Книга: Американский психопат
Назад: ВТОРНИК: ПОСЛЕПОЛУДЕННЫЕ ОБРЫВКИ
Дальше: УБИТЬ СОБАЧОНКУ

ЙЕЛЬСКИЙ КЛУБ

— Как нужно носить вязаный жилет? — спрашивает Ван Паттен.
— О чем ты? — Макдермотт морщит лоб, потягивая «Абсолют».
— Да, — говорю я. — Уточни.
— Ну, он считается однозначно неформальным…
— Или его можно носить с костюмом? — прерываю я, заканчивая предложение.
— Точно, — улыбается он.
— Ну, если по мнению Брюса Бойера… — начинаю я.
— Подожди, — прерывает меня Ван Паттен. — Это тот, который работает в Morgan Stanley?
— Нет, — улыбаюсь я. — Он там не работает.
— Это не тот, который серийный убийца? — подозрительно спрашивает Макдермотт и громко стонет. — Только не надо рассказывать нам про очередного серийного убийцу, Бэйтмен. Только не это!
— Нет, Макдерьмо, он был не серийным убийцей, — говорю я, повернувшись к Ван Паттену, но прежде чем продолжать, оглядываюсь на Макдермотта. — И меня бесит твое замечание.
— Но ты все время про них вспоминаешь, — говорит Макдермотт. — И всегда вот так, будто бы невзначай. Я просто хочу сказать, что ничего не хочу знать ни про Сына Сэма, ни про мудацкого Хиллсайдского Душителя, ни про Теда Банди или про Перистую Голову, черт их всех подери.
— Перистая Голова? — переспрашивает Ван Паттен. — А кто это? Звучит неприятно.
— Он имеет ввиду Кожаное Лицо, — говорю я сквозь зубы. — Кожаное Лицо. Тот, который участвовал в Большой Техасской резне.
— Ах, — вежливо улыбается Ван Паттен. — Да, конечно.
— И он был исключительно опасен, — говорю я.
— Ах, да, конечно, продолжай. А Брюс Бойер, что сделалон? — Макдермотт тяжко вздыхает и закатывает глаза. — Снял с кого-нибудь кожу заживо? Заморил голодом до смерти? Переехал машиной? Скормил собакам? Что?
— Ну ты даешь, — говорю я, покачивая головой в притворном восхищении. — Он сделал кое-что похуже.
— Что, например? Отвел кого-нибудь на обед в новый ресторан МакМануса? — спрашивает Макдермотт.
— Да, кстати о птичках, — вспоминает Ван Паттен. — Ты там был? Жуткое место, да?
— Ты заказывал мясную запеканку? — спрашивает Макдермотт.
— Запеканку? — Ван Паттен в шоке. — Как насчет интерьера? И ебаных скатертей?
— Но ты заказывал мясную запеканку? — не отстает Макдермотт.
— Конечно, и мясной рулет, и голубей, и марлина, — говорит Ван Паттен.
— О, черт, я забыл про марлина, — стонет Макдермотт. — Марлин с соусом чили.
— Кто, будучи в здравом уме, прочитав обзор Миллера в Times, не закажет мясной рулет или марлина?
— Но Миллер был в корне неправ, — говорит Макдермотт. — Кесадилья с папайей? Обычно весьма неплохое блюдо, но там, о Боже… — он свистит, качая головой. — Там такая помойка.
— И к тому же дешевая, — добавляет Ван Паттен.
— Да, и дешевая! — соглашается Макдермотт. — И арбузный торт…
— Господа, — я прокашливаюсь. — Кхм. Не хотелось бы вас прерывать, но…
— Хорошо, хорошо, продолжай, — говорит Макдермотт. — Расскажи нам еще что-нибудь про этого Чарлза Мойера.
— Брюса Бойера, — поправляю я. — Он автор книги «Умение правильно одеваться. Руководство для элегантных мужчин». Да, кстати, Крэйг, он и в свободное от работы время не был серийным убийцей.
— И что же малыш Брюс имеет нам сказать? — спрашивает Макдермотт, посасывая кусочек льда.
— Ты дурак. Это отличная книга. Да, кстати, Брюс Бойер считает, что вполне допустимо носить вязаный жилет с костюмом, — говорю я. — Ты слышал, что я назвал тебя дураком?
— Слышал.
— А разве он не отмечал, что жилет не должен бросаться в глаза и забивать костюм? — говорит Ван Паттен тоном знатока.
— Да… — я слегка раздражен, что Ван Паттен явно неплохо позанимался дома, но все равно спрашивает совета. Но я спокойно продолжаю:
— С костюмом в тонкую светлую полоску рекомендуется надевать жилет приглушенно синего или угольно-серого цвета. А костюм из шотландки допускает более смелые варианты.
— И главное, — добавляет Макдермотт, — последняя пуговица должна быть расстегнута.
Я с подозрением смотрю на Макдермотта. Он улыбается, отпивает из своего стакана и довольно облизывает губы.
— Почему? — спрашивает Ван Паттен.
— Это традиция, — говорю я, все еще глядя на Макдермотта. — И еще — так удобнее.
— А если надеть подтяжки, будет ли жилет сидеть лучше? — спрашивает Ван Паттен.
— С чего бы? — спрашиваю я, повернувшись к нему.
— Ну, потому что, когда на тебе подтяжки, у тебя нет… — Он замолкает, будто подыскивая подходящее слово.
— Затруднений с…? — помогаю я.
— Пряжкой ремня? — заканчивает Макдермотт.
— Все правильно, — соглашается Ван Паттен.
— И еще важно помнить… — начинаю я, и снова меня прерывает Макдермотт.
— Важно помнить, что жилет должен соответствовать стилю и цвету костюма, но ни в коем случае не совпадать по структуре с носками и галстуком, — говорит Макдермотт Ван Паттену, но улыбается мне.
— А мне казалось, что ты не читал… эту книгу, — со злости я начинаю заикаться. — Ты ведь только что сказал, что не видишь разницы между Брюсом Бойером и… и Джоном Уэйном Гэйси.
— Ну, я вдруг вспомнил, — пожимает он плечами.
— Слушай, — поворачиваюсь я к Ван Паттену, посчитав выходку Макдермотта дешевым выпендрежем. — Надевать носки в ромбик с таким же галстуком — это будет смотреться слишком вызывающе.
— Ты так считаешь? — спрашивает он.
— В таком виде ты будешь смотреться как идиот, — говорю я, внезапно расстроившись, и опять поворачиваюсь к Макдермотту. — Перистая Голова? Как вообще у тебя получилась Перистая Голова из Кожаного Лица?! Это надо было очень постараться.
— Расслабься, Бэйтмен, — говорит он, похлопывает меня по спине и пытается сделать мне массаж шеи. — Что случилось? Остался без шиацу сегодня утром?
— Давай, еще потрогай меня вот так, — говорю я и плотно зажмуриваю глаза; меня колотит, чуть ли не крутит в судорогах, — и у тебя вместо руки будет культя.
— Хо-хо, держи себя в руках, приятель, — говорит Макдермотт, отшатываясь в притворном страхе.
Макдермотт и Ван Паттен по-идиотски хихикают и хлопают друг друга по плечам, им и в голову не приходит, что я и вправду могу отрезать ему руки, да и что-то еще — и к тому же, с большим удовольствием.
Мы втроем — Дэвид Ван Паттен, Крэйг Макдермотт и я — обедаем в ресторане Йельского клуба. На Ван Паттене — костюм из шотландки от Crazier Homo, рубашка от Brooks Brothers, галстук от Adirondack и ботинки от Cole-Haan. На Макдермотте — кашемировый блейзер из овечьей шерсти, брюки из шерстяной фланели от Ralph Lauren, рубашка и галстук тоже от Ralph Lauren, ботинки от Brooks Brothers. На мне — тиковый шерстяной костюм с отделкой из шотландки, хлопчатобумажная рубашка от Luciano Barbera, галстук от Luciano Barbera, ботинки от Cole-Haan и темные очки от Bausch & Lomb. В сегодняшнем Шоу Патти Винтерс рассказывали про нацистов, и при просмотре я вдруг испытал приятное возбуждение. Не то чтобы я был очарован их подвигами, но они не показались мне отталкивающими (как и большинству зрителей, вероятно). Один из нацистов имел редкое чувство юмора и даже жонглировал грейпфрутами, — мне это очень понравилось, так что я сел в кровати и захлопал в ладоши.
Луис Керрутерс сидит в пяти столиках от нашего, одетый так, как будто сегодня утром на него напали злобные лягушатники: на нем неопознанный костюм от какого-то французского портного, и если я не ошибаюсь, котелок на полу под креслом тоже его, — это прямо написано у него на лице. Он улыбается мне, но я притворяюсь, что не замечаю его. Сегодня утром я провел в Xclusive два часа и поскольку мы все втроем взяли сегодня выходной, после обеда мы пойдем на массаж. Мы еще ничего не заказывали, и даже меню еще не смотрели. Мы пока просто пьем. Крэйг хотел заказать для начала бутылку шампанского, но Дэвид покачал головой и пробурчал: «Нет, нет, нет», — так что мы просто заказали напитки. Я все еще смотрю на Луиса, а когда он поворачивается ко мне, запрокидываю голову и смеюсь, даже если Ван Паттен с Макдермоттом не говорят ничего забавного, — а это всегда так. У меня это получается так естественно, что никто не замечает моих уловок. Луис встает, вытирает рот салфеткой и снова глядит на меня перед тем, как выйти, — видимо, в сортир.
— Но есть же какой-то предел, — говорит Ван Паттен. — Я хочу сказать, мне не хочется проводить вечер в обществе Коржика.
— Но ты же все еще встречаешься с Мередит, так что какая разница? — говорю я. Он, естественно не слышит.
— И все-таки пижонство — это круто, — говорит Макдермотт. — Пижонство — это очень круто.
— Бэйтмен? — оживляется Ван Паттен. — Что наш стилист говорит по поводу пижонства?
— Что? — рассеянно говорю я, вставая.
— Пижонство, а? — говорит Макдермотт. — Пижонство — это замечательно, comprende?
— Слушай, — говорю я, отодвигая стул. — Я просто хочу, чтобы все знали, что я — за семейные ценности и против наркотиков. Извините.
Удаляясь, я слышу, как Ван Паттен подзывает официанта и скучным голосом говорит:
— Это что, вода из-под крана? Я не пью воду из-под крана. Принесите мне Evian или что-нибудь в этом роде, ладно?
Интересно, если Луис умрет, буду ли я меньше нравиться Кортни? Ответ на этот вопрос мне еще предстоит узнать, но пока что ответа нет, и я иду через ресторан, маша рукой кому-то, похожему на Винсента Моррисона, кому-то, кого я совсем не узнаю, и кому-то, похожему на Тома Ньюмена. Будет ли Кортни уделять мне то время, которое она сейчас проводит с Луисом, если он сойдет со сцены, не будет больше мешать… если он будет мертв? Если Луиса убьют, расстроится ли Кортни? Смогу ли я искренне не смеяться ей в лицо, когда ярость клокочет во мне, подавляя все? Может быть, ее возбуждает, что она встречается со мной у него за спиной, или ей просто нравится мое тело, или размер моего члена? В таком случае, что нужно сделать, чтобы ублажить Кортни? Если ей во мне нравятся только мышцы и то, как я трахаюсь, тогда она просто сучка. Но физически совершенная сучка, потрясающе красивая сучка, и это извиняет все, ну кроме, может быть, запаха изо рта и желтых зубов (этого достаточно, чтобы порвать отношения). Как сложатся наши отношения, когда я задушу Луиса? Если я женюсь на Эвелин, будет она заставлять меня покупать ей халаты от Lacroix, пока мы с ней не разведемся? Интересно, южноафриканские колониальные войска и черножопые коммунистические обезьяны уже помирились в Намибии? Станет ли мир безопаснее и добрее, если порубить Луиса на кусочки? Мой мир, возможно, и станет лучше, тогда почему бы и нет? На самом деле, здесь нет и не может быть… других мнений. На самом деле, сейчас уже поздно задаваться вопросами, потому что я уже стою в мужском туалете, глядя на себя в зеркало — загар и прическа превосходны, — и рассматриваю свои зубы, которые тоже совершенно прямые, белые и блестящие. Подмигиваю своему отражению, натягиваю пару кожаных перчаток от Armani и направляюсь в кабинку, которую занимает Луис. В сортире никого нет, кроме нас двоих. Все кабинки пусты, кроме одной — с краю, дверца не заперта, оставлена чуть приоткрытой, слышно, как Луис насвистывает что-то из «Отверженных», звук становится все громче по мере моего приближения.
Он стоит в кабинке спиной ко мне. На нем кашемировый блейзер, шерстяные брюки в складку, белая рубашка из хлопка с шелком. Он писает в унитаз. Я понимаю, что он чувствует движение у себя за спиной, потому что напрягается, прислушиваясь, и струйка мочи останавливается. Мое тяжелое дыхание заглушает все остальные звуки, зрение расплывается, — я очень медленно поднимаю руки, хватаю его за шею поверх воротника его кашемирового свитера и хлопчатобумажной рубашки, мои большие пальцы соединяются на затылке Луиса, а указательные — под кадыком. Я сжимаю руки, но пока не очень сильно, чтобы Луис смог повернуться ко мне. Теперь он стоит лицом ко мне, одна руку на свитере, другая поднимается, как в замедленной съемке. Его глаза подрагивают, а потом широко распахиваются, что мне и требуется. Лицо Луиса уже скривилось и стало багровым, а я хочу, чтобы он знал, кто его убивает. Я хочу, чтобы мое лицо было последним, последним, что Луис увидит перед смертью, я хочу закричать: "Я ебусь с Кортни! Ты меня слышишь? Я ебусь с Кортни! Ха-ха-ха!", — и эти слова станут последним звуком, который услышит Луис, пока его собственные хрипы и треск позвоночника не заглушат все. Луис смотрит на меня, и я напрягаю мышцы рук, готовясь к борьбе, которая, к моему разочарованию, почему-то не начинается.
Вместо того, чтобы сопротивляться, он смотрит на мои запястья, и вдруг как бы в нерешительности вздрагивает, наклоняет голову и… целует мое левое запястье, потом опять поднимает глаза на меня и смотрит этак застенчиво и с выражением… любви и как бы небольшой неловкости. Он поднимает левую руку и нежно гладит меня по щеке. Я стою столбом, руки так и лежат у Луиса на шее.
— О господи, Патрик, — шепчет он. — Почему здесь?
Его рука играет с моими волосами. Я смотрю на заднюю стенку кабинки, где нацарапано: «Эдвин толкает клевую шмаль», — я все еще парализован, и тупо таращусь на эти слова, на рамочку, окружающую буквы, как будто в ней содержится ответ, некая высшая истина. Эдвин? Какой-такой Эдвин? Я трясу головой, чтобы сбросить оцепенение, и перевожу взгляд на Луиса, у которого на лице как будто прилеплена эта жуткая влюбленная улыбка, я пытаюсь крепче сжать его шею, но мое собственное лицо искажается от этого непомерного усилия, и я не могу этого сделать, мои руки никак не сжимаются, мои руки, все еще простертые вперед, кажутся нелепыми и бесполезными в таком положении.
— Я видел, как ты смотрел на меня, — говорит он с придыханием. — Я заметил, — он сглатывает, — как ты разгорячен.
Он пытается поцеловать меня в губы, но я отступаю и случайно закрываю дверцу кабинки. Я убираю руки с шеи Луиса, он тут же хватает их и кладет обратно. Я опять убираю их, и стою, обдумывая, что делать дальше, но не могу даже пошевелиться.
— Не будь таким… робким, — говорит он.
Я глубоко вздыхаю, закрываю глаза, считаю до десяти, открываю глаза и делаю беспомощную попытку поднять руки, чтобы все-таки задушить Луиса, но руки кажутся совершенно неподъемными, руки меня не слушаются.
— Ты даже не знаешь, как долго я этого хотел… — он тяжело дышит, поглаживая мои плечи дрожащими руками. — Еще с той Рождественской вечеринки в «Аризоне 206». На тебе тогда был еще галстук от Armani в красную полоску.
Я только теперь замечаю, что его брюки все еще не застегнуты, и тихо и беспрепятственно выбираюсь из кабинки, чтобы помыть руки, но на руках у меня перчатки, и я не хочу их снимать. Мужской туалет Йельского клуба внезапно становится самой холодной комнатой на земле, и меня бьет озноб. Луис выходит следом, теребит мой пиджак, наклоняясь вместе со мной над раковиной.
— Я хочу тебя, — говорит он хриплым пидорским шепотом, и я медленно поворачиваю голову, чтобы посмотреть ему в глаза, и он ловит мой взгляд и добавляет, — тоже.
Я выбегаю из сортира и сталкиваюсь, кажется, с Брюстером Випплом. Я улыбаюсь метрдотелю и, пожав ему руку, бегу к закрывающемуся лифту, но опаздываю, и громко матерюсь, стоя перед закрывшимися дверями. Я замечаю, что метрдотель разговаривает с официантом, и оба вопросительно поглядывают на меня, так что я выпрямляюсь и машу им рукой. Луис спокойно выходит из туалета, все еще улыбаясь, раскрасневшийся, а я просто стою и смотрю, как он подходит ко мне. Он молчит.
— Что… это? — наконец, говорю я сквозь зубы.
— Ты куда собираешься? — смущенно шепчет он.
— Я… я собираюсь… — обалдевший, я осматриваю заполненный ресторан, потом поворачиваюсь к Луису и вдруг понимаю, что меня всего колотит. — Мне нужно вернуть видеокассеты, — говорю я, тыча в кнопку вызова лифта, но потом, когда мое терпение иссякает, иду обратно за столик.
— Патрик, — окликает он меня.
Я оборачиваюсь:
—Что?
Он шепчет: «Я позвоню тебе», — с таким выражением на лице, которое вроде как должно уверить меня, что он сохранит мой секрет.
— О боже, — мне хочется проблеваться, меня всего трясет, и когда я сажусь за наш столик, я понимаю, что полностью опустошен, я все еще в перчатках. Я залпом проглатываю остатки моего коктейля. И как только я сажусь, Ван Паттен спрашивает:
— Эй, Бэйтмен, как правильно надо носить булавку для галстука?
— С деловым костюмом булавка для галстука вовсе не обязательна, но если она все-таки есть, она должна его дополнять. Аксессуар ни в коем случае не должен забивать сам галстук. Лучше всего выбрать простую золотую заколку и поместить ее у нижнего конца галстука, под углом в сорок пять градусов.
Назад: ВТОРНИК: ПОСЛЕПОЛУДЕННЫЕ ОБРЫВКИ
Дальше: УБИТЬ СОБАЧОНКУ