Шведский конфуз
Светская жизнь вдруг наскучила государю. Царь устал от любвеобильных девиц, не увлекали соколиные забавы, пресытился пирами. А тут еще Екатерина обвенчалась с герцогом финляндским Иоанном, братом шведского короля Эрика.
Эта новость сразила Ивана больнее всех остальных, и сват-неудачник Федор Сукин был сослан в Соловецкий монастырь.
Иван Васильевич слал польскому королю письма с требованием расторгнуть брак, а когда в одном из обратных посланий получил от Сигизмунда нарисованную дулю, оскорбился ужасно.
Невзирая на лютый зимний холод, государь собрал огромное воинство и двинулся к границам Польши. Впереди главного полка стрельцы толкали огромный дубовый гроб, в который царь Иван намеревался уложить польского короля… или в случае неудачи лечь в него сам.
Злость была настолько велика, что помогла отвоевать Смоленск и Полоцк, и в который раз Иван Васильевич послал Сигизмунду письмо, чтобы тот вырвал Екатерину из цепких рук финляндского герцога. На сей раз польский король не осмелился нарисовать в послании фигу, а напомнил Ивану о том, что тот женат. В ответ царь через посла велел передать Сигизмунду-Августу наказ:
«Царица Мария — раба моя! Что хочу, то и сделаю с ней. А если не угодна будет царица моей милости, то сошлю ее в монастырь в заточение на веки вечные. А если ты, король Сигизмунд, и далее упрямиться будешь, то гнев мой не будет знать границ. Разорю дотла твое царствие, а тебя пошлю по миру с сумой шастать!»
Но все оказалось бесполезно. Осталась единственная возможность заполучить Екатерину — помириться с Эриком. И Иван Васильевич, подавив в себе брезгливость к купеческому происхождению шведского короля, решил написать ему письмо, в котором просил отнять Екатерину у финляндского герцога.
Поразмыслив малость, швед почти дал согласие отнять жену у брата и передать ее русскому государю по тайному договору.
Иван Васильевич от желанной новости ликовал почти в открытую: шугал по двору перепуганную челядь, а раз прикрикнул на Марию, сумев высечь из ее черных глаз злобные искры. Ближним боярам Иван говорил, что Мария Темрюковна ему наскучила и не пройдет и месяца, как он отправит ее в монастырь. Бояре недоверчиво хмыкали, не зная, что же ответить самодержцу, и только самые прозорливые из них готовились к большим переменам.
Василий Грязной передавал Марии вольные речи царя. Черкешенка только передергивала плечами и в открытую насмехалась над могучим самодержцем:
— Время придет, так он у меня сам в монастыре сгинет!
И, созерцая грозный лик царицы, Василий Грязной верил в то, что черкесская княжна может заткнуть за кушак и самого государя.
А скоро новгородский наместник привез в Москву весть: шведский король Эрик посмел заточить своего брата герцога Иоанна в замок Гристольм. Воевода взахлеб рассказывал государю, что король обвинил брата в измене за то, что тот провозгласил Финляндию независимой. Если что и помешало королю немедленно расправиться с взбунтовавшимся братом, так это неожиданный приступ эпилепсии, который не отпускал Эрика почти сутки. А потом он впал в такой глубокий сон, что его не могли добудиться и трое суток. Когда король наконец проснулся, то немедленно пожелал видеть Екатерину и с улыбкой объявил ей о своем желании отослать ее русскому царю Ивану. Герцогиня нашла в себе силы отвесить королю низкий поклон и, также улыбаясь, сообщила, что лучше умрет, чем оставит своего мужа.
— Ты желаешь к своему мужу? — угрожающе переспросил король. — Тогда заточить их обоих в крепости! И не выпускать без моего особого распоряжения.
Ближние бояре, уже не стесняясь, говорили о том, что Мария доживает во дворце последние дни и что в одном из дальних монастырей для царицы приготовлена келья, где ей придется провести остаток жизни в полнейшем одиночестве.
Московский двор запасся терпением и стал ждать новую хозяйку, и только немногие бояре оставались на стороне опальной царицы, убежденные в том, что скорее Мария Темрюковна свернет Ивану шею, чем он облачит ее в одеяние старицы.
Время шло, а высылать Екатерину в Москву король не спешил. Уже не однажды новгородский воевода отъезжал с поклоном в Шведское королевство, но Эрик всякий раз был занят: то мешала размолвка с Данией, то строптивость показывал Ганзейский союз, а потом неожиданно король умерил гнев и позволил брату видеться с женой раз в неделю.
Московские бояре вновь обратили взор на Марию Темрюковну, которая к тому времени уже так окрепла, что едва ли не покрикивала на самого Ивана Васильевича. От бояр не ушло и то, что даже вновь избранный митрополит спешил оказать почтение царице и кланялся ей в самый пояс.
Треснуло согласие в Думе, и многие из бояр приняли сторону черкесской княжны, понимая — если и искать управу на безумства царя, так только в лице сумасбродной Марии.
