В канун праздника Ураза-байрам в Казани был подготовлен большой стол. За неделю до назначенного часа со всех отдаленных окраин ханства в главный город государства потянулись званые гости. Шах-Али обещал, что места за праздничным столом хватит на всех, и горожане в открытую высказывались по этому поводу:

— Шах-Али много грешил, а потому решил устроить большой стол, чтобы у Аллаха выкупить себе место в раю.

В Казань шли нищие и бродячие дервиши; в золоченых повозках, запряженных сытыми лошадьми, въезжали карачи. В столице для гостей настежь были распахнуты двери домов простых горожан и дворцы именитых вельмож. Под стенами города разбиты разноцветные шатры, и всюду узкими полосками трепыхали на ветру флаги.

В праздник Ураза-байрам каждый правоверный должен быть веселым и счастливым. И пусть столы будут богаты яствами и не иссякнет в доме кумыс, а шербет станет как никогда сладок!

Кулшериф читал в мечети хутбу, а правоверные внимали проповеди:

— Хвала тому, который обещал верным хранителям поста вход в рай! Знайте, о мусульмане, что этим днем заканчивается месяц Рамазан, этот почтенный и священный месяц. Ах, сколь опечалены и огорчены мы должны быть, что месяц Рамазан кончился. Прощай, прощай, о месяц покаяния, прощения и освобождения от огня и ада.

Народ все прибывал. Даже на окраинах сделалось многолюдней, чем в многошумный базарный день.

Едва солнце стало клониться к западу, как распахнулись ворота ханского дворца и слуги стали поспешно вытаскивать длинные столы на улицы города.

Еще прошлым вечером сеид и муллы вымаливали у Аллаха хорошей погоды, и она наступила сразу после обильного дождя, вместе с ярким дневным солнцем. Горожане собирались за столами, уставленными бараниной, шербетом, фруктами.

Мурзы были приглашены во дворец. Подобрав под себя ноги, карачи разместились на полу, придавив тучными телами мягкие подушки. Поглядывая на расставленные блюда, они толкали друг друга в бока:

— А Шах-Али, видно, не скуп! Потратил все свое жалованье, полученное от хана Ивана.

Гости ели жирную баранину, запускали пальцы в рассыпчатый плов, запивая сытное угощение прохладным кумысом. Шах-Али неустанно играл роль щедрого хозяина, и на громкие хлопки, под звуки камышовой свирели, слуги меняли блюда.

Ураза-байрам — самое время, чтобы прощать обиды и обратиться взглядом к умершим. Хан позабыл прежние обиды, убийство брата и вероломство Сююн-Бике. Хорошо, что есть месяц всепрощения, горечь должна остаться за плечами, а разочарование обязано умереть вместе с восходом солнца.

— Друзья мои, правоверные! — поднимал Шах-Али высоко вверх пиалу. — Как же я был несправедлив к вам! Простите меня за мои прежние грехи. Я такой же мусульманин, как и вы, и до конца своих дней останусь им. Нас связывает одна земля, единый язык, вера, обычаи, принятые от предков. Я так же далек от урусов, как земля далека от солнца. — Рука, сжимающая пиалу, дрогнула, и густой кумыс залил кафтан. — Зачем нам ворошить былые обиды? Только объединившись, мы победим гяуров!

Шах-Али поднес пиалу к губам и выпил кумыс до капли.

— Да пребудет до скончания века на нашей земле мир, — поднимали в ответ казанские карачи пиалы, принимая покаяние хана.

А когда веселье набрало силу, Шах-Али вышел из-за стола.

— Все ли мои враги здесь? — спросил казанский хан у мурзы Бурнаша.

На правом глазу у Шах-Али было бельмо, и оно казалось белее обычного.

— Почти все, хан, — отвечал мурза, заглядывая в левое око господину. — Если ты не расправишься с ними этой ночью, то завтра они посчитаются с тобой.

Желтые глаза казанского хана хищно наблюдали за веселым застольем.

— Жаль, что у меня нет выбора. Свяжите их и приволоките в ханскую темницу.

— Строг уж ты больно, царь, — укорил казанского хана князь Палецкий. — Здесь, почитай, сто мурз будет, неужели всех хочешь обесчестить?

— Я не собираюсь отменять своего решения. Исполнять! — прикрикнул Шах-Али на стрельцов. — Вяжите мятежников!

Молоденький музыкант в длинном, не по росту кафтане с ужасом наблюдал за тем, как стрельцы вытаскивали из-за стола степенных мурз, вязали им руки поясами и волокли по лестнице. С них спало прежнее величие, как по осени с деревьев слетает листва, отжившая свой век.

— Чего же ты застыл, юнец? Играй! — прикрикнул хан на музыканта.

Тот, дрожа от страха, приложил свирель к губам. Протяжно и громко, нагоняя беду, завыл рыжий пес. Подняв голову и прижав короткие, почти волчьи уши к голове, он словно пел песнь-скорбь.

— А ну, пошел прочь! — поднял с дороги камень дервиш и швырнул его в зловещую фигуру пса.

Обломок пролетел совсем рядом с собакой, с громким стуком ударился о деревянный плетень и потонул в грязной луже. Рыжий пес недовольно повел головой в сторону дервиша и не спеша затрусил с базара прочь, увлекая за собой разномастную свиту. Свора собак неторопливо побежала вдоль базара, а потом скрылась за торговыми рядами.

Ураза-байрам закончился.