НОВЫЙ КЛУБ

В четверг вечером я наталкиваюсь на Харольда Карниса на вечере в новом клубе под названием «World's End», открывшемся на месте «Petty's». Я сижу за столиком с Ниной Гудрих и Джин, а Харольд пьет шампанское, стоя у бара. Я достаточно пьян, чтобы наконец спросить про сообщение, оставленное мною на его автоответчике. Извинившись, я проталкиваюсь в другой конец бара, поскольку понимаю, что мне необходим мартини, чтобы укрепить дух перед беседой с Карнисом (эта неделя была для меня очень сложной — в понедельник я обнаружил, что рыдаю во время одной из серий «Альфа»). Нервничая, я подхожу к нему. На Харольде шерстяной костюм от Gieves & Hawkes, шелковый саржевый галстук, хлопчатобумажная рубашка, ботинки от Paul Stuart; он кажется более грузным, чем я помню.

— Заметь, — говорит он Труману Дрейку, — к концу девяностых японцы будут владеть большей частью этой страны.

Успокоенный тем, что Харольд, как всегда, делится ценной и, главное, новой информацией, да к тому же в его речи проскальзывает слабый, но, прости господи, несомненно английский акцент, я набираюсь наглости и выкрикиваю:

— Заткнись, Карнис, ничем они не будут владеть.

Я опрокидываю в себя мартини, пока потрясенный Карнис с абсолютно ошарашенным видом поворачивается ко мне и его одутловатое лицо расплывается в неуверенной улыбке. Позади нас произносят:

— Да, но смотри, что произошло с Gekko… — Труман Дрейк похлопывает Харольда по спине и спрашивает меня: -

А какая ширина подтяжек предпочтительнее?

Раздраженный, я пихаю его в толпу, и он исчезает.

— Ну, Харольд, — говорю я. — Ты получил мое послание?

Карнис, похоже, поначалу в замешательстве, но, в конце концов, закуривая сигарету, смеется:

— Бог мой, Дэвис. Это была умора. Это был ты, так?

— Да, естественно.

Я моргаю, бормочу что-то про себя, правда, отгоняю рукой сигаретный дым от своего лица.

— Бэйтмен убивает Оуэна и эскорт-девушек? — он не перестает гоготать. — О, это просто изумительно. Я просто тащусь, как говорят в «Groucho Club». Просто тащусь. — Потом с выражением испуга он добавляет. — Это было довольно длинное сообщение, верно?

Я идиотски улыбаюсь, потом спрашиваю:

— Но что конкретно ты имеешь в виду, Харольд?

Про себя я думаю, что этот жирный мудак вряд ли мог попасть в ебаный «Groucho Club», а если и попал, то признание в таком стиле перечеркивает тот факт, что его впустили.

— Послание, да, разумеется, — Карнис уже оглядывает клуб, маша разным парням и девкам. — Кстати, Дэвис, как Синтия? — Он берет стакан с шампанским у проходящего мимо официанта. — Ты ведь по-прежнему встречаешься с ней?

— Подожди, Харольд. Что ты думаешь об этом? — настойчиво повторяю я.

Ему уже скучно и неинтересно, — не слушая меня, он уходит от разговора:

— Ничего. Рад тебя видеть. Господи, это не Эдвард Тауэрс?

Я вытягиваю шею, чтобы посмотреть, потом вновь обращаюсь к Харольду.

— Нет, — говорю я, — Карнис, подожди.

— Дэвис, — вздыхает он, словно терпеливо пытается объяснить что-то ребенку. — Я не хочу никого обижать, — твоя шутка была забавной. Но послушай, старик, у тебя был один фатальный просчет. Бэйтмен — такой жополиз, такой пай-мальчик, что шутка твоя не вполне удалась. А так замечательно. Ладно, давай как-нибудь пообедаем вместе, или мы с Макдермоттом или Пристоном поужинаем в «150 Wooster». Будет полный оттяг.

Он пытается уйти.

— От-тях? От-тях? Ты сказал от-тях, Карнис? — мои зрачки расширены, меня уносит, хотя я и ничем не закидывался. — Что ты несешь? Бэйтмен — это кто?

— О боже, старик. А как ты думаешь, почему Эвелин Ричард с ним разосралась? Ну, ты понимаешь. Он едва ли мог снять эскорт-девушку, уже не говоря об… что ты сказал, он сделал с ней? — Харольд по-прежнему рассеяно обводит взглядом клуб, машет еще одной паре, поднимая стакан с шампанским. — Ах, да, порубил ее на куски. — Он вновь начинает смеяться, хотя на этот раз из вежливости. — А теперь, если позволишь, мне надо идти.

— Погоди. Стой, — ору я, глядя прямо в лицо Карнису, дабы убедиться, что он слушает. — Ты, похоже, не понимаешь. До тебя не доходит. Я убил его. Я, Карнис. Я отрубил, блядь, у Оуэна голову. Я пытал десятки девушек. Все, что я наговорил тебе на автоответчике — правда. — Я иссяк, но не успокоился, и удивляюсь, почему же все это не радует меня.

— Прости меня, — произносит он, стараясь не обращать внимания на мою выходку. — Но мне действительно надо идти.

— Нет! — ору я. — Здесь и сейчас, Карнис. Слушай меня. Слушай очень, очень внимательно. Я-убил-Пола-Оуэна-и-мне-это-понравилось. Я не могу выразиться яснее. — От напряжения я глотаю слова.

— Но это просто невозможно, — произносит он, убегая от меня. — И мне это больше не кажется смешным.

— А это и не должно казаться смешным, — рявкаю я, а потом добавляю: — Но почему невозможно?

— Просто невозможно, — отвечает он, с опаской глядя на меня.

— Но почему? — ору я, перекрикивая музыку, хотя в общем-то в этом нет нужды, и добавляю. — Тупой мудак!

Он смотрит на меня так, словно мы оба под водой и кричит в ответ, очень ясно сквозь шум клуба.

— Потому что… я… ужинал… с Полом Оуэном… дважды… в Лондоне… всего десять дней назад.

После этого мы смотрим друг на друга, похоже, с минуту, наконец я набирюсь мужества ответить, но мой голос теряет всякую властность, и мне кажется, что я не уверен в себе, когда просто произношу:

— Нет… не ужинал…

Но это скорее вопрос, чем утверждение.

— Итак, Дональдсон, — произносит Карнис, убирая мою руку с его локтя. — Прости, но…

— Ты прощен, — усмехаюсь я.

Я возвращаюсь за наш столик, где уже сидят Джон Эдмонтон и Питер Бивас и накачиваюсь гальционом перед тем, как отвезти Джин к себе. Джин в чем-то от Oscar de la Renta. Нина Гудрих была в платье с блестками от Matsuda и отказалась дать мне свой номер, даже когда Джин была внизу в дамской уборной.