Часть четвертая ГОСПОЖА КАЗАНСКОЙ ЗЕМЛИ
Нелегкие времена
Рать Ивана Васильевича все ближе подступала к Казани. Воинство было поделено надвое: первая дружина, которую возглавлял сам государь, добиралась сухопутным путем через Нижний Новгород. Вторая, во главе которой стоял касимовский царь Шах-Али, отправилась от Нижнего Новгорода по Волге сразу после ледохода.
Казань жила настороженно, питаясь вестями, которые заносили в город дервиши.
По столице пополз липучий слух, что стол казанский достанется Сююн-Бике.
— Это чтобы женщина управляла мужчинами! — нашептывали на базарах дервиши. Да на кого же мы станем похожи, мусульмане?!
— Нужно отправить ее в Сарайчик, а на ханское место пригласить Ядигера!
Кулшериф щедро расплачивался с дервишами, а базары пополнялись все новыми слухами:
— Она шлет письма урусскому хану и хочет отдать ему Казань!
Столица все более волновалась, и скоро возмущение захлестнуло город…
— Пусть карачи сами выберут достойного человека на ханство, но это обязательно должен быть мужчина! — слышалось всюду.
Ханство трещало и распадалось на множество улусов. Арский эмир объявил свои уделы независимыми и грозился пойти на Казань войной. Он выставил ханских ильчи за ворота и отписал Сююн-Бике ругательное письмо.
Кучак сурово расправился с городскими смутьянами, а главных зачинщиков бросил в зиндан.
Казань притихла. Но это молчание больше походило на затишье перед грозой.
Сююн-Бике обрушилась на Кучака, который молча сносил упреки, не в силах поднять глаза на разгневанную госпожу. Только чуткие ноздри степняка подрагивали хищно, будто у волка, смиренно принявшего укус рассерженной волчицы.
— Ты добиваешься того, чтобы тебя ненавидели еще больше прежнего! Ты хочешь, чтобы Аллах отказал мне в своем покровительстве! Казанцы не привыкли к подобному обращению!
— Я защищал твою честь, бике. Они говорили о тебе худые слова, — сделал улан попытку оправдаться. — Будто бы ты — слуга царя Ивана.
Глаза Сююн-Бике вспыхнули гневом:
— Разве я способна предать Казань?
За окном раздавался настойчивый голос муэдзина, который звал правоверных на молитву. Сююн-Бике подошла к узкому, словно бойница, окну и увидела, как со всех сторон к мечети потянулись мусульмане. Они совсем не походили на разъяренных людей, какими были всего лишь несколько дней назад.
— Мы не должны враждовать между собой, рать царя Ивана уже у самой Казани. Наши сторожевые отряды встретились с урусами у Васильсурска. И скоро их воинство будет здесь.
— Аллах будет к нам благосклонен, он не допустит, чтобы гяуры вошли в Казань, — уверенно ответствовал Кучак.
— Я думаю о другом: сумеем ли мы победить гяуров, если у нас у самих нет единства? — гнула свое Сююн-Бике.
Кучак удивился:
— Ты говоришь так, словно хочешь примириться со своими недоброжелателями — Кулшерифом и Нур-Али Ширином? Ведь они по-прежнему настаивают на том, чтобы ханом стал кто-нибудь из прямых наследников Гиреев, но их не устраивает двухлетний Утямыш-Гирей.
Сююн-Бике покачала головой:
— Они по-своему хотят для Казани благополучия и должны понять, что сейчас наши раздоры вредят ханству! Я попробую убедить их в своей правоте… Они видят во мне женщину, а не правителя. Им хочется сильной власти, чтобы спасти ханство. А такую власть, по их мнению, может дать только Оттоманская империя.
— Действительно, султан Сулейман нам ближе, чем гяуры.
— Султан Сулейман будет видеть в нас только подданных!
Кучак отмолчался.
Затишье вскоре было нарушено. Народ не скрывал недовольства правлением Сююн-Бике, и даже на базарных площадях кричали о том, что казанцы скорее будут служить урусскому хану, чем женщине. Простые мусульмане и знатные карачи в один голос проклинали Сююн-Бике и грозили ей расправой.
Правительство царя Ивана, прослышав о волнениях, посылало в ханство лазутчиков, рассылало грамоты по всем улусам, призывая служить русскому государю Ивану Васильевичу, обещая при этом невиданные блага: «Эмирам даю богатое жалованье и земли новейшие, простолюдин освобожу от кабалы и наделами не обижу».
Многие из казанцев тайком оставляли родные края, чтобы заполучить плодородные земли и попытать счастья в чужой Московии.
