дмитрий, когда они вышли из университета и направились к общежитию по выложенной булыжником дорожке, мимо огромных типанов, раскачиваемых свежим и влажным осенним ветром, – а ты чего вокруг Богуславской так вертишься? Понимаю, что не мое дело, но реально глаза на лоб лезут, когда вижу, как ты ее обхаживаешь. Девочка хорошая, но тебе же совсем другие нравились. Высокие, с фигурой. А тут прям не отлипаешь. Я-то только рад – в смысле, она не стерва и не истеричка, как твоя последняя, – но сам-то что думаешь?

Ситников искоса взглянул на друга – тот смотрел непривычно внимательно и серьезно.

– Да сам не знаю, Димыч, – сказал он со вздохом. – Все время тянет проверить, все ли с ней в порядке.

Поляна хмыкнул, достал сигарету, и они остановились у крыльца общаги, закурили.

– Может, в тебе отцовский инстинкт вдруг проснулся? – полушутя поинтересовался Поляна, отрешенно глядя на рваные облака, бежавшие по светлеющему небу. – Может, тебе пора уже жениться и своих карапузов заводить?

Ситников глянул на него как на полоумного.

– Ты не шути так, Димыч, ага?

Он подумал-подумал и вздохнул снова.

– Не-е, это точно не отцовский инстинкт.

Барон Байдек уже с утра чувствовал знакомое раздражение. Вокруг было слишком много людей. Рядом с ним и его Василиной.

В ночь с пятницы на субботу вставала полная луна, и ему уже было сложно себя контролировать. С самого утра он не мог отойти от жены, ходил за ней, стараясь, чтобы это не выглядело слишком очевидным. Утренние упражнения и долгая пробежка лишь немного успокоили его. А нужно еще переждать посольскую встречу, которую никак не получилось отложить, и только потом ехать в поместье.

Там все было знакомо, и единственными мужчинами вокруг являлись старый конюх да Симон, который уже воспринимался как родственник и не вызывал желания рычать.

Мариан привычно зажал своего зверя в тиски воли, полюбовался супругой, сидевшей перед зеркалом. Василина в отражении ответила ему понимающим взглядом и улыбкой. Она перед этим одевалась к встрече и выбрала совершенно глухое и длинное платье. Чтобы, не дай боги, никто на нее не посмотрел дольше, чем нужно.

Мариан всегда сдерживался, но ему было нелегко, и королеве не хотелось дразнить медведя.

– Я проведаю детей, – сказал муж, – и вернусь.

Василина чуть заметно кивнула, стараясь не мешать парикмахеру, которая укладывала ее волосы в сложную прическу.

Встреча начиналась в одиннадцать утра, и в малом зале уже ожидали министры, помощники, послы дружественных стран, лидеры фракций, придворные чины. Все с женами. Прием организовали не деловой – скорее, он был выражением монаршего расположения и давал возможность пообщаться всем в относительно свободной обстановке.

Королева была величественна, сдержанна и любезна со всеми, беседовала непринужденно; к ней подходили, благодарили за чудесный прием. Марина тоже находилась здесь, активно разговаривала с кем-то по поводу скачек. Мероприятие проходило скучно и до зевоты тихо. Но Байдек все равно напрягался, когда какой-нибудь мужчина оказывался слишком близко к его Василине.

Временами он слышал чью-то громкую речь, смутно знакомую, но видно из-за голов не было. Потом разглядел – Кембритч. Виконт казался неприлично весел и накачивался шампанским, широко жестикулировал, смеялся, обнимая свою разряженную спутницу. На него уже косились, и барон нахмурился, оглянулся в поисках Тандаджи. Пусть подполковник усмирит подчиненного, пока тот не устроил скандал. Василина расстроится, а этого ему очень бы не хотелось. Но начальника разведуправления в поле зрения не наблюдалось. Только что ведь был – и вдруг исчез.

Посол от эмирата Тайтаны коснулся руки королевы лбом, выражая свое почтение, как у них было принято, и, хотя Василина мягко высвободила руку, с тревогой взглянув на мужа, принц-консорт едва сдержал волну агрессии, ударившей в голову. Да, это была плохая идея. Надо было, наверное, сказаться занятым и пропустить встречу, но от мыслей о том, что Василина одна и не защищена, ему было бы еще хуже. Он справится, обязательно. И что тут изображает Кембритч? Он же не идиот так вести себя?

Об аварии и погоне Байдек знал, да и вся страна теперь знала, но на вопрос о причинах Тандаджи пожал плечами и с невозмутимым лицом сказал, что Кембритча, бывает, заносит. Что расследование идет и нервы не выдерживают даже у лучших. А со сплетнями он справится.

Пьяный голос стал громче, ближе, и вот перед королевской четой появился виконт собственной персоной в совершенно непотребном состоянии. Его спутница осталась в стороне, с тревогой наблюдая за происходящим.

– В-ваше в-величество! – воскликнул Люк заплетающимся языком. Вокруг него быстро образовывалась пустота – подданные разбегались, пятыми точками чувствуя, что будет жарко. Только посол Йеллоувиня остался на месте, с невозмутимым лицом наблюдая за разыгрывающейся сценой.

– Я т-так с вами и не поздоровался! – Кембритч махнул рукой, улыбнулся, мазнул взглядом по подошедшей Марине. – Н-не выразил свое почтение!

Василина сдержанно улыбнулась.

– Рада вас видеть, виконт. Думаю, вам следует немного отдохнуть.

– Не д-думаю, – хохотнул тот, – разве что только с вами. В-вы необыкновенно хороши, в-ваше величество!

Зал замер, и в этой тишине прозвучал очень четкий и непривычно низкий голос принца-консорта.

– Охрана, будьте добры, проводите виконта домой.

– Ч-что, – зло усмехнулся Кембритч, глядя на Мариана совершенно расфокусированным взглядом, и в голове у барона забили грохочущие молоты, разрушая стены самообладания, – боитесь, что ее величество предпочтет кого-то породовитее? Так надо готовиться, если с-слухи о ее матери хоть на ноготь правдивы…

Байдек уже не чувствовал руку жены, вцепившейся в его рукав, не слышал ни прерывистого выдоха Марины, ни восклицаний гостей, ни быстрых шагов спешившей охраны. Он просто с рычанием прыгнул вперед, сбивая Кембритча с ног, вцепился в него, ударил раз, другой, третий, чувствуя, как брызжет под кулаком что-то горячее, и зверея от этого еще больше.

Виконт не сопротивлялся, только хрипел от боли и дергался, сзади что-то кричала Василина, охрана оттаскивала его, а Мариан отшвыривал их и бил снова и снова. В какой-то момент поймал взгляд противника – он был абсолютно трезв, весел и немного безумен.

Барона словно окатило холодной водой. Он сжался, заставляя себя остановиться, закрыл глаза, восстанавливая контроль. Поднялся, оглядел людей вокруг. На его руках была кровь. Тело дрожало от сдерживаемого оборота, и он тяжело, сипло дышал.

Все потрясенно молчали, глядя на мощного и всегда очень спокойного принца-консорта, чьи глаза медленно становились из желтых, звериных, яростных привычно синими.

И только посол Тайтаны вдруг захлопал, поднял руки к потолку.

– Прекрасно! – воскликнул он. – Прекрасно! С вами можно иметь дело, восхитительная королева, с таким сильным мужем!

С пола раздался хриплый кашляющий смех. Виконт лежал, оттирая кровь с разбитого лица, прижавшись затылком к полу и глядя в потолок, и тихо, нервно, настойчиво смеялся.

Вечером в доме Люка Кембритча раздался звонок. Он лежал на кровати после визита виталиста, погружаясь в сон, но руку протянул, телефон взял. Посмотрел на номер, улыбнулся разбитыми губами, поднес трубку к уху.

– Зачем ты звонишь, Марина?

Она долго молчала, а он просто отдыхал, слушая ее дыхание.

– Что это было, Люк? – наконец спросила она резко. Голос у нее был приятный, бархатный и не изменился со сменой внешности. Но вот говорила она всегда с заметной властностью. Даже когда была медсестрой.

– Я немного перебрал, – сказал он тихо, доставая сигарету, – мне жаль.

Она снова помолчала.

– Я видела, что ты играешь, – сказала она. – Я знаю теперь, когда ты играешь. Зачем? Опять спасаешь страну? Ты понимаешь, что тебя не простят?

Люк щелкнул зажигалкой, затянулся.

– Ты всегда была умной девочкой, Маришка…

– Не всегда, – ответила она с сожалением. – Да и сейчас…

Звенящая тишина, и двое далеко друг от друга.

«Приезжай ко мне», – хотел сказать он.

«Ты все разрушил», – хотела сказать она.

Вместо этого они молчали и курили каждый в своей комнате, и Марина положила трубку.

Я затушила сигарету и откинулась на кровати. Спать не хотелось совсем. Двигаться, впрочем, тоже.

Сегодня я впервые ощутила не просто злость – ненависть к Мариану. И к Кембритчу тоже, но это как раз было не впервой.

Опять подставился под удар, опять разыгрывал какую-то комбинацию, и плевать ему на окружающих. И на себя тоже. Такое ощущение, что у него с головой не в порядке.

«Или у тебя».

«Да по поводу себя и вопросов нет».

Не знаю, в какой момент я поняла, что это постановка, и почему осознала это со всей очевидностью, глядя на кривляющегося Люка. Может, потому что я знала его с другой стороны – как человека, который пожалел и пригласил застрявших на заглохшей машине неизвестных девчонок к себе в дом. И в доме этом, и в его поведении не было никакой развязности. Я знала его как человека, который умел удивлять и вел себя с тем естественным достоинством, которое присуще только аристократам старой крови.

«Только когда он не пытался соблазнить тебя».

Я зарычала сквозь зубы, пытаясь заглушить проклятый внутренний голос.

«Даже тогда в нем чувствовался стиль и класс. За исключением одного случая».

«Марина, ты ищешь ему оправдание».

«Я просто пытаюсь взглянуть на него без эмоций».

«Ну-ну. Пытайся, пытайся. Пока это больше похоже на выгораживание того, к кому ты неравнодушна».

Я просто окаменела, когда он начал оскорблять Васю. Но сестренка меня удивила до невозможности. Она спокойно наблюдала, как уводят Люка, затем улыбнулась застывшим, как и я, гостям и мягко произнесла:

– Господа, как мы видим, шампанское сегодня очень бодрит. Давайте не позволим ему выдохнуться, а нашей встрече – прерваться на этой чуть более волнующей, чем нужно, ноте. Думаю, самое время пройти в Изумрудную столовую, где нас ждет великолепный обед. Я присоединюсь к вам чуть позже. Нам с его высочеством… – взгляд на мрачного Байдека, – необходимо ополоснуть руки…

И только по тому, как в зале похолодало, было понятно, что она чувствует на самом деле.

Гости послушно, как стадо телят, двинулись к распахнутым дверям в соседний зал, о чем-то переговариваясь. Хотя почему «о чем-то»? Понятно о чем. Вряд ли Кембритчу теперь будет дорога хотя бы в один уважающий себя дом. Никто не захочет связываться с человеком, оскорбившим королеву. Пусть даже это оскорбление и было смыто его кровью.

А я чуть задержалась. И увидела и убийственный взгляд, которым Мариан наградил подошедшего Тандаджи, и ласковое прикосновение сестры к плечу мужа, от которого он будто оттаял. Словно он боялся, что она сейчас скажет ему нечто неприятное или обвинит в чем-то. Увидела я и срочно вызванных кем-то из слуг уборщиц, которые замывали кровавые следы. А уже заходя в двери Изумрудной столовой, услышала шепот сестры: «Ты ни в чем не виноват». И ответ Мариана: «Виноват. Прости».

Обед прошел прекрасно. Все старательно наслаждались кушаньями, и наши повара, наверное, никогда не получали столько комплиментов. Еще бы: хвалить блюда и ругать погоду было вполне безопасно. А остальное, можно не сомневаться, обсудят позднее.

Василина спокойно поддерживала светскую беседу и задержалась куда дольше, чем требовал регламент. Сразу после обеда они с Марианом ушли Зеркалом в свое поместье, взяв с собой детей, хоть и не собирались. Наверное, им было важно восстановить свой маленький и крепкий семейный мирок.

А я, провалявшись полночи, все-таки не выдержала, нашла в сумочке успокоительное, выпила и наконец-то заснула.

Этой ночью в королевском дворце Рудлога, помимо принцессы Марины, слуг и охраны, не спал еще один человек. Начальник разведуправления Майло Тандаджи что-то быстро писал на белоснежном листе бумаги, затем аккуратно поставил подпись, перечитал написанное еще раз. Ему нравилось смотреть на свой каллиграфический почерк, и это, возможно, было то единственное, в чем простое человеческое тщеславие брало в нем верх над сознанием собственного несовершенства.

В отличие от него, от Тандаджи.

Вообще изначально планировалось спровоцировать Байдека на негатив и просто устроить скандал с выдворением Кембритча с приема. Тоже ничего хорошего, но кто же знал, что обычно спокойный как скала принц-консорт вдруг настолько озвереет и устроит бойню? На подчиненного смотреть теперь страшно. Не лицо, а слепок с кулаков барона. И опять перелом, теперь носа. Прокляли Люка, что ли? Ни месяца без перелома?

Можно же вернуться в Тидусс. Купить там дом на берегу теплого моря. Жена, опять-таки, будет счастлива. И матушка давно уже просится к теплу. Можно сажать баклажаны, рыбу удить…

Вообще-то стандартное заявление об увольнении имело несколько более официальную форму, но Тандаджи в душе́ всегда был немного поэтом. А еще он испытывал чувство вины перед прекрасной королевой и сожаление из-за наверняка утраченного доверия Байдека, которое в перспективе могло перерасти в хорошую мужскую дружбу.

И вдобавок Майло очень не хотел идти домой, потому что оставшегося душевного равновесия могло и не хватить на супругу.

Начальник разведуправления поглядел на ночь за окнами кабинета, решился, достал скрученную папироску, раскурил, откинувшись на кресле. Перед глазами проплывали события сегодняшнего дня, но его потихоньку отпускало, тело расслаблялось, и все начинало казаться не таким ужасным.

Хотя это, конечно, самообман, и завтра лучше не станет. Майло редко использовал запасы своей дурман-травы. Только тогда, когда стандартные техники и медитация уже не помогали.

Тандаджи, когда Люк начал финальную часть представления, незаметно выскользнул в коридор, буквально на пять минут. А когда вернулся – Кембритча уже поднимали с пола, и тот бурчал: «Сам пойду, р-руки уберите!» И пошел ведь, позер, почти не шатаясь, а за ним красными блестящими каплями бежала кровавая дорожка.

Сотрясение мозга, перелом носа, множественные гематомы, рваные раны на голове. Врач королевского лазарета шил отчаянного виконта с непередаваемым выражением на лице. Еще бы, такая живая палитра. Вот тебе и консорт… Еще немного – и убил бы лучшего агента. Вот тогда можно было бы не писать заявление, а сразу принимать яд.

Люка отправили домой под конвоем – ожидать решения королевы и лечиться, а Тандаджи, убедившись, что подчиненный жив и виталисты уже выехали, пошел пытаться снова добиться аудиенции у ее величества. Он уже подходил к ней сразу после драки, но поговорить не удалось, как и с Байдеком. Королева словно защищала мужа ото всех и на Тандаджи глянула так, что мрачный взгляд самого барона, обещающего долгий и неприятный разговор, как-то потерялся и стал совсем не страшен. Затем Майло пошел выяснять, что же с Люком. А после королевская чета быстро собралась и уехала.

Дурман начинал действовать, и тидусс, приняв решение, вызвал машину и все-таки поехал домой, к жене. Ее ворчание по крайней мере было привычным и нестрашным. А что делать дальше – он решит во вторник, когда ее величество с мужем вернутся из поместья.

Василина в поместье Байдек тоже не спала. Она стояла у окна спальни и наблюдала, как бродит туда-сюда по оголенному осенью саду ее расстроенный медведь. Светила полная голубоватая луна, и на земле сверкал первый ледок – заморозки на Севере всегда начинались рано. Иголочками инея поблескивали ветви деревьев, и ледяные кристаллики легко осыпались искрящимся пологом на мечущегося оборотня, когда тот задевал нижние ветки своей мохнатой спиной. Мариан очень переживал свой срыв, замкнулся, ему было стыдно, и никак не удалось успокоить его до вечера. Он помог уложить детей спать, а затем ушел, оставив ее одну. И она сердилась, потому что в большой постели без мужа было холодно и непривычно и потому что он никак не мог простить себя. А еще болел живот – Мариан обычно грел его своей ладонью и разминал спину, и отсутствие этих ласк и тепла расстроило Василину больше, чем утренняя выходка Кембритча.

Королева накинула теплый халат, натянула высокие шерстяные полосатые носки, еле втиснулась в тапочки и пошла за мужем.

Медведь угрюмо сидел под деревом и точил когти о ствол. Посмотрел на нее исподлобья, заворчал. Не выдержал, подошел, ткнулся носом в живот, задышал шумно.

– Я без тебя заснуть не могу, – сообщила она укоризненно. – Хватит, Мариан, что случилось, то случилось. Больше бояться будут.

Василина опустилась перед ним на колени, заглянула в темные глаза. Медведь виновато лизнул ее в нос, положил тяжеленную голову на плечо. Она обхватила его за огромную шею, обняла, прижалась. На улице было холодно, и она уже начала подмерзать.

– Плевать, Мариан, плевать на все. Поговорят и успокоятся. Пойдем спать, муж мой. Мне без тебя очень плохо.

Встала и двинулась к дому, и он зашагал следом. Перекинулся у входа в дом, взял ее на руки, поцеловал.

– Вот такой у тебя муж, – пробормотал глухо ей в шею, – несдержанный и безродный. Ты не жалеешь теперь, что вышла за меня, василек?

– Мариан, – сказала Василина грозно, пока они поднимались по лестнице наверх и она грела озябшие руки о его грудь, – если тебя именно это беспокоит, то я не жалею и не пожалею никогда. Ты мой муж, и я скорее от трона отрекусь, чем от тебя. И вообще еще раз услышу такое – рассержусь. Понятно?

– Понятно, моя королева, – сказал он со смешинкой, за которой чувствовалось огромное облегчение.

– А что касается несдержанности, – добавила она, улыбаясь, – то я сама была готова врезать этому Кембритчу. Так что можешь считать, что выполнил мое пожелание.

Байдек прикоснулся губами к ее виску, вдохнул родной и будоражащий запах. Открыл ногой дверь, занес в спальню.

– Ты совсем замерзла, – сказал, укладывая ее на кровать. – Не нужно было выходить. Куда бы я от тебя делся? Побродил бы еще немного – и сюда.

Василина стянула смешные полосатые носки, один за другим, и он не удержался – присел перед кроватью на корточки, погладил ее ноги, положил голову на колени. Почувствовал, как ее пальцы перебирают ему волосы, закрыл глаза.

Все-таки ему совершенно невероятно повезло.

Ночью он не беспокоил жену, хотя очень хотелось. Василина быстро согрелась, прижавшись к нему, и заснула, а он обнимал ее, маленькую и тоненькую, и думал о том, как удивительно, что ему совершенно безразлично ее возвращение в изначальный облик. Будто и не было ничего. Нет, иногда он ловил себя на том, что любуется ее лицом, мягкими кудряшками, ну а тело… оно столько раз менялось во время и после беременностей, что он просто привык к этому.

И все же где-то глубоко внутри Мариан был очень рад, что к нему вернулась его маленькая принцесса – такой, какую он увидел и полюбил, когда ей было всего шестнадцать.