ЗАЗНОБА ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ
Из России Михаил уезжать не стал. Облюбовав под Москвой Лысую гору, он решил остаться там навсегда.
В доме у Михаила проживала племянница Елена, девица редкой красы. От московских баб, выросших на белых сдобных хлебах, Елена отличалась утонченностью, сравнимой разве что с хрупким побегом, а также кожей преснежной белизны, которая вполне могла бы сойти за изъян, если бы не румяна, что багряным наливом пробивались на округлых скулах.
Княжна, выросшая в Ливонии, по-прежнему не желала снимать с себя иноземного платья, и просторные сорочки боярышень ей казались такими же безвкусными, как мешок, надетый на крестовину чучела.
Ливония, почти лишенная азиатских предрассудков, сделала Елену свободной. Она не умела опускать глаз при разговоре с мужчинами, заразительно смеялась над каждой удачной шуткой. Елена Васильевна отличалась от русских баб не только внешностью — ее меткие замечания и остроты могли оживить и любой постный разговор, и самое вялое застолье.
Елена частенько вспоминала батюшкин двор, где сытные трапезы чередовались с непринужденными беседами, а невинный флирт был так же необходим, как сладкое вино во время трапезы. Там никогда не переводились бродячие артисты, а музыка звучала чаще, чем под высокими сводами Домского собора. Поэты читали стихи, галантные кавалеры объяснялись в любви, а дамы умели терять сознание только от одного прикосновения пальца любимого. Князь Василий писал пьесы и, созвав в замок всю городскую знать, ставил их в домашнем театре, а также сам был непременным участником действа.
От батюшки Елена унаследовала тонкую поэтическую натуру, а от матушки ей перепал изящный профиль с маленьким носиком и янтарный цвет волос.
Десять лет назад, не оправившись от королевской опалы, помер батюшка Елены — князь Василий Глинский. Хозяйство его скоро пришло в захудалость, а немногие слуги, что были при дворе, разбежались.
Михаил Глинский в своем доме пригрел не только племянницу, но и жену брата, которая часто по вечерам тайком наведывалась в княжеские покои, и супружница, смирившись с привязанностью Михаила, терпеливо стала делить мужа со свойственницей.
К Елене Михаил относился как к родной дочери. Ничем не выделял ее среди собственных отпрысков, а когда племянница стала помалу входить в пору девичества, Глинский стал пристальнее всматриваться в соседей, надеясь навсегда породниться с горделивыми и древними московскими родами. Возможно, уже через год Михаил Львович сговорился бы с родителями приглянувшегося молодца, а через два — нянчил бы на коленях чадо любимой племянницы, если б однажды порог княжеского дома не перешагнул сам государь.
— Будьте здраве! — обратился Василий Иванович к двум женщинам, вышедшим навстречу. Великий князь попытался сообразить, какая из них будет хозяюшкой, и, приглядевшись, отметил, что обе они недурны и, видно, воевода понимал толк не только в пищалях.
— Здравствуй, батюшка-государь! — Женщины не поленились ударить тридцать поклонов кряду.
Следом за бабами на крыльцо ступил Михаил Глинский.
— Государь, что же ты скороходов-то не послал, мы бы тебя сумели встретить.
— Распрямись, боярин, не за угощением я к тебе пришел. Слышал я о том, что ты охотник славный, а я и сам до этой затеи весьма охоч.
— Слушаю тебя, Василий Иванович.
— Я бы хотел тебя охотничим поставить. Ну как, уважишь государя?
— Батюшка Василий Иванович, за честь великую сочту!
— Вот и сговорились, а то, я слышал, ты шерстью порос, подобно лешему. Дружбу с нечистыми завел. Али неправду в народе говорят?
— Кроме домовых, в горнице никого не держу, государь.
— Ежели так, отведаю я твоего угощения. — И Василий, распрямив спину, стал подниматься на крыльцо. — А это что еще за девица? Почему я раньше ее не видывал? — пробурчал великий князь, заметив Елену, которая, набравшись смелости, глядела на государя во все глаза.
— Неужно позабыл, Василий Иванович? Племянница моя, княжна Елена. Два года назад я ко двору ее представлял, хотел, чтобы великой княгине служила. Да ты сказал, что для сенных девок она знатна, а для боярышень еще не созрела.
Василий припомнил этот разговор. В тот день ко двору были представлены три девицы: две из рода Кошкиных-Кобылиных, третья — Глинская. Елена показалась государю тощей и неуклюжей, напоминающей колодезного журавля. Таких боярышень государыня Соломония не приваживала и при случае выставляла со двора. Зато Кобылины и впрямь напоминали молодых холеных лошадок, впервые выведенных на смотр.
И кто бы мог предположить, что сия куколка способна переродиться в столь яркую бабочку!
Василий Иванович не мог оторвать от девицы глаз.
— Хороша твоя племянница, — признался государь. — Так и зрел бы ее целый день. Расцвела!
— Красавицей девка уродилась. — Губы Михаила довольно расползлись в улыбке. — Мы, Глинские, все широкой кости. А она хрупка, но притом телесами сдобными не обижена. Все в ней ладно, — оглядел он племянницу с головы до ног. — А ну, девица, поднеси Василию Ивановичу кваску, пускай сполна отведает.
В цветастом длинном рушнике Елена подала государю высокий кубок с пенящейся медовухой.
Пригубил хмельной напиток государь и поставил кубок на поднос.
— С твоих рук медовуха крепче становится, — похвалил боярышню Василий Иванович.
Пробыл государь у Глинского недолго. Поведал о том, что на последней охоте побил около трехсот зайцев, что самыми удачливыми оказались собаки Овчины-Оболенского, и, поинтересовавшись, держит ли князь обиду за прежние лишения, покинул двор.
Прошел месяц, о государевом визите перестали говорить даже соседи, и сам Глинский старался поживать незаметно, прозябал вдали от московских дел. С великим князем Михаил потом виделся дважды, и оба раза тот ничем не напоминал о своем приезде и даже кивком головы не выделял среди прочих бояр. Тем неожиданнее был приезд государевых вестовых.
Молодцы заколотили в ворота древками кнутовищ и строго объявили:
— Открывай, князь, прибыли гонцы от великого государя Василия Ивановича.
— Господи, принесла их нелегкая, — забеспокоился Михаил Глинский, вспомнив про недавнюю опалу. — Еще следы от цепей на руках не прошли, а государь никак опять тяжкой милостью наградить пожелал. Эй, холопы, попридержите псов, встречайте государевых посыльных.
Гонцы въехали на самую середину двора и торжественно провозгласили:
— Честь тебе великая настала, Михаил Львович, государь наш Василий Иванович ожениться на твоей племяннице надумал. Жди следующего воскресенья сватов. Шибко приглянулась ему твоя племянница.
— Чего не ожидал, так это сватовства! — возликовал князь. — А я уже думал, что государь наш милостивый на новое сидение в темнице меня приговорил. Эх, жаль, Васька, братец мой, не дотянул до свадьбы Елены. Вот что, молодцы, — сурово проговорил Михаил, — пока не отведаете моего хлеба с солью, со двора не отпущу. Али, может быть, с тестем государевым препираться надумали? Эй, рынды, тащите великих гостей с коней да волоките в дом.