Глава 34. Возвращение в Чески-Крумлов
Маркета воспрянула духом, получив письмо от отца. За две недели пребывания в «Сером гусе» ее синяки приобрели противный желто-зеленый оттенок, какой бывает у ростков нарцисса, глупо проглядывающих сквозь снег и лед ранней весной. Тело больше не ломило от тупой боли в костях и мышцах. Правда, швы с неделю еще гноились, но травы жены трактирщика действовали самым чудесным образом, так что в конце концов пульсирующая боль утихла, а воспаление спало. Тело начало заживать.
Своим знанием трав и цветов жена хозяина гостиницы напоминала Маркете Аннабеллу, хотя из-за забот по содержанию дома и таверны в порядке у нее оставалось мало времени для изучения и сбора лекарственных средств – нужно было пожарить колбаски, вскипятить супы, насадить на вертел и вовремя полить жиром гусей и уток… Руки у хозяйки были багровыми и загрубевшими. Уксус из квашеной капусты перекочевал на ее кожу красноватыми трещинками.
Тем не менее Маркета чувствовала в ней способность исцелять при помощи настоев и загрубевших рук. Именно они, эти потрескавшиеся руки, вкупе с заботливым уходом доктора Мингониуса и Веры, и направили девушку на путь выздоровления.
Дорогая доченька!
Известие о твоих ранах и о случившемся в замке повергло меня в глубочайшую печаль. Слава Богу, ты жива, это настоящее чудо!
Доктор Мингониус в своем письме интересовался, можем ли мы найти для тебя здесь, в Чески-Крумлове, безопасное прибежище, так как о возвращении в баню не может быть и речи! Конечно, я подумал о монастыре Бедной Клары. Я спросил у твоей тетушки, возможно ли будет укрыть тебя там, но она опасается, как бы какая-нибудь монахиня не проболталась о твоем пребывании священнику и за тобой не явились иезуиты.
Есть ли еще какое-то место, где ты можешь найти приют?
Твой любящий отец
Маркета перепачкала весь пергамент, перетаскивая пальцы с буквы на букву и проговаривая их вслух. Расшифровывать слова в таком израненном состоянии было не так уж и просто.
Она попросила трактирщика принести перо, чернила и пергаментную бумагу, пообещав, что с ним рассчитается доктор Мингониус – в ее собственных карманах не нашлось ни единой монетки.
Дорогой папа!
Пожалуйста, прости мне мое безрассудство. Я знаю, что потеряла твое доверие и едва не потеряла свою жизнь.
Есть одна женщина, которая может согласиться приютить меня у себя, да и искать у нее никто меня не станет. Ты не мог бы сходить к Аннабелле, колдунье, и узнать, примет ли она меня?
Твоя любящая дочь,
Маркета
Через неделю дочь цирюльника тайком перевезли в карете в Чески-Крумлов, где ей предстояло жить в доме ведьмы.
* * *
Открыв дверь, Аннабелла схватила Маркету за руку и поспешно втащила ее внутрь. Запряженная парой лошадей карета свернула за угол, уносясь к рыночной площади и подъемному мосту.
– Маркета! – Травница прижала гостью к себе в крепком объятии, и та почувствовала запах дыма от открытого огня в ее волосах, и другой, горьковатый, от не известных ей трав – на коже. Должно быть, незадолго до ее прихода ведунья творила некое заклинание. «Уж не для меня ли?» – подумала Маркета с содроганием.
– Знаешь, это чудо, что ты все еще живешь на этой земле, и ты должна до конца своей жизни благодарить за это Господа и возносить Ему хвалу! – заявила хозяйка дома.
Дочь цирюльника уже начала привыкать к этому чуду, потому что и сама немало ему посодействовала, но она не стала спорить и просто кивнула в ответ.
– Да, чудо, – прошептала она, и в глазах ее встали слезы. – Дон Юлий пытался меня убить.
– О, и он закончит начатое, если ему представится возможность! Он – нечестивец, сама его душа во власти демонов!
Ничего не ответив, Маркета уставилась на огонь в центре комнаты. Если душой Юлия действительно овладели демоны, то, возможно, она видела последние обрывки его настоящей, неиспорченной души – и поддалась им. Возможно, она сражалась с демонами за душу королевского сына. От этой мысли ей стало чуть менее совестно. Она вступила в бой – и заплатила ужасную цену.
Знахарка взяла гостью за подбородок, и они посмотрели друг дружке в глаза: первая – в серо-голубые, вторая – в зеленые с карими пятнышками, непропорционально распределенными между левым и правым глазом, как у радужной форели.
– Да, Аннабелла, – пробормотала Маркета, – я знаю, что была невероятно безрассудна, и мое безрассудство едва не стоило мне жизни. Но… все не так просто. Я что-то чувствовала, след любви, какой-то намек на нежность в нем. Я лишь…
Глаза травницы вспыхнули, и, схватив гостью за руку, она потащила ее к зеркалу, перекошенному и покрытому пылью. Не отводя свирепого взора от отражения Маркеты в зеркале, она принялась протирать его грязную поверхность рукавом. Затем, отведя волосы девушки назад, заставила ее посмотреть на вспухшие шрамы, оставшиеся там, где ланцет прошелся по ее плоти.
– И это, по-твоему, любовь и нежность?!
Гостья провела пальцами по красной, отекшей коже и нащупала бугорки на месте наложенных доктором швов и заживающую плоть с формирующимся грубым шрамом. В зеркале она увидела, как покраснели и увлажнились ее глаза, когда по щекам побежали слезы.
Аннабелла кивнула ее отражению и перестала давить ладонями виски Маркеты. Две молодые женщины обменялись в зеркале взглядами, сказавшими все лучше любых слов.
Маркета положила ладони на руки хозяйки дома и медленно отвела их от своего лица, не сводя глаз с ее отражения в зеркале. Затем обернулась и поцеловала пальцы колдуньи.
– Ты настоящий друг. Даже не знаю, кто бы еще рискнул приютить меня у себя.
Лицо Аннабеллы смягчилось, и она нежно обняла гостью.
– Я рада дать тебе убежище. Таков мой удел – помогать тем, кто нуждается в защите. Впрочем, такова была доля всех женщин в нашей семье. Требование к любой доброй колдунье – защищать невинных от сил зла… Пойдем, я угощу тебя ромашковым чаем.
* * *
Вот так и началась жизнь Маркеты с Аннабеллой.
Под домом находился странный каменный погреб – древние катакомбы, заполненные сушеными растениями, бутылочками с различными снадобьями и иссохшими частями животных – жизненно важными органами, высушенными лапками и шишковатыми когтями. Пол был сделан из костей, утрамбованных в землю, – компактно уложенные, они напоминали беловато-серые булыжники. Окинув взглядом уходящий вниз темный туннель, Маркета вздрогнула: когда-то ей говорили, что под ним, в каменистой земле, лежат останки древних кельтов – ее богемских предков.
Аннабелла приготовила для нее постель, набитую свежей, благоуханной соломой, и дала одеяло, наполненное мягкими гусиными перьями, чтобы она могла согреться в сырости кавернозного погреба.
Единственный доступ в погреб обеспечивала опускаемая дверь в полу, скрытая стоявшим на ней в кухне дубовым сундуком. Иногда Маркета задавалась вопросом: а найдет ли ее кто-нибудь, если с Аннабеллой что-нибудь случится или если она просто пропадет – до того, как ее кости присоединятся на полу к другим, уже упокоившимся там…
В ту первую ночь, когда она уже засыпала после вкусного ужина, состоявшего из обжаренного в почечном сале карпа, Маркете показалось, что в дальнем конце подвала промелькнула вспышка света.
Еще пару месяцев назад любознательная девушка обследовала бы весь погреб, проникнув в глубь катакомб с коптящейся сальной свечой в руке. Она бы исследовала его с тщанием, полная решимости выяснить происхождение этого явления. И уж точно не убоялась бы!
Но в эту ночь Маркета задула свечу и, укрывшись с головой одеялом, не открывала глаз до тех пор, пока не услышала, как Аннабелла отодвигает на рассвете тяжелый сундук.
