В тот день черед кашеварить был Павлу. Товарищи разъехались дозорничать, а он, пользуясь свободным временем, прокипятил в щелочной воде порты и рубахи, прополоскал их в реке, отжал и развесил на протянутой от кола до кола веревке. Было тихо и тепло, купол неба чист и ясен, солнце не жарило, как в предыдущие дни, из побережного леса доносился посвист птиц, а по ту сторону Оки лениво парили коршуны.

Приятно было Павлу заниматься хозяйскими делами: ходить, разминая ноги, по лагерю, замачивать пшено, разводить костер, варить в котле кашу… Дело его с женитьбой хотя и было отложено, но он чуть ли не каждый день наведывался на лодке на тот берег, к Катерине. Московские дозорные теперь его не трогали, не гонялись за ним и даже не требовали от него, как от "чужака", хмельного меду. Кондратий, отец Катерины, уж смирился с тем, что дочь его выйдет за рязанца, и паче того, пообещал жениху и невесте потолковать с местным священником: уговорить того обвенчать молодых.

Одно плохо: с тех пор, как московские рати стянулись в Коломну, рязанская сторона, как дозорные, так и жители, были охвачены тревогой. Ратей московских было видимо-невидимо, их скопления внушали рязанцам ужас. Павел и его товарищи почти не слезали с коней: то разъезжались по обе стороны лагеря, то съезжались, сообщая друг другу сведения от соседних сторожевых. Особенно тревожно всем было в день смотра московских ратей на Девичьем поле, когда оттуда доносились звуки рожков и труб.

Ждали — вот-вот начнут перевозиться через Оку. Тогда запышкают сигнальные огни по всему рязанскому берегу. Вестовые поскачут в Переяславль со страшным донесением, а рязанской стороже придется лечь костьми на порубежье, преграждая путь неприятелю в глубь земли родной…

Внезапно послышался бешеный топот коня. Павел оглянулся — галопом скакал Вася Ловчан. У ограды осадил вспаренного коня, торжествующе взмахнул шлемом в руке:

— Паша! Пашаня! Московиты идут!..

— Да ты чему радуешься, чудак?

— Как же! Свернули на Лопасню! Вон — смотри…

Павел бросил привязанную к палке деревянную ложку, которой помешивал в котле кашу, кинулся на ближайший пригорок. Верно: верстах в трех увидел на той стороне Оки передовой конный отряд московитов. За ним длинно растянулось облако пыли — верный признак движения большого войска. Павел сбежал с пригорка, вскочил на коня (конь пасся близ поста оседланным), помчался в сторону Лопасни.

Стан рязанского воеводы Тимоша Александровича был окружен дубовым тыном. В воротах — воины с пиками. Знали Павла, но чванились, не пропускали — де, куда ему со свиным рылом в калашный ряд. Он бранился с ними, лаялся, наконец, поняли, что он с важным донесением — впустили. Быстро пройдя сени воеводской избы (пахло сбруей и яблоками, ссыпанными в угол ворохом), рванул дверь. Тимош, важный, с поперечной складкой на медном лбу, смотрел на Павла вопросительно и с легким испугом.

— Московиты идут на Лопасню!

Складка на лбу воеводы враз распустилась.

— Диво-то какое! Диво-то! Да ты видел ли своими глазами?

— Своими глазами и видел.

Тимош Александрович ударил рукой себя по ляжке:

— Мудр, мудр князь Митрей Московский! Ей-богу, мудр! Ну, коль так (своему слуге) — принеси-ка из горницы нож с костяной ручкой…

Слуга принес нож, и воевода преподнес его в дар Павлу:

— Сгодится тебе — за добрую весть. А теперь, братец, скачи в Переяславль, обрадуй государя нашего Ольга Ивановича… С Богом!

Павел с поклоном принял подарок. Ноздри его трепетали — удостоиться такой чести — оповестить самого князя! Но он мешкал, стоял истуканом…

— Что ж, к полу-то прирос? Ай не дошло до тебя?

— Как не дошло? Вовек буду молить за тебя, господин… Да вот какое дело — час бы мне отсрочки уладить кое-какое дело…

— Это что ещё за дело?

— Любушка тут у меня — с того берега. Сказать бы ей — отъезжаю, мол, но ненадолго, наскорях вернусь — обвенчаемся.

Воевода вспыхнул, побагровел. Хотел топнуть, указать нахалу на дверь (двое ратных уж наготове вытолкать взашей), но вдруг поостыл.

— Ишь ты, любушка! — проворчал. — Вынь да выложь, роди да подай. Два дела не берут разом в руки! Успеешь, повидаешься. А сейчас — ну-ка живо ко князю Ольгу Ивановичу! Весть-то какая!..