Расположившаяся на берегу Влтавы, в тени Рожмберкского замка, баня напоминала гриб, выросший на корнях гостеприимного дерева. Заглядевшись на замок с его высокими окнами и красочной башней, высокий мужчина в одеждах из итальянского шелка и тонкой шерсти невольно сбавил шаг перед Банным мостом. Взгляд Якоба Хорчицкого, придворного врача, имперского алхимика и смотрителя королевского сада, сбежал по дворцовой стене к бледно-желтой бане внизу.

Она осталась именно такой, какой запомнилась ему с далекого детства. Иезуиты считали ее гнездом порока, местом, где жители городка сообща, отбросив скромность, принимали горячие ванны.

Якоб улыбнулся, вспомнив увещевания и предостережения иезуитов. Состоя теперь на королевской службе, он вернулся в родные места, к тому же треклятому, богомерзкому заведению.

Министр Румпф отправил его в Чески-Крумлов с заданием осмотреть Рожмберкский замок и убедиться, что тот пригоден для размещения – и ограничения передвижений – дона Юлия. Удостоверившись, что исполнение этих требований достижимо, что условия содержания соответствуют высокому статусу гостя и что никаких трудностей с обслуживанием сына короля возникнуть не должно, Хорчицкий мог считать свою миссию исполненной и вернуться домой.

Путешествие из Праги получилось долгим и нелегким: на грязной, разбитой дороге карета наскочила на камень, и у нее сломалась ось. Два дня пришлось провести в Ческе-Будеёвице – ночевать на паршивом постоялом дворе, есть несвежую пищу, да еще и терпеть «услуги» грубоватого и всем недовольного хозяина и его супруги со сморщенной мышиной физиономией. К постояльцам эти двое относились отвратительно, предлагая только жесткое, жилистое мясо да разбавленное водой пиво. Мало того, тюфяки на кроватях были набиты перепревшей соломой. Солому эту, судя по всему, не меняли уже несколько лет, так что Якоб всю ночь чесался от блошиных укусов и в результате расцарапал до крови лодыжки.

Едва ступив на мост, он увидел девушку, входящую в реку со стороны Латрана. Босая, с двумя ведрами, она шла осторожно, стараясь не испачкать рубашку о камни. Ее чистые волосы сияли на солнце.

Наблюдая за девушкой в искрящейся воде, Хорчицкий потер чешущиеся лодыжки. Туника у незнакомки промокла от пота и банного пара, а кожа покрылась красными пятнами от укусов холодной Влтавы. Когда она наклонилась, чтобы зачерпнуть воды, солнце упало на ее волосы, и Якоб увидел, как замигали в черных и каштановых прядях яркие, рыжие и золотистые, огоньки.

И тут по его шелковому камзолу запрыгала блоха. В баню! Ему надо в баню – утопить проклятых паразитов в кипятке, а заодно и покончить с этим адским, нестерпимым зудом.

– Маркета! – окликнула девушку вышедшая из бани мать. – Давай-ка быстренько сюда!

Юная банщица остановилась на полпути, поставила ведро на землю, потерла спину длинными пальцами и повернулась к матери, встречавшей у дверей высокого, в богатых одеждах мужчину, который, стянув перчатки, вежливо обратился к ней.

При виде приятного и хорошо одетого незнакомца Маркета замерла в удивлении – что могло привести такого человека в обычную сельскую баню?

– Я пять дней добирался сюда из Праги, – заговорил новый клиент. – У меня все болит, и мне нужно хорошенько отмыться. А еще я… у меня завелись блохи.

– Конечно, мой господин, – с положенным реверансом и белозубой улыбкой ответила Люси Пихлерова.

«Чудно, право, – подумала она про себя. – Богач стыдливо жалуется на то, что все бедняки Богемии принимают как само собой разумеющееся!»

– Мы устроим для вас хорошую баньку, чистенькую и душистую. Если пожелаете, можно добавить бодрящих трав. Я пошлю дочерей приготовить бочку, а вам прислужит Маркета, – сказала главная банщица.

У ее старшей дочери пересохло во рту. Было в незнакомце что-то – и даже не прекрасный костюм и любезные манеры, – отчего сердце ее застучало вдруг быстро-быстро. Гость улыбнулся, и она опустила голову, пряча вспыхнувшее лицо.

– Маркета! – Мать толкнула ее локтем. – Забыла, как положено себя вести? Отведи почтенного господина в помывочную да обслужи его наилучшим образом.

Девушка молча кивнула и, приняв от гостя плащ, повесила на крючок у двери. За плащом последовал шарф – редкой красоты вещь, словно сотканная из паутины, цвета утреннего леса, когда солнечные лучи пронзают свежую листву. При виде его Маркета даже тихонько охнула.

– Нравится? – спросил незнакомец, наблюдая за ее пальцами, нежно поглаживающими шелк.

– Никогда не видела ничего столь же прекрасного. С ним даже ризы священника не сравнятся, – ответила девушка, будучи не в силах отвести глаз от шарфа.

Она уже собиралась развесить по крючкам остальную одежду, но тут Люси схватила ее за руку.

– Нет-нет, для таких вещей у нас есть особенное, безопасное место. А этот прелестный шарф, он ведь из червячной слюны, да? У вас она называется шелком? Такую редкую красоту на виду оставлять негоже. Простите, господин, я только покажу дочери, куда это все положить. Не дело вешать столь богатые вещи у двери, откуда их может запросто стащить какой-нибудь вор. Пожалуйста, подождите. Мы ненадолго.

Люси подхватила шарф и плащ и, поведя бровью, велела дочери следовать за ней.

– Вот он, девочка, твой счастливый момент, твоя удача! – объявила она, кладя плащ на соломенный тюфяк и отступая, чтобы полюбоваться им со стороны. – Хотела сбежать от пивовара? Этот жмот уже жалуется, что, мол, получает за свои деньги слишком мало, а ему хочется не только смотреть, но и трогать. Что ж, сделай так, чтобы наш сегодняшний гость понял, каким подарком для него ты можешь стать!

Кровь отхлынула от лица Маркеты.

– Что такое ты говоришь, мама?!

– Этот человек в десять раз богаче пивовара. А может, и в сто! Посмотри на покрой плаща, посмотри, какая ткань… Не иначе как придворный.

– И что?

– Сделай ему приятное, дочка. Доставь гостю удовольствие. Хорошие ручки в нужном месте – и пан пивовар поймет, сколько надо платить за банщицу, которая развлекает приезжих из самой Праги!

– Но, мама! – запротестовала Маркета. – Ты же сама говорила, что если я соглашусь прислуживать пану пивовару, то денег хватит всей семье. Я сделала все, как обещала.

Люси обняла дочь и, крепко прижав ее к груди, прошептала ей на ухо:

– Если появится соперник, пивовар заплатит втрое больше. Кто знает, какую цену он назначит, узнав, что ты трогала чужака? И кто знает, сколько даст за то, чтобы однажды взять твою девственность… Давай, дочка! Все, что от тебя требуется, – это опустить руки куда надо, когда будешь его намыливать. Если он только застонет от наслаждения, до пана пивовара тут же долетят слухи, что ты обслуживаешь посланца королевского двора. А какой он красавчик!..

И, не дожидаясь ответа, Люси Пихлерова поспешила вернуться к заждавшемуся гостю, которого одарила еще одной белозубой улыбкой.

– Моя дочь, Маркета, проводит вас в помывочную, а я самолично прослежу, чтобы вода была такая, как вы пожелаете. Хотите теплую или горячую, чтобы пар шел?

– Теплую на ощупь, но приятную. Вариться, пани, не хочу, – со смехом ответил богатый клиент. – Мне бы только утопить этих проклятых блох, а больше и не надо.

Он перевел все еще смеющиеся глаза на дочку Люси.

– Меня зовут Якоб Хорчицкий. Я – придворный врач короля Рудольфа II. И мне приятно познакомиться с вами, милая Маркета.

Юная банщица приняла протянутую руку и, не зная толком, как нужно обращаться с королевским лекарем и какие манеры приняты при пражском дворе, на всякий случай исполнила книксен.

– Пожалуйста, герр Хорчицки, идемте со мной.

– Пан Хорчицкий, – поправил ее мужчина. – Или Якоб, раз уж тебе предстоит меня мыть. А поскольку я не обратился к тебе на немецком, то и «герр» не совсем уместно.

– Но ведь все, кто приезжает из Праги, говорят по-немецки!

– Я тоже говорю по-немецки, но Чески-Крумлов – мой родной город, и здесь я предпочитаю говорить на родном языке.

Лишь теперь девушка заметила, что в чешском ее собеседника и впрямь проступает крумловское произношение. А еще он был врачом, целителем, умеющим выделять лекарство из трав, как Аннабелла. Вот только раньше она никогда его здесь не видела.

Маркета показала гостю табурет, сидеть на котором ему полагалось, пока она будет мыть его мылом и камышовой щеткой. Затем помогла ему снять мягкие, с прекрасной подошвой сапоги и темно-синий камзол.

– Так вы лекарь? – спросила она, с трудом сдерживая переполнявшее ее волнение. – Как Гален или Парацельс? – Ей вдруг захотелось показать, что она не только заурядная банщица.

Рука Якоба замерла на шнурках штанов. Слегка наклонив голову, он с любопытством посмотрел на нее.

– И что наша юная банщица знает о Галене, а тем более о Парацельсе?

Приняв эту реплику как оскорбление, Маркета гордо вскинула голову.

– Я изучаю его способы очищения и распознавания целебных трав и растений, герр доктор.

– Пожалуйста, называй меня Якобом. Так ты умеешь читать?

Девушка даже прикусила губу, чтобы не сорваться и не нагрубить богачу. С другой стороны, конечно, он удивлен – далеко не каждая банщица может складывать буквы в слова!

– Да, умею. И да, я знаю о Парацельсе и его методах, как и о четырех гуморах Галена, – сказала юная Пихлерова.

Лицо пражского гостя расплылось в широкой улыбке.

– Так ты, должно быть, дочь цирюльника!

Маркета не знала, как он пришел к такому заключению, но в груди ее вспыхнула искорка гордости.

– Да. – Она вытерла мокрые руки о банную простыню. – Мой отец – цирюльник-хирург Пихлер. Я – его помощница.

Заметив, что ошеломленный посетитель никак не может справиться с узелком, она подошла к нему и, привычно подцепив узел ногтем, развязала шнурок.

– У одной моей подруги есть Книга Парацельса, и я каждую неделю посвящаю несколько часов изучению его способов лечения. Понимаете, мне хочется учиться. Я хочу знать. Хочу…

– Маркета! – перебила девушку мать, выглядывая из-за угла соседнего отделения. – Вода уже согрелась, а ты еще даже не приступила к своей работе!

– Извини, мама, мы просто разговорились…

– Хватит трепать языком! Дай нашему бедному гостю расслабиться. Он не для того сюда пришел, чтобы слушать болтовню какой-то банщицы!

– Мама, мы…

– Займись делом, дочь, и не забудь о том, что я тебе сказала.

Справившись с остальными шнурками, Маркета вдруг почувствовала, как полыхнули огнем ее щеки. Подведя Якоба к табурету, она велела ему сесть и, отворачиваясь, стянула с него штаны и аккуратно положила их на скамью. Теперь перед ней сидел голый мужчина. Она видела таких сотни раз, но почему-то не могла смотреть в глаза именно этому.

Потом взгляд ее наткнулся на серебряный крестик у него на шее. Руки у нее задрожали, и ей пришлось перевести дух.

– Не лучше ли снять цепочку? – предложила девушка. – Она может потускнеть от мыльной воды.

– Нет, слечна, не надо. Я никогда ее не снимаю. А мыльная вода только пойдет на пользу – ее давно не мешает почистить.

Якоб вдруг почувствовал – что-то не так.

– Я не священник. Обращайся со мною так же, как обращалась бы с любым другим мужчиной, который просто пришел помыться, – сказал он банщице.

Маркета решительно кивнула.

– Да. Конечно.

Она подошла к нему сзади и наклонилась, чтобы взять ведро с водой и мыло, повторяя себе, что будет обращаться с ним так же, как с самым обычным посетителем, земляком.

– Закройте, пожалуйста, глаза.

Затем девушка полила на него сверху, обмакнула в воде кусочек зеленого мыла и принялась намыливать его волосы.

Искусные руки уверенно массировали голову врача, пальцы скользили между темными волнистыми прядями… Кончиками пальцев юная банщица убирала с бровей мыльную пену, взбивала там, где ей хотелось, белые гребешки и при этом ощущала себя работающим с глиной скульптором. Плечи ее клиента расслабились, а узлы мышц как будто таяли под ее пальцами.

– Какие у тебя руки! – вздохнул Якоб. – Это определенно большой талант.

Услышав его вздох, Маркета затаила дыхание, наклонилась ближе, и тут он вдруг открыл глаза и улыбнулся ей. Застигнутая врасплох, она в ужасе отпрянула.

– Не пугайся, моя маленькая банщица, – сказал Хорчицкий, наклоняя голову и глядя на нее. – Смотри, я снова закрываю глаза, но, пожалуйста, не останавливайся, продолжай. Твои руки творят чудеса.

Он зажмурился, но не смог скрыть улыбку.

В этот раз работа заняла больше времени, чем обычно. Девушка терла, мужчина вздыхал от удовольствия, и ей не хотелось останавливаться.

В конце наступил момент, когда нужно было переходить от спины к груди и остальному. Краем глаза Маркета увидела мать – стоя в сторонке, пани Пихлерова энергично призывала ее продолжать. Но потом сидевший в бочке завсегдатай потребовал еще эля, и Люси поспешила наполнить его кружку.

С усилием вздохнув, Маркета наклонилась вперед и принялась широкими кругами натирать мылом грудь и живот Якоба.

– А-а-а-а… – застонал тот.

Банщица обошла табурет и встала перед ним. Посмотрела вниз. Слегка возбужденный, его пенис лежал между ног, а темные, густые волоски поднимались к пупку густой, темной дорожкой. Затем Маркета подняла взгляд к поблескивающему под мыльной пеной серебряному крестику на груди клиента.

Набрав воздуху, она потянулась к его паху.

И тут руки отказались ей повиноваться. Словно забыв все, что умели, потеряв уверенность и сноровку, они застыли, онемевшие и бесполезные.

Она придвинулась ближе и снова подняла руки с твердым намерением довести дело до конца, но ее пальцы как будто парализовало.

Якоб открыл глаза и увидел перед собой застывшую девушку с бледным от страха лицом. Подавшись вперед, он осторожно взял трясущиеся, мыльные и мокрые руки банщицы в свои и посмотрел в ее полные ужаса глаза.

– Тебе не обязательно притрагиваться ко мне, слечна, – негромко сказал он. – Я сделаю все сам.

В глазах у девушки защипало. Маркета хотела вытереть слезы, но Хорчицкий держал ее руки в своих ладонях, как двух попавших в силок, трепыхающихся птах.

– Ладно, – прошептала она. – Только, пожалуйста, не говорите моей матери. Пообещайте, что не скажете.

– Обещаю. – Присмотревшись повнимательнее, Якоб понял, что кроется за пеленой слез в серо-голубых глазах. – Твоя мать рассчитывает на прибавку, да?

Маркета молча кивнула.

– Она ее получит, – мягко сказал он. – Принеси воды ополоснуться.

С этими словами мужчина выпустил ее руки, и они, вспорхнув, улетели назад.

– Да, – чуть слышно прошептала девушка. – Сейчас принесу.

Вернувшись с ведерком воды, Маркета увидела, что Якоб сидит, опустив голову, и губы его неслышно шевелятся. Потом он быстро поцеловал серебряный крестик, и, когда отпустил его, тот упал на грудь, подпрыгнул и качнулся из стороны в сторону, как маятник.

– Доктор Хорчицкий, я принесла вам ополоснуться, – сказала девушка. – Если вы уже готовы…

– Да-да, конечно. Пока мыло не высохло. Спасибо.

Она полила ему на голову, плечи и спину, а потом он взял у нее ведерко и закончил мыться сам.

– Вы готовитесь принять духовный сан? – поинтересовалась Маркета, когда гость, поставив на пол ведро, отряхнул воду с лица.

– Нет, вовсе нет, – ответил тот. – Я занимаю должность придворного алхимика и врача. Тебя, наверное, вводит в заблуждение этот крест. Видишь ли, я воспитывался в монастыре иезуитов и ношу его с детских лет. Но позволь заверить тебя еще раз, у меня нет всех добродетелей, присущих священнику.

Вцепившись взглядом в крест – ни выше, ни ниже – Маркета коротко кивнула и протянула клиенту банную простыню.

Завернувшись в грубоватую ткань, Якоб снова посмотрел на девушку – закусив нижнюю губу, бедняжка изо всех сил сдерживала слезы. Он протянул руку, взял ее за подбородок и заставил поднять голову. Их взгляды встретились.

– Не расстраивайся, слечна. Ты не сделала ничего плохого. Я не скажу твоей матери. Обещаю.

Банщица смотрела на него так, словно молила о подтверждении обещания.

– Иди сюда, – не отрывая глаз, шепнул медик.

Губы у нее были теплыми и влажными, и поцелуй вышел коротким и неожиданным для них обоих. Забыв обо всем на свете, девушка сделала шаг вперед, и в тот миг, когда тела их соприкоснулись, Маркета залпом выпила запах чистой кожи и волос Хорчицкого.

Из соседнего отделения донесся громкий голос Люси, и ее дочь моментально отпрыгнула назад и поправила платок. Щеки ее горели.

– Идем, слечна. – Мужчина осторожно тронул ее за плечо. – Проводи меня к бочке.

Пока Маркета вела пражского гостя к бочке, головы всех прочих купальщиков поворачивались ему вслед. Высокий, мускулистый, он шел с изяществом и гибкостью, выдававшими годы службы при пражском дворе. Никто не признал в нем бедного, нескладного мальчишку, выросшего в стенах монастыря иезуитов, находившегося лишь в четверти мили от бани.

В соответствии с обычаем, распространенным по всей Южной Богемии, посетители бани пани Пихлеровой не разделялись по признаку пола – мужчины и женщины сидели в деревянных бочках по соседству, группируясь по интересам. Пивовары часто предпочитали отмокать рядом с хозяином таверны, чтобы поговорить об эле и вообще о делах, лавочники жались к поставщикам, а зеленщики – к крестьянам, часами засиживавшимся в бочках после тяжелой работы в поле.

В этот день дочь цирюльника и элегантный молодой человек из Праги образовали собственную группу.

Маркета пододвинула к бочке табурет, чтобы Якоб мог подняться и самостоятельно спуститься в воду.

– А-а-а-а… – выдохнул он, закрывая глаза и по плечи погружаясь в горячую воду.

– Маркета!

Люси уже спешила к ним с озабоченным видом и ведром в руке.

– Как это ты так быстро справилась? – сердито проворчала она. – И что, вымыла нашего гостя? Ему было… приятно?

Девушка только начала шевелить губами, как на вопрос хозяйки ответил сам гость:

– Ваша дочь, пани, доставила мне огромное удовольствие. Обслужила даже лучше, чем банщицы в Праге. У нее руки богини. Ничто не принесет мне большего наслаждения, за исключением одной вещи: ужина в ее обществе. Принесите нам хлеба, сыра и эля – на двоих. Я хочу закончить наш с Маркетой разговор.

Уставившись на незнакомца с открытым ртом, Люси сначала только кивнула и лишь потом, придя в себя, сбивчиво добавила:

– Да, господин. И пирог. Я принесу вам пирог.

Маркета посмотрела на человека в бочке.

– Я не могу ужинать с вами, – прошептала она. – Я работаю. Мне надо работать.

– Я заплачу за то время, что вашей дочери не будет, – донеслось из бочки. – И заплачу хорошо, пани.

– Значит, хотите поговорить? – уточнила Люси, подбоченившись. – И только?

– У меня вода остывает. Принесите горячий камень. А потом – прохладительного для двоих, – попросил Хорчицкий.

Не зная, как быть и что делать, Маркета опустилась на табурет и прошлась взглядом по старым просмоленным бочкам, изрядно потрескавшимся снаружи за несколько десятилетий службы. Старое дерево пахло свежей лавандой и речной водой.

– Ты, наверное, знаешь Аннабеллу? – спросил голос из бочки.

– Да, господин, – отозвалась молодая банщица. – А вы тоже ее знаете?

– Конечно. Добрая целительница Чески-Крумлова… – усмехнулся Якоб. – Она прекрасно разбирается в травах и снадобьях. Я знаком с нею чуть ли не всю жизнь.

– У нее есть Книга Парацельса.

– Знаю. – Голос утонул в плеске воды – вероятно, личный врач короля устраивался поудобнее.

Тем временем Дана и Катя принесли гладко оструганную доску, чтобы положить ее поперек бочки. За ними последовала Люси с тяжеленным подносом, нагруженным едой и двумя глиняными кружками эля. От жары, спешки и усилий ее пухлые щеки еще больше раскраснелись.

Доска слегка прогнулась и заскрипела под весом доставленного угощенья.

– И, пани, положите камень погорячее, – распорядился Якоб.

Старшая Пихлерова привычно махнула Маркете, но гость покачал головой.

– Нет-нет, она моя гостья и останется рядом со мной. И не беспокойтесь, пани, я хорошо вам заплачу – за обслуживание.

Маркета отвернулась, пряча улыбку, и огляделась – разговоры стихли, и все вокруг смотрели только на них.

Так продолжалось еще целый час. Никто не проронил ни слова: все лишь слушали королевского лекаря и банщицу, которые обсуждали настои, травы, кровопускание и прочие методы исцеления. Говорили они и о предстоящем публичном препарировании человеческого тела в Праге, честь совершить которое была предоставлена самому Яну Есениусу. Маркета доказывала пользу от уравновешивания телесных жидкостей посредством кровопускания, Якоб же считал этот метод жульничеством и обманом.

– Так вы не верите в галеновские гуморы? – спросила девушка, поднимаясь с табурета и заглядывая в бочку. Раззадорившись, она напрочь забыла свою недавнюю застенчивость и робость.

– Шарлатанство, – ответствовал Хорчицкий, поднося к губам кружку с пивом. – Тайна медицины – химия. Я – ученый, а не чародей. У себя в лаборатории я получаю лекарства из трав, корней и цветков. Выделяю целебные минералы из камней, воды и почвы и исцеляю пациентов, не забирая у них кровь.

Его собеседница сердито насупилась, не зная, что и думать о человеке, откровенно высмеивавшем то, чем всю жизнь занимался ее отец.

– Не хмурься. – Якоб вытер пену с губ обратной стороной ладони. – Тебе это не идет и только портит твою природную красоту.

И как это принимать? За оскорбление или за комплимент? Маркета не знала. Она насупилась было снова, но остановилась, захваченная двумя эмоциями – злостью и чем-то новым. Может быть, тщеславием? Потом девушка посмотрела исподтишка на придворного лекаря и увидела, что он широко ей улыбается.

В следующее мгновение до нее дошло, что он поддразнивает ее. Вот так новость! Оказывается, при королевском дворе мужчины поддразнивают женщин точно так же, как мальчишки – девчонок на улицах Чески-Крумлова.

Банщица улыбнулась медику в ответ, но тут же добавила с серьезным видом:

– Уж лучше хмуриться и кукситься, чем отвлекать вашу светлость от научных занятий и размышлений о собственной значимости.

Теперь уже Якоб не сразу уловил иронию и даже сердито сдвинул к переносице брови, но потом спохватился, улыбнулся и плеснул в нее водой из бочки. Она заморгала, отряхнулась и прорычала проклятие – особенное, крумловское, понять которое мог только уроженец здешних мест.

С любопытством наблюдавшие за этой сценой посетители разразились хохотом, а сам Хорчицкий с улыбкой поприветствовал ее кружкой пива.

Девушке было легко и хорошо. Она и не помнила, чтобы кто-то из клиентов матери уделял ей столько внимания и так ее развлекал.

Когда Якоб наконец поднялся, вода в бочке совершенно остыла, а среди веточек лаванды плавали черные точечки – утонувшие блохи. Он насухо вытерся банной простыней и попросил принести ему одежду.

Маркета не помогала гостю одеваться, но терпеливо ждала у двери. Выйдя из помывочного отделения, он шагнул к ней, вновь мягко взял ее за подбородок и заставил поднять голову.

Только теперь она увидела у него в руке чудесный зеленый платок.

– Вот так, слечна. – Врач повязал платок ей на шею, как ребенку.

От его прикосновения пушистые волоски у нее на затылке разлетелись в стороны.

Закончив, Якоб отступил на шаг и оглядел ее с восхищением и удовлетворением.

– Это будет напоминать тебе о Праге. Волшебный город ждет тебя, Маркета Пихлерова.

Сказав это, он поклонился, сел на коня и ускакал.