«ПАСТЕЛИ»

Когда мы наконец оказываемся в «Пастелях», я едва не плачу, поскольку совершенно уверен, что мест нет. Но нам предлагают хороший столик, и облегчение накрывает меня благодатной волной. Макдермотт знаком с метрдотелем «Пастелей», и, хотя мы заказали столик всего несколько минут назад из такси, нас тут же проводят через переполненный бар в розовый, ярко освещенный зал и сажают за превосходный отгороженный столик. Заказать столик в «Пастелях» совершенно невозможно, и, по-моему, Ван Паттен, я сам и даже Прайс потрясены до глубины души. Может быть, мы даже завидуем той прыти, которую проявил Макдермотт. Набившись в такси на Уотер-стрит, мы поняли, что так никуда и не позвонили, и лишь когда дело дошло до обсуждения достоинств нового калифорнийско-сицилианского бистро в верхнем Ист Сайде (я так паниковал, что едва не порвал «Загат» пополам) мы пришли к согласию. Только Прайс возражал, но и он в конце концов пожал плечами со словами «Да мне все по хую», и мы позвонили с его мобильного, чтобы заказать столик. Прайс надел наушники и включил звук плейера так громко, что Вивальди был слышен даже сквозь автомобильный шум, доносившисяд через полуопущенные окна такси. Ван Паттен и Макдермотт отпускали грубые шуточки о размере члена Тима, и я от них не отставал. Возле входа в «Пастели» Тим выхватил у Ван Паттена салфетку с окончательной версией его тщательно сформулированных вопросов для GQ и швырнул ее нищему, который валялся возле ресторана с грязной картонкой в руках: «Я ГОЛОДНЫЙ И БЕЗДОМНЫЙ ПОЖАЛУЙСТА ПОМОГИТЕ МНЕ».

Кажется, все идет нормально. Метрдотель прислал нам четыре бесплатных коктейля Вellini, но мы все равно заказываем напитки. Ronettes поют «Then He Kissed Me» («Потом он поцеловал меня»), у нашей официантки хорошая фигура и даже Прайс, похоже, отошел, хотя и ненавидит это заведение. К тому же за столиком напротив четыре женщины, и все отлично выглядят — блондинки с большими сиськами. На одной шерстяное платье-рубашка от Calvin Klein; вторая одета в шерстяное вязаное платье и жакет с застежкой из фая от Geoffrey Beene; третья в юбке из плиссированного тюля и бархатном бюстье, по моему, от Christian Lacroix, на ногах у нее туфли на шпильке от Sidonie Larizzi; четвертая — в черном с блестками платье без пояса, поверх которого надет жакет от Bill Blass (шерстяной креп). Теперь играют Shirelles, «Dancing in the Street»: из-за высоких потолков и мощных колонок звук такой громкий, что нам приходится кричать нашей фигуристой официантке. На ней двухцветный шерстяной костюм с бисером от Myrone de Premonville и высокие бархатные ботиночки. Мне кажется, что она кокетничает со мной: соблазнительно смеется, когда я выбираю на закуску ската и кальмара с красной икрой, проникновенно смотрит, когда я заказываю запеканку из лосося с зеленым соусом томатилло. Я вынужден состроить озабоченное, убийственно серьезное выражение и уставиться на стаканы с розовым коктейлем Bellini, чтобы она не подумала, будто я слишком заинтересовался. Прайс заказывает тапас, оленину с йогуртовым соусом и салат из папоротника и манго. Макдермотт — сашими с козьим сыром и копченую утку с эндивием и кленовым сиропом. Ван Паттен берет колбаску из морского гребешка и лосось-гриль с малиновым уксусом и гуакамоле. В ресторане на полную мощность работает кондиционер, и я начинаю сожалеть, что не надел новый пуловер от Versace, купленный на прошлой неделе в Bergdorf's. Он бы хорошо смотрелся с моим костюмом.

— Не могли бы вы, пожалуйста, забрать эти коктейли, — обращается Тим к официанту, указывая на Bellini.

— Погоди, Тим, — говорит Ван Паттен. — Успокойся. Я их выпью.

— Это европейская дрянь, Дэвид, — поясняет Прайс. — Европейская дрянь.

— Возьми мой, Ван Паттен, — предлагаю я.

— Подожди, — говорит Макдермотт, останавливая официанта. — Я свой тоже выпью.

— Зачем? — спрашивает Прайс. — Ты что, пытаешься произвести впечатление на эту армянскую цыпочку в баре?

— Какую еще армянскую цыпочку? — Ван Паттен неожиданно заинтригован, он вытягивает шею.

— Уноси все коктейли! — вскипает Прайс.

Официант покорно забирает стаканы и, кивнув неизвестно кому, уходит.

— Кто дал тебе право распоряжаться? — ноет Макдермотт.

— Поглядите, парни. Смотрите, кто пришел, — присвистывает Ван Паттен. — Мать честная.

— Ради бога, только, блядь, не Пристон, — вздыхает Прайс.

— О нет, — зловеще произносит Ван Паттен. — Он нас пока не заметил.

— Виктор Пауэл? Пол Оуэн? — неожиданно испугавшись, спрашиваю я.

— Ему двадцать четыре года, и у него отвратительно много денег, скажем так, — с ухмылкой подсказывает Ван Паттен. Человек его, очевидно, приметил, и на лице Ван Паттена вспыхивает лучезарная улыбка. — Настоящий говнюк.

Я вытягиваю шею, но не могу понять, кто там и что.

— Это Скотт Монтгомери, — произносит Прайс. — Да? Скотт Монтгомери.

— Возможно, — подначивает Ван Паттен.

— Карлик Скотт Монтгомери, — говорит Прайс.

— Прайс, — говорит Ван Паттен. — Ты бесподобен.

— Смотрите, какой я сейчас изображу восторг, — замечает Прайс, обводя взглядом стол. — Ну, я ведь всегда прихожу в восторг, встречая кого-нибудь из Джорджии.

— Ух-ты, — произносит Макдермотт. — Он нарядился так, чтобы всех поразить.

— Да, — отвечает Прайс. — Я убит, то есть поражен.

— Да-а-а, — говорю я, заметив Монтгомери. — Элегантный темно-синий.

— В мелкую клетку, — шепчет Ван Паттен.

— И много бежевого, — добавляет Прайс. — Вы же понимаете.

— Он идет сюда, — говорю я, внутренне подбадривая себя.

К нашему столику приближается Скотт Монтгомери. На нем — темно-синий двубортный блейзер с пуговицами из искусственного черепахового панциря, мятая, застиранная хлопчатобумажная рубашка в полоску с красной вышивкой, шелковый галстук с красно-бело-синим рисунком в виде фейерверков (от Hugo Boss) и фиолетовые шерстяные брюки от Lazo (косые карманы; спереди — четыре складки) . В руках у него стакан с шампанским, который он передает своей спутнице. Она — определенно модель: стройная, с неплохой грудью, задница отсутствует, высокие каблуки. На ней креповая юбка, велюровый жакет (шерсть с кашемиром), через руку перекинуто велюровое пальто, все от Louis Dell'Olio. Туфли на каблуках от Susan Bennis Warren Edwards. Темные очки от Alan Mikli. Кожаная сумка с тиснением от Hermes.

— Здорово, парни. Как жизнь? — Монтгомери гнусавит, как и все выходцы из штата Джорджия. — Познакомьтесь с Ники. Ники, это Макдональд, Ван Барен, Бэйтмен — ты отлично загорел — и мистер Прайс. Пожав руку только Прайсу, он забирает стакан у Ники. Ники вежливо, словно робот, улыбается, — вероятно, она не говорит по-английски.

— Монтгомери, — произносит Прайс любезным, дружеским тоном, пялясь при этом на Ники. — Ну как жизнь?

— Ну, парни, — говорит Монтгомери, — вижу, у вас классный столик. Уже расплатились? Шучу.

— Слушай, Монтгомери, — говорит Прайс, глядя на Ники. Он по-прежнему демонстрирует необычайное расположение к человеку, которого я считал чужаком. — Может, в сквош?

— Позвони мне, — рассеянно отвечает Монтгомери, обводя взглядом зал. — Это не Тайсон? Вот моя визитка.

— Отлично, — говорит Тимоти, пряча ее в карман. — Как насчет четверга?

— Не могу. Улетаю завтра в Даллас, но… — Монтгомери уже отходит от нашего стола, торопясь подойти еще к кому-то. Ники он увлекает за собой. — Давай на следующей неделе.

Ники улыбается мне, потом смотрит в пол (розовые, голубые, лимонно-зеленые плитки перекрещиваются треугольничками), словно в них скрывается ответ, некая разгадка, разумное объяснение тому, почему она связалась c Монтгомери. Я вяло размышляю, старше ли она его и не заигрывала ли со мной.

— До встречи, — говорит Прайс вдогонку.

— Пока, парни… — Монтгомери уже в середине зала. Ники семенит за ним. Я был не прав: у нее есть задница.

— Восемьсот миллионов, — качая головой, присвистывает Макдермотт.

— Университет? — спрашиваю я.

— Смехотворный, — намекает Прайс.

— Роллинс? — гадаю я.

— Ну почти, — говорит Макдермотт. — Хемпден-Сидней.

— Паразит, неудачник, сука, — подводит итог Ван Паттен.

— Но у него восемьсот миллионов, — выразительно повторяет Макдермотт.

— Ну и пойди отсоси y карлика, — заткнешься ты или нет? — говорит Прайс. — Неужели ты такой впечатлительный, Макдермотт?

— Все равно, — замечаю я. — А телка ничего себе.

— Девка что надо, — поддакивает Макдермотт.

— Согласен, — с неохотой кивает Прайс.

— Слушайте, вы, — горестно произносит Ван Паттен. — Я знаю эту цыпочку.

— Да ладно, — стонем мы в один голос.

— Попробую угадать, — говорю я. — Подцепил ее в «Туннеле», да?

— Нет, — он отпивает, — она модель. Анорексичка, алкоголичка, неврастеничка. Настоящая француженка.

— Ну что за клоун, — говорю я, не понимая, врет он или нет.

— Поспорим?

— Ну и что? — пожимает плечами Макдермотт. — Я бы трахнул ее.

— Она выпивает в день литр «Столичной», блюет и снова выпивает столько же, — объясняет Ван Паттен. — Стопроцентная пьянчужка.

— Стопроцентная дешевая пьянчужка, — бормочет Прайс.

— А мне безразлично, — мужественно произносит Макдермотт. — Она прекрасна. Я хочу трахнуть ее. Жениться на ней. Иметь от нее детей.

— Господи, — почти ржет Ван Паттен. — Ну кто женится на цыпочке, которая родит бутылку водки с клюквенным соком?

— Его слова не лишены смысла, — говорю я.

— Угу. Еще он собирается подцепить ту армянскую цыпочку в баре, — ухмыляется Прайс. — А она что родит — бутылку шампанского и пинту персикового сока?

— А где армянская цыпочка? — вытягивая шею, раздраженно спрашивает Макдермотт.

— О боже. Пошли вы на хуй, пидоры, — вздыхает Ван Паттен.

К столику подходит метрдотель, здоровается с Макдермоттом, потом замечает, что у нас нет наших бесплатных коктейлей, и убегает до того, как мы успеваем его остановить. Не знаю, откуда Макдермотт так хорошо знаком с этим Аленом, — может, через Сесилию?

Однако это меня слегка задевает, и я решаю заработать очки своей новой визиткой. Я достаю ее из бумажника (газелевая кожа, Barney's, $850), кидаю на стол и жду реакции.

— Это что, грамм? — не без интереса спрашивает Прайс.

— Новая визитка, — я пытаюсь вести себя небрежно, но все равно гордо улыбаюсь. -Ну как вам?

— Ух-ты, — взяв ее в руки, говорит Макдермотт, и с искренним восхищением потирает ее пальцами. — Очень красивая. Посмотри-ка…

Он передает визитку Ван Паттену.

— Вчера забрал из печати, — замечаю я.

— Хороший цвет, — говорит Ван Паттен, пристально рассматривая карточку.

— Это цвет кости, — уточняю я. — А тиснение называется Silian Rail.

— Silian Rail? — переспрашивает Макдермотт.

— Да. Неплохо, а?

— Очень неплохо, Бэйтмен, — сдержанно произносит завистливая скотина Ван Паттен, — но это ничто по сравнению с… — Он вытаскивает свой бумажник и швыряет рядом с пепельницей свою визитку. — Посмотри-ка на эту.

Мы все склоняемся и рассматриваем визитку Дэвида. Прайс тихо говорит:

— Да, это действительно круто.

Цвета такие элегантные, шрифт просто великолепный, и меня охватывает короткая судорога зависти. Я стискиваю кулаки, а Ван Паттен самодовольно говорит:

— Цвет яичной скорлупы и шрифт Romalian…

Он оборачивается ко мне:

— Что скажешь?

— Мило, — хрипло говорю я. Мне даже удается кивнуть. Мальчик приносит четыре новых Bellini.

— Боже, — говорит Прайс. Он смотрит визитку на свет, не обращая внимания на коктейли. — Вот это действительно супер. И откуда у такого дурня, как ты, столько вкуса?

Я смотрю на карточку Ван Паттена, потом на свою, и не могу поверить, что Прайсу больше нравится визитка Ван Паттена. Перед глазами у меня все плывет, я отпиваю и делаю глубокий вдох.

— Но постойте-ка, — говорит Прайс. — Вы еще ничего не видели… — Из внутреннего кармана пиджака он достает свою визитку и медленно, театральным жестом выкладывает ее на всеобщее обозрение. — Это моя.

Даже я должен признать, что она великолепна.

Внезапно мне кажется, что ресторан затих и отодвинулся от нас. В сравнении с этой визиткой музыка превратилась в бессмысленный шум, и мы хорошо слышим слова Прайса:

— Рельефное тиснение, цвет — бледно-облачный…

— Черт возьми, — восклицает Ван Паттен. — Никогда не видел ничего подобного…

— Мило, очень мило, — вынужден я признать. — Но постойте. Давайте посмотрим на визитку Монтгомери.

Прайс вытаскивает визитную карточку Монтгомери, и, хотя он сидит с бесстрастным видом, я не понимаю, как он может оставаться равнодушным к ее утонченной окраске и стильной плотности. Я удручен тем, что затеял все это.

— Давайте закажем пиццу, — предлагает Макдермотт. — Никто не хочет взять пиццу, напополам со мной? «Ред снеппер»? М-м-м. Бэйтмен будет, — говорит он, весело потирая руки.

Я беру карточку Монтгомери и даже ощупываю ее, чтобы понять, какое ощущение она оставляет на подушечках пальцев.

— Что, нравится? — По тону Прайса понятно, что он видит, как я завидую.

— Ага, — небрежно отвечаю я, возвращая Прайсу визитку так, словно мне она до фени, однако чувствую, что мне трудно глотать.

— Пицца «Ред снеппер», — напоминает мне Макдермотт. — Я, блядь, умираю от голода.

— Никакой пиццы, — бормочу я, чувствуя облегчение от того, что Тим убрал визитку Монтгомери в карман, с глаз долой.

— Ну давай, — ноет Макдермотт. — Давай закажем пиццу.

— Заткнись, Крэйг, — говорит Ван Паттен, наблюдая за официанткой, принимающей заказ у другого столика. — И позови сюда вон ту, симпатичную.

— Но это не наша официантка, — отвечает Макдермотт, нервно теребя меню, которое он выхватил у проходившего мимо официанта.

— Все равно позови, — настаивает Ван Паттен. — Попроси у нее воды, «Корону», что угодно.

— А почему ее? — я ни к кому конкретно не обращаюсь. Моя визитка, оставленная без внимания, лежит на столе рядом с орхидеей в синей стеклянной вазе. Я перегибаю ее пополам и убираю в бумажник.

— Она жутко похожа на девушку из отдела Жоржетты Клингер в Bloomingdale's, — говорит Ван Паттен. — Позови ее.

— Будет кто-нибудь пиццу или нет? — Макдермотт входит во вкус.

— А ты-то откуда знаешь? — спрашиваю я Ван Паттена.

— Я там покупаю духи для Кейт, — отвечает он.

Прайс машет руками, чтобы привлечь наше внимание:

— Я говорил вам, что Монтгомери карлик?

— Кто такая Кейт? — спрашиваю я.

— Кейт — это телка, с которой у Ван Паттена роман, — объясняет Прайс, не сводя глаз со столика, за которым сидит Монтгомери.

— Что случилось с мисс Китт ридж? — интересуюсь я.

— Ага, — улыбается Прайс. — И как же Аманда?

— Господи, ребята, будьте проще. Верность? Ну конечно.

— И ты не боишься подхватить что-нибудь? — спрашивает Прайс.

— От кого, от Аманды или Кейт? — интересуюсь я.

— Мне казалось, мы сошлись на том, что с нами это в принципе не может случится, — громко произносит Ван Паттен. — Так что… дураки вы. Заткнитесь.

— Разве я тебе не говорил?…

Приносят еще четыре Bellini. Теперь на столе их уже восемь.

— Боже мой, — стонет Прайс, пытаясь поймать официанта, пока тот не удрал.

— Пицца «ред снеппер»… пицца «ред снеппер», — Макдермотт нашел себе мантру на вечер.

— Вскоре на нас набросятся горячие иранские девки, — бубнит Прайс.

— Но ведь это ноль-ноль-ноль с чем-то процента чего-то,… вы слушаете? — спрашивает Ван Паттен.

— …Пицца… пицца, — Макдермотт бьет кулаком по столу, и тот трясется. — Черт возьми, кто-нибудь меня слушает или нет?

Я все еще в трансе от визитки Монтгомери — классные цвета, плотность, тиснение, шрифт. Внезапно я поднимаю руку, словно готовясь ударить Грега, и ору что есть мочи:

— Никто не хочет твою ебаную пиццу! Пицца должна быть пышной и плотной и сырная корочка должна быть что надо! А здесь, блядь, корочка слишком тонкая, потому что мудозвон-повар все пережаривает! Пицца здесь пересушенная и ломкая!

Побагровев, я грохаю об стол своим стаканом, а когда поднимаю глаза, то оказывается, что закуски уже принесли. Симпатичная официантка смотрит на меня со странным, застывшим выражением лица. Я вытираю рукой лицо и мягко улыбаюсь ей.

Она продолжает смотреть на меня так, словно я чудовище. Кажется, она действительно напугана. Я смотрю на Прайса — зачем? Ищу поддержки, что ли?

Он произносит одними губами:

— Сигары, — и похлопывает себя по карману пиджака.

Макдермотт тихо произносит:

— А мне кажется, они не ломкие.

— Милая, — говорю я. Не обращая на Макдермотта никакого внимания, я беру официантку за руку и притягиваю к себе. Она вздрагивает, но я улыбаюсь, и она не сопротивляется, когда я подтягиваю ее поближе.

— Итак, мы намерены здесь как следует покушать… — начинаю я.

— Но я совсем не это заказывал, — говорит Ван Паттен, глядя в свою тарелку. — Я хотел колбаску из мидий.

— Заткнись, — кидаю я на него злобный взгляд, потом спокойно поворачиваюсь к симпатичной официантке, ухмыляясь, как идиот. Но как красивый идиот. — Одним словом, понимаете, мы тут часто бываем, и, скорее всего, мы сейчас закажем хороший бренди, коньяк… кто его знает. Мы желаем отдохнуть и насладиться этой атмосферой, — я делаю жест рукой. — А потом, — другой рукой я вынимаю бумажник из газелевой кожи, — мы бы хотели покурить превосходные гаванские сигары, и нам бы не хотелось, чтобы нас беспокоили неотесанные…

— Неотесанные, — Макдермотт кивает Ван Паттену и Прайсу.

— Неотесанные, невежливые посетители или туристы, которые неизбежно будут жаловаться на наши маленькие безобидные привычки… Поэтому… — я сую в ее маленькую ручку купюру (надеюсь, это полтинник), — если вы сумеете сделать так, чтобы нам не досаждали, мы с благодарностью оценим это. — Я поглаживаю ее руку, сжимая ее в кулачок. — А если кто-то будет жаловаться, ну так… — я делаю паузу, а потом перехожу на угрожающий тон, — вышвырните их вон.

Она кивает и уходит с озадаченным, растерянным видом.

— Кроме того, — -говорит Прайс, улыбаясь, — если очередные Bellini появятся в радиусе трех метров от нашего стола, мы устроим метрдотелю аутодафе. Так что предупредите его на всякий случай.

Мы долго молчим, созерцая наши закуски. Тишину нарушает Ван Паттен.

— Бэйтмен?

— Да? — я накалываю на вилку кусочек рыбы, макаю его в красную икру, а затем откладываю вилку.

— Ты — просто совершенство, — мурлычет он.

Прайс видит, что еще одна официантка приближается к нам с подносом, на котором стоят четыре стакана для шампанского, наполненные бледно-розовой жидкостью. Он говорит:

— Господи, это уже становится нелепым…

Однако она ставит стаканы на соседний столик, за которым сидят четыре телки.

— Клевая, — говорит Ван Паттен, оторвавшись от своей колбаски из морского гребешка.

— Фигура что надо, — согласно кивает Макдермотт. — Это точно.

— А я не впечатлился, — Прайс шмыгает носом. — Посмотрите на ее колени.

Мы разглядываем официантку, и, хотя у нее длинные, загорелые ноги, я вижу, что одно колено у нее определенно больше другого. Левое колено шире и крупнее правого. Теперь этот незначительный недостаток кажется огромным, и мы все теряем к ней интерес. Ван Паттен ошеломленно смотрит в свою тарелку, потом на Макдермотта. Он говорит:

— Я тоже не это заказывал. Это суши, а не сашими.

— Господи, — вздыхает Макдермотт. — Ты же сюда не есть пришел.

Мимо нашего столика проходит парень — вылитый Кристофер Лаудер. Прежде чем отправиться в туалет, он похлопывает меня по плечу и говорит:

— Привет, Гамильтон, ты хорошо загорел.

— Ты хорошо загорел, Гамильтон, — передразнивает Прайс, кидая тапас в мою тарелку для хлеба.

— Твою мать, — говорю я, — надеюсь, я не покраснел.

— В самом деле, куда ты ходишь, Бэйтмен? — спрашивает Ван Паттен. — Я имею в виду, загорать?

— Да, Бэйтмен. Куда же? — Макдермотт, кажется, искренне интересуется этим вопросом.

— Читайте по губам, — отвечаю я,. — В солярий. — И раздраженно добавляю. — Как и все.

— У меня, — говорит Ван Паттен, выдержав для максимального эффекта паузу, — солярий… дома, — и он отправляет в рот большой кусок колбаски из гребешка.

— Чушь собачья, — съеживаясь, говорю я.

— Это правда, — с полным ртом подтверждает Макдермотт. — Я его видел.

— Да это, блядь, что-то сверхъестественное, — говорю я.

— Что же в этом, блядь, сверхъестественного? — спрашивает Прайс, гоняя вилкой по тарелке свой тапас.

— Ты знаешь, сколько стоит членство в ебаном солярии? — терзает меня Ван Паттен. — Годовой абонемент?

— Ты просто псих, — бормочу я.

— Смотрите, ребята, — говорит Ван Паттен. — Бэйтмен рассердился.

Неожиданно возле нашего стола возникает официант. Не спрашивая, можно ли убирать закуски, он уносит наши почти нетронутые тарелки. Никто не жалуется, разве что Макдермотт спрашивает:

— Он что, унес наши закуски?

Потом он смеется непонятно чему. Осознав, что он смеется один, Макдермотт замолкает.

— Он забрал их, потому что порции такие маленькие. Наверное, он решил, что мы уже поели, — устало говорит Прайс.

— Я все же думаю, что иметь солярий дома — это сумасшествие, — говорю я Ван Паттену. Вообще-то в глубине души я считаю, что солярий дома — это роскошно, вот только в моей квартире для него нет места. Есть ведь и другие удовольствия в жизни, не только солярий.

— А с кем это Пол Оуэн? — Макдермотт спрашивает Прайса.

— С каким-то уродом из Kicker Peabody, — раздраженно отвечает Прайс. — Он знаком с Маккоем.

— Тогда почему он сидит с этими кретинами из Drexel? — спрашивает Макдермотт. — Разве это не Спенсер Уин?

— У тебя глюки, что ли? — спрашивает Прайс. — Это не Спенсер Уин.

Я смотрю на Пола Оуэна, сидящего с тремя парнями. Один из них, возможно, Джефф Дюваль. Все четверо в подтяжках и в очках в роговой оправе; у всех волосы зачесаны назад, все пьют шампанское. Я лениво размышляю о том, как Оуэну удалось заполучить счета Фишера. Аппетит от этого не улучшается, однако еду приносят сразу после того, как убрали закуски, и мы начинаем есть. Макдермотт снимает подтяжки. Прайс называет его «тряпкой». Я как будто парализован, однако мне все же удается отвернуться от Оуэна и заглянуть в свою тарелку (запеканка — в виде желтого шестиугольника, окруженного полосками копченого лосося и завитками зеленого, как горошек, соуса томатилло). Потом я перевожу взгляд на толпу людей, которые ждут своей очереди. Кажется, они злые и опьяневшие от бесплатных коктейлей; они устали так долго ждать столик, который наверняка окажется говеным, где-нибудь возле кухни, хоть они и сделали предварительный заказ.

Ван Паттен нарушает тишину нашего стола, швырнув вилку и отодвинув стул.

— Что случилось? — спрашиваю я, поднимая глаза. Вилка застыла над тарелкой, но моя рука не движется: она словно наслаждается красотой содержимого тарелки, у нее как будто есть собственный разум, который отказывается разрушать этот дизайн. Вздохнув, я печально откладываю вилку.

— Черт. Я должен записать фильм по кабельному для Мэнди. — Ван Паттен, стоя, вытирает рот салфеткой. — Я еще вернусь.

— Пусть она сама запишет, идиот, — говорит Прайс. — Ты что, чокнутый?

— Она в Бостоне, у своего дантиста, — подкаблучник Ван Паттен пожимает плечами.

— Ну и что ты собираешься делать? — мой голос дрожит. Я по-прежнему думаю о его визитке. — Будешь звонить на кабельное телевидение?

— Нет, — говорит он. — Мой телефон подключен к видеопрограммеру Videonics, который я купил в Hammacher Schlemmer. — Он удаляется, на ходу надевая подтяжки.

— Круто, — тускло говорю я.

— Эй, что ты хочешь на десерт? — кричит ему Макдермотт.

— Что-нибудь шоколадное и без муки, — кричит он в ответ.

— Ван Паттен, кажется, забросил тренировки? — спрашиваю я. — Он, кажется, поправился.

— Похоже на то, — говорит Прайс.

— А разве он не член клуба «Вертикаль»? — спрашиваю я.

— Не знаю, — бормочет Прайс, изучая свою тарелку, потом, выпрямившись, отодвигает ее и жестом показывает официантке, что он хочет еще одну «Финляндию» со льдом.

Очередная симпатичная официантка с опаской подходит к нам. У нее в руках бутылка шампанского Perrier-Jouet, неурожайного года. Она говорит, что это подарок от Скотта Монтгомери.

— Неурожайный год! Вот сука, — шипит Прайс. Вытянув шею, он ищет глазами столик Монтгомери. -Неудачник.

Прайс показывает Монтгомери большой палец. — Блядь, такой низкорослый, что его еле видно. По-моему, я дал знак Конраду, но не уверен.

— А где Конрад? — спрашиваю я. — Я должен поздороваться с ним.

— Да тот, который назвал тебя Гамильтоном, — говорит Прайс.

— Это был не Конрад, — говорю я.

— Ты уверен? Пиздец, как похож на Конрада, — отвечает он. На самом деле он не меня слушает, а пялится на декольте фигуристой официантки, которая наклонилась, чтобы поудобнее ухватить штопор.

— Нет, это был не Конрад, — говорю я, удивляясь, как это Прайс не может узнать своего коллегу. — Этот парень лучше пострижен.

Пока официантка разливает шампанское, мы молчим. Когда же она уходит, Макдермотт спрашивает, понравилась ли нам еда. Я отвечаю, что запеканка была отличной, но слишком много соуса томатилло. Макдермотт кивает:

— Мне так и говорили.

Ван Паттен возвращается и бормочет:

— Туалет такой, что не нюхнешь.

— Может, десерт? — говорит Макдермотт.

— Разве что шербет Bellini, — зевает Прайс.

— Давайте расплатимся, — предлагает Ван Паттен.

— Пора по бабам, джентельмены, — говорю я.

Симпатичная официантка приносит чек. 475 долларов — значительно меньше, чем мы ожидали. Поскольку у меня нет наличных, я расплачиваюсь своей карточкой Platinum AmEx и собираю у них купюры, в основном новые полтинники. Макдермотт требует десять долларов, поскольку его колбаска из гребешка стоила всего шестнадцать. Бутылка шампанского от Монтгомери осталась на столе нетронутой. У выхода из «Пастелей» сидит еще один нищий с табличкой, на которой написано что-то абсолютно неразборчивое. Он тихо просит у нас мелочь или (с большим оптимизмом) что-нибудь поесть.

— Чувак явно нуждается в косметологе, — отмечаю я.

— Слушай, Макдермотт, — хихикает Прайс. — Кинь ему свой галстук.

— Блядь. А что это ему даст? — глядя на нищего, спрашиваю я.

— Сможет перекусить в «Jams», — смеется Ван Паттен и протягивает мне ладонь, по которой я хлопаю своей.

— Отдать чуваку, — явно обиженный Макдермотт рассматривает свой галстук.

— Пардон… такси! — говорит Прайс, останавливая рукой машину. — …и выпить.

— В «Туннель», — говорит Макдермотт шоферу.

— Отлично, Макдермотт, — констатирует Прайс, садясь на переднее сиденье. — Кажется, ты раздухарился.

— Ну и что? Я ведь не такой растраченный пидор-декадент, как ты, — отвечает Макдермотт, садясь в такси передо мной.

— А вы в курсе, что пещерные люди были покрепче нас в смысле характера? — спрашивает водителя Прайс.

— Э-э-э, где-то я это уже слышал, — отмечает Макдермотт.

— Ван Паттен, — говорю я. — Ты видел шампанское, которое нам прислал Монтгомери?

— Правда? — переспрашивает Ван Паттен, перегнувшись через Макдермотта. — Дай-ка угадаю. Может, Perrier-Jouet?

— В точку, — произносит Прайс. — Неурожайного года.

— Мудак ебаный, — говорит Ван Паттен.