— Вот и обед прошел! — с многозначительным намеком произнес повар Кузьма и, обмахиваясь полотенцем, опустился на скамью.

Услышав эти слова, его жена, повариха Марфа, тут же взялась за веник, а трое мальчиков-поварят, их дети, бросились мыть огромные котлы.

Кузьма любил порядок и никому, кроме себя, не позволял передохнуть, пока не заблестит чистотой гигантская дымная кухня замка Горваль.

В углу за печкой, прямо на полу, вытянув перед собой ноги и прислонившись к теплой стене, спал, широко открыв рот, Савва. На его коленях свернулся клубочком маленький белый котенок.

— Слава тебе, Господи! — воскликнула Марфа и, набрав полный рот воды, с громким фырканьем разбрызгала ее по каменному полу.

— Последний день нынче такую ораву кормили! А теперь что — прислуга да две дюжины охраны осталось. Совсем другое дело!

— Да, мать, теперь будет полегче. Сто пятьдесят брюх набить — это, конечно, не шутка! Слыхал я, Пахом с дружиной далеко двинулся. Не скоро обратно, а то, может, и вовсе не вернутся?! — Он хохотнул и, поднявшись, направился к Савве.

Склонившись над спящим горбуном, Кузьма потряс его плечо.

— Вставай! Дров надо! Дров! Понял?! Тьфу, черт! Никак не привыкну, что он глухой!

Кузьма попытался ограничиться жестами, но жесты без слов у него никак не получались. Раздельно выговаривая слова, будто объясняя что-то иноземцу, плохо понимающему язык, он продолжал:

— Дрова! Ру-бить! Понял?! Много-много! На зав-тра на утро!

Савва растерянно моргал глазами, потом закивал головой, замычал, и подобие улыбки искривило его заросшее лицо. Он бережно снял со своих колен спящего котенка и встал.

Вдруг дверь распахнулась и в кухню влетела запыхавшаяся кухарка Дарья.

— Слыхали?! — с порога крикнула она. — Яков-то вор!

— Да ну? — Кузьма от удивления снова сел.

— Вор и обманщик! — затаив дыхание, возбужденно пропищала Дарья.

— Ну-ка, ну-ка, говори, — заинтересовался Кузьма.

Поварята и Марфа немедленно оставили уборку и окружили Дарью. Глухой Савва отыскал топор и хотел было уже выйти, как вдруг остановился и подергал Марфу за рукав.

— Ну что тебе? — раздраженно спросила она. — Дай послушать!

Но Савва громко замычал и на минуту отвлек общество от интересной новости. Размахивая руками, Савва показывал то на котенка, то на остатки молока в большом кувшине.

— Бери, бери! — понял Кузьма и живо обернулся к Дарье. — Небось брешешь, чертовка!

— Пес брешет! — возмутилась кухарка. — Сама видала, как Якова вытащили из бронной залы всего побитого.

Повар с женой многозначительно переглянулись.

— Да ты что мелешь, Дарья? — с подозрением спросила повариха. — Я ведь сама с ним говорила перед обедом. Он еще спрашивал, что приготовлено князю на ужин, а я ему сказала, что холодное мясо, и еще рыба, и еще…

— Да заткнись, чертова дура! — шлепнул жену по спине Кузьма. — Дай послушать, что люди говорят! Валяй, Дарья! Да только не по-бабски! Подряд и с самого начала.

— Сейчас, батюшка!

Дарья покрепче затянула узел косынки и, сложив руки на коленях, затарахтела:

— Вот, значит, заперлись они в зале и часа три чего-то там говорили, а я…

— Стой! — рявкнул Кузьма. — Кто заперся? С кем?

— Ну, я же и говорю — князь с Кожухом, — изумилась Дарья, — сразу опосля завтраку! А я как раз девку кормила, ну ту, что Ян привез… Совсем, бедная, расхворалась. В постели лежит, встать не может. Ну, мне ее так жалко стало, я ей и говорю: «Что ж ты, милая барышня, бедняжка моя, так расхворалась?» А она мне и отвечает…

— Ах ты, бесово отродье! — вышел из себя Кузьма. — Ты про кого рассказываешь, дура, про Якова или…

— Да про Якова, батюшка, все про Якова… Вот, значит, стало быть, иду обратно от девки-то этой, гляжу — Яков прилип к двери и подслушивает, чего это они там в бронной зале говорят. Ну, оно это дело лакейское, оно понятно… Я не удивилась вовсе и мимо себе иду… Яков меня как увидал, сразу от двери — шасть! А я все себе иду да иду… Вдруг дверь открывается, выглядывает князь и говорит Якову: «А, ты здесь, как раз мне тебя и надо. Ну-ка зайди!» Яков и зашел. А мне интересно! Гляжу, в коридоре никого, ну, я заместо Якова — раз, и к двери! Слышу, князь его так, значит, по-доброму спрашивает, дескать, кто он да откуда, про брата его спрашивает, ну, про того, что в деревне живет, который его к нам устроил… И Ян тоже нет-нет и чего-нибудь такое заковыристое спросит… А потом, значит, князь и говорит: «Хороший ты слуга, Яков, иди, — говорит, — а на обеде только ты один и будешь нам с Яном прислуживать». И отпустил его. Ну, я, конечно, сразу отскочила от двери и по своим делам дальше…

— Ах ты, дурища хренова! — сплюнул с возмущением Кузьма. — Ну и с чего ты взяла, что Яков вор?

— Обожди-обожди, — хитро заулыбалась Дарья, — я нашего князя лет десять знаю! Ежели с кем ласково говорит — не миновать тому беды! Это уж точно!

Марфа нетерпеливо заерзала на скамейке.

— Сейчас-сейчас! — успокоила ее Дарья. — Слушайте дальше. Мне, значит, интересно стало, что ж дальше будет? Как обед случился, я перво-дело барышне отнесла, а сама с ходу под бронную залу. И вот тут-то, — она сделала паузу и оглядела всех с торжеством, — вот тут-то и началось! Только подошла — слышу за дверью: хрясь! хрясь! — кому-то по морде, значит, а потом князь так спокойно-спокойно спрашивает: «Значит, говоришь, Яков, мне одному служишь? А зачем к бобровнику бегал?» А Яков тут таким слабым-слабым голосом и говорит: «Не бегал я к бобровнику и не знаю, про что ты, князь, говоришь!» «А ну-ка, спроси его, Ян», — это, значит, князь снова говорит. И опять пуще прежнего — бац! бац! И на пол кто-то плюх — свалился. «Вставай, скотина! — это, значит, Кожух орет. — Кому служишь?!» И снова — хрясь! хрясь! Во! Поняли?!

Она замолчала и оглядела всех с гордостью.

— Ну не тяни, давай дальше! — нервничал повар.

— А дальше: кто-то по коридору шел. Я, конечно, сразу от двери! А это, оказывается, Осташ был и кузнец с ним. Они зашли, а я покружила-покружила и обратно под бронную залу, а тут князь сам двери открывает, и гляжу: выносют кузнец и Осташ Якова, а побит он — жуть! Места живого не осталось! Князь тут кузнецу и говорит: «Приготовь все внизу как положено! На дыбе он все расскажет!» И поволокли Якова в подземелье! Во какие дела!

— Ишь ты, — задумчиво произнес Кузьма, — кто б мог подумать, такой приятный и обходительный слуга был. И вдруг на тебе — вор!

— А когда все это стряслось? — поинтересовалась Марфа.

— Да вот, считай, дружина выехала часов в шесть, а это, стало быть, за час до того.

— Почитай, уж часа четыре назад, — вздохнул Кузьма, — никак беднягу Якова уж и замучили, наверное…

Марфа содрогнулась и прикрикнула на детей:

— А ну, вон отсюда! Чего уши развесили? Слыхали, что за воровство бывает? Сколько раз вам говорила — не таскайте сладкого! Поймает князь — всем вам ноги переломает, как Якову! Домывайте котлы, и спать — живо!

Поварята неохотно вернулись к прерванному занятию.

Пока шел этот разговор, всеми забытый Савва налил молока в глиняную миску и, взяв котенка, протиснулся в маленькую каморку, примыкавшую к кухне, оставив дверь открытой, потому что окон в каморке не было. Он сидел на своей лавке и задумчиво глядел, как котенок лакает молоко. Наконец котенок отошел от миски и, ласково мурлыкнув, прыгнул хозяину на колени. Савва погладил его, бережно взял на руки и перенес на грязные тряпки в углу. Потом он вышел на кухню, взял топор и, равнодушно пройдя мимо группы, обсуждавшей судьбу несчастного Якова, не торопясь, отправился в подвал. По дороге он прихватил факел и теперь спускался вниз по сырым бесконечным ступеням.

В центре подземелья находился большой каменный мешок — темница, а вокруг нее теснились ледники, склады продовольствия и оружия. Под кухней — в наименее сыром помещении — хранились дрова, заготовленные на зиму. Сейчас их осталось совсем немного, и кухню обычно топили сухостоем прямо из лесу, но для растопки Савва всегда брал охапку поленьев отсюда. Как раз рядом с этим подземным сараем и находилась таинственная комната за кованой железной дверью. В замке шепотом говорили, что появилась эта дверь после того, как побывали здесь пятеро людей с завязанными глазами, которых привозил князь Семен из Вильно в карете без окон.

Длинный узкий коридор освещался факелом, воткнутым в гнездо возле этой двери. Савва даже остановился от изумления, потому что дверь вдруг открылась. Из таинственной комнаты вышли князь Семен и Кожух. Савва низко поклонился и прижался к стене, чтобы можно было разминуться в узком коридоре, но князь с Кожухом остались стоять возле двери.

— Крепкий парень, — устало сказал князь. — Боюсь, из него не удастся ничего вытянуть. Другие после таких пыток выкладывали все, что знали, и даже то, чего не знали…

Кожух покосился на Савву и злобно рявкнул:

— Пошел вон отсюда!

— Оставь его, Ян! Он глух как тетерев и нем как рыба.

Князь вопросительно кивнул Савве головой.

Савва стал кланяться и замычал, показывая на помещение с дровами.

— Ну, иди-иди, дурачок. — Князь впустил Савву, оставив дверь в дровяной склад открытой.

Савва аккуратно воткнул свой факел в гнездо и принялся выбирать сухие поленья.

Кожух недоверчиво наблюдал за ним.

— Это человек проверенный, — успокоил его князь. — Я проследил жизнь горбуна от самой колыбели. Все в порядке, ничего подозрительного. А вот тот, — он кивнул в сторону двери, из которой они вышли, — тот попался сразу. Его во что бы то ни стало надо заставить говорить. Я должен знать, кем он послан. Ты поразил меня известием, что на нас напал Федор. Я был уверен, что с тобой разделались московиты. Если еще окажется, что и слежку за мной устроил брат… — Князь замолчал, и губы его плотно сжались.

— Послушай, Семен, — сказал Кожух, — я могу заставить его говорить, только…

— Только что?

— Только если этот человек больше тебе не нужен. После того, как я это сделаю, он уже ни на что не будет пригоден.

— Он необходим мне лишь для того, чтобы узнать, кто его послал и что замышляют эти люди.

— Хорошо. Ты узнаешь это, — сказал Кожух и закатил рукава, — у меня есть верный способ.

— И что же ты хочешь сделать?

— Мы зажмем его ноги в тиски. Кузнец возьмет крепкую палку и расколотит твоему слуге пятки. Обычно начинают говорить сразу. Но если он и это выдержит — подождем пару часов. Пятки вырастут и округлятся, как небольшие тыквы. Тогда берешь такую тыкву двумя руками и нежно, ласково начинаешь поворачивать из стороны в сторону. Я еще не встречал людей, которые тут же не выкладывали бы все, что тебя интересует.

— Гм… Пожалуй, я до сих пор недооценивал тебя Ян, — с удивленным уважением сказал Вельский.

— Таков удел всех верных слуг, — со вздохом отвечал Ян Кожух Кроткий. — Только вот ведь в чем дело, Семен, после таких разговоров надо будет выносить тело, копать где-то яму… Кто-то может увидеть, донести… Смотри…

Семен улыбнулся.

— Ты меня тоже еще недостаточно знаешь, Ян. Как ты думаешь, для чего привозил я пятерку людей из Вильно, которые, погостив здесь два месяца, уехали, прихватив с собой целую кучу золота, выданного им моими собственными руками?

— Понятия не имею.

— Эти люди, Ян, крупнейшие мастера по сооружению тайников, ловушек и механических приспособлений в строениях наподобие этого замка. Вот эта стена выходит на реку. Когда Яков станет ненужным, я нажму известный мне одному рычаг, и то, что останется от моего бывшего слуги, отправится отсюда прямо на дно Березины с ядром на ногах, чтобы остаться там навсегда.

Савва вышел с охапкой дров и, неуклюже держа перед собой факел, стал подниматься по лестнице. Его шаги глухим эхом отдавались в подземелье.

Горбун принес дрова на кухню и неторопливо сложил у печи. Повара, кухарки, прислуга разошлись — все они жили в левом крыле замка в полуподвальном помещении. Савве тоже предлагали идти туда, но он отказался, постаравшись втолковать, что возле кухни ему удобнее.

Он наколол щепок, выгреб золу, вынес ее в маленький дворик, затем вернулся в свою каморку, и, не раздеваясь, лег на жесткую скамью. Котенок тотчас забрался к нему и, улегшись под боком, мурлыкал, пока не уснул.

Савва лежал неподвижно с закрытыми глазами.

Так прошло два часа.

Около полуночи горбун бесшумно поднялся и, свободно ориентируясь в полной темноте, надел черную грязную одежду, в которой обычно чистил дымоходы.

Он запер свою дверь изнутри на задвижку и в углу своей каморки нащупал маленькую железную дверцу возле самого пола. Открыв ее, Савва протиснулся в отверстие и очутился в узком колодце дымохода. Медленно и осторожно он стал подниматься по железным скобам, вбитым по обе стороны. Далеко вверху виднелось несколько звезд в маленьком квадратном кусочке неба. Савва поднялся почти до самого верха, потом открыл в стене другую железную дверь и долго полз по горизонтальному переходу. Наконец он очутился в таком же колодце, как и раньше, но вверху виднелся кусочек неба уже с другими звездами. Савва начал медленно спускаться, стараясь не задевать стен, чтобы ни один кусочек сажи не упал вниз, туда, где светилось желтое пятно. Савва опустился почти до самого этого пятна, теперь оно было в двух саженях под ним. Он взял доску, зажатую между скобами, и, перекинув ее поперек дымохода, уселся, свесив ноги.

Пятно внизу было кучкой давно сгоревших углей на железной решетке камина.

Камин находился в бронном зале, а желтый свет падал от дымящихся факелов, которыми он освещался. Прошло еще полчаса, пока издали донесся звук шагов.

В зал вошли князь Семен Вельский и Ян Кожух Кроткий.

Семен подошел к столу и тяжело опустился в большое кресло.

— Так, — сказал он тихо и яростно. Потом помолчал и снова повторил: — Так.

Кожух сел напротив и устало вытянул ноги.

Князь долго размышлял, обхватив голову руками. Наконец он принял какое-то решение и резко пересел на скамью рядом с Кожухом.

— Послушай, Ян, мы дружны с тобой десять лет. Ты всегда верно служил мне, а сегодня оказал мне еще одну важную услугу. Если бы тебе не удалось заставить Якова говорить, я даже не представляю, какими тяжелыми могли оказаться для меня последствия! Но теперь ясно: Федор знает или догадывается о моих планах. Он нанес нам подлый удар на Угре. Он подослал сюда Якова. Теперь я понимаю, почему он так долго не давал о себе знать. Он копил силы. Он накопил их. Он знает обо мне слишком много. Он может все погубить. — Семен замолчал и тихо добавил: — Я всегда знал, что Кася не пройдет мне даром!

— Какая Кася? — вяло спросил Ян, рассматривая кончик своего носа.

— Да так, неважно… Воспоминания о милых днях далекого детства… Вот что, Ян, — если не принять решительных мер, мой план может рухнуть, а мой план — это и твоя судьба! Одному тебе я могу довериться, Ян. И сейчас я это сделаю. До сих пор ты выполнял мои поручения там, на далекой Угре, и, возможно, не знаешь всей грандиозности замысла. Мне надоело быть младшим сыном. Я оттеснил Федора от короля, но этого мало. При дворе ценят людей, которые могут хорошо послужить короне. Такие люди добиваются всего — почестей, славы, богатства. И я задумал дело, которое даст нам все это.

— Нам? — кротко спросил Кожух.

— Да, Ян, — нам! Ибо ты будешь подниматься со мной на каждую следующую ступеньку.

— Семен, — жалобно сказал Кожух, — я что-то устал сегодня на твоей службе… И в горле пересохло так, что уши глохнут.

Князь стремительно отошел в темный угол зала и вернулся с маленьким бочонком и двумя кубками.

— О, — оживился Кожух, — теперь я готов слушать и повиноваться. Так что за дело, Семен?

— Дело рискованное, но будущее открывается великое. За три года пребывания в Вильно я только и слышал жалобы и хныканье по поводу того, что московский Иван потихоньку отнимает литовские земли, а король, дескать, ничего не может сделать. И я решил порадовать короля. Представь себе: является князь Семен Вельский и скромно говорит: «Ваше величество, в то время как враги хитростью и коварством отнимают наши земли, верные слуги силой и мужеством возвращают их короне. До сегодняшнего дня вашему величеству принадлежали земли лишь по эту сторону Угры. Отныне рубеж отодвинут на двадцать верст. Вся река Угра протекает в ваших владениях!»

— Но…

— Подожди. Что скажет король?

— Если бы это удалось сделать, полагаю… Пожалуй, ты прав… Король может осыпать нас щедротами… и…

— И мы от них откажемся, Ян!

Кожух осушил очередной кубок и прищурился.

— Откажемся?!. Это уже интересно… Зачем?

— Мы попросим вместо щедрот триста всадников. Всего триста. А теперь допустим, что земли Картымазова и Медведева уже наши. Мы втихомолку ночью перебрасываем через Угру триста человек, полученных от короля. Никто не успеет опомниться, как Медынь, Боровск, Оболенск станут нашими. Витовт дошел до этих мест, и мы докажем, что там испокон веков проходит рубеж. А ведь оттуда до самой Москвы… нет больше укрепленных городов… Понимаешь, Ян?

— Но это война, князь!

— Нет. Никакой войны. Добровольный переход к Литве. Мы позаботимся об этом. Одним словом, Ян, это дело будущего, и пока рано его обсуждать. Я просто открыл перед тобой возможности… И согласись — они сулят многое… Человек, который в минуту общей слабости и растерянности послужит короне подобным образом, добьется потом от этой короны многого…

По мере того, как бочонок пустел, Ян Кожух Кроткий все яснее и яснее понимал план князя…

— Ты великий человек, Семен, — сказал он, благоговейно склонив набок голову. — Я всегда знал, кого держаться в этой жизни…

Князь Семен немедленно воспользовался моментом.

— Но для этого, Ян, нам нужны прежде всего земли Медведева и Картымазова. И нужны немедленно. Надо все завершить в течение ближайших двух недель — до приезда короля в Литву. Люди во главе с Пахомом будут ждать нас у Сапеги. Через три дня мы поскачем туда и постараемся уговорить старика дать нам в помощь еще две сотни. С такой силой мы уж точно захватим весь московский берег Угры. Там только одно хорошо укрепленное место — Преображенский монастырь. Его надо взять быстро и ловко. Надо, чтобы никто не успел выскользнуть оттуда. В Медыни об этом должны узнать, когда уже будет поздно. Пока они сообразят, что к чему, мы с грамотами захваченных нами московитов об их добровольном переходе под литовское подданство уже будем в Вильно. Ну, а если Угра будет в наших руках — король даст нужную тысячу людей — на ее защиту! Таким образом, в ближайшие дни нам предстоит многое сделать. Я восхищен тобой, Ян, — ты понял главное и принял правильное решение, бросив все, но доставив сюда Настасью. Теперь Картымазов в наших руках, а раз Медведев с ним, — мы прижмем обоих. Бартенев меня не беспокоит. Но я перехожу к главному. Паршивый, дохлый заморыш Федор встал на моем пути. Если бы не он, сегодня мы с тобой уже пировали бы в Преображенском монастыре. А в погребах монастырей, говорят, водятся отличные вина… Но Федор помешал нам, и я боюсь, что это только начало… Я всегда знал, что рано или поздно он нанесет мне удар, но не ожидал его сейчас. С этим надо покончить, Ян, слышишь?..

Кожух слегка опьянел.

— Так в чем же дело, Семен? Я готов отправиться обратно хоть завтра. Прикажи Пахому перейти в мое подчинение, и Леваш Копыто будет разбит за одну ночь!

— А наутро явится еще один Копыто и снова нас разобьет! Неизвестно, сколько сил накопил Федор, денег у него уйма! Нет, Ян, выход есть только один.

Семен остановил руку Яна с занесенной чашей.

— Послушай меня как следует… Сейчас ты все поймешь. Дело было так: я заподозрил Якова. Я его пытал. Ты был против. Ты меня удерживал. Ты отказался выполнять мои жестокие распоряжения. И тогда я посадил тебя вместе с Яковом в подземелье. Однажды Якова принесли полумертвого после моей жестокой пытки. Он умер на твоих руках. Он поручил тебе передать Федору, что не сказал мне ни слова. Ты воспользовался дружбой со стражником и бежал. Ты пришел к Федору, пылая негодованием и жаждой мести против меня. Ты точно передашь ему все, что у нас сегодня произошло. Ты расскажешь о моих планах на Угре. Обо всех, слышишь! Ты завоюешь его доверие. Федор пробудет в охотничьем тереме еще два-три дня. Я знаю, он любит охоту. А на охоте, как известно, происходят несчастные случаи… Как с нашим отцом, например! Кабан, медведь, зубр… Не говоря уже о выстреле какого-нибудь бродяги… В лесу их много… Кроме того, пища на охоте тоже бывает скверная… Человек съест кусок несвежего мяса — и, глядишь, умер через день… Всякое бывает. Ты ловкий парень, Ян. Три дня — достаточный срок… И если ты сумеешь это сделать… Все земли по ту сторону Угры будут твоими. А когда мы двинемся дальше — полком будешь командовать ты. А еще позже ты будет заседать в Раде рядом со мной…

Кожух протрезвел.

— Ну, ты понял, Ян? Что же ты молчишь? — грозно спросил князь.

— Я думаю, Семен… Я думаю, — с расстановкой сказал Кожух.

Князь впервые за весь разговор налил себе полный кубок и одним залпом выпил.

Наконец Кожух задумчиво проговорил:

— Это очень серьезное дело, Семен… Федора я не знаю, но он твой брат — и этого достаточно для того, чтобы он не был круглым дураком. Он не даст себя так просто облапошить…

— Пустяки, Ян!

Семен рванулся к стене, нащупал какую-то выпуклость и распахнул дверцу потайного шкафчика. Быстро вытащив оттуда шкатулку, он вынул и протянул Кожуху маленький жемчужный шарик:

— Возьми. Это из Венеции. Растворяется без осадка в любой жидкости. Ни вкуса, ни запаха. Действует через шесть часов. Неужели за три дня у тебя не будет случая уронить крохотный шарик в бокал вина, в миску супа, в ковш простой воды?.. А потом у тебя останется шесть часов, чтобы уйти. Возьми с собой столько людей, сколько тебе будет нужно, оставь недалеко в лесу, чтобы они могли прикрыть тебя, если будет погоня. Дело верное, Ян. Федор не усомнится. Хочешь, я пошлю погоню — она настигнет тебя у самого терема — пусть Федор придет на выручку?! Пожертвуем парой людей, но ты сделаешь свое дело. Ты ведь понял — мой успех — твой успех! Ты слышал — Федор близко сошелся с Михаилом и Иваном, они приезжают к нему охотиться. Это неспроста. Он начал какую-то игру против нас. Он уже расстроил наши планы… Если он не умрет — дальше будет все хуже. Поверь, я знаю его ослиное упрямство…

— Ты говоришь, Семен, — задумчиво произнес Кожух, кротко улыбаясь, — полк… земля на Угре…

Рада… Все это, конечно, хорошо… Но раз уж мы с тобой говорим прямо, Семен, давай будем идти до конца. Ты ведь не рассердишься, если я выскажу свои мысли. До сих пор я знал, что мой военный опыт и способности всегда будут тебе нужны. Это позволяло мне надеяться, что и позже ты не откажешься от меня. Когда же случится то, о чем ты сейчас говоришь, Семен, я уже не буду чувствовать себя так спокойно, как до сих пор. Если Федор умрет, тайну его смерти будут знать два человека — ты и я. Мне часто приходилось слышать, что люди сильно мучаются, когда знают, что подобными тайнами владеет еще кто-нибудь кроме них. И они делают все, чтобы остаться единственными их хранителями… Наверно, это как-то успокаивает их совесть… Так вот, Семен, я не уверен, что через некоторое время и со мной не случится какого-нибудь несчастья… Мало ли что… Я ведь тоже могу съесть кусок несвежего мяса…

Семен грозно нахмурился.

— Неужели ты думаешь, что я могу…

— А почему бы нет, Семен? Почему — нет? Ведь мешает тебе Федор, и ты — можешь. А если тебе будет мешать какой-то там Кожух, который слишком много знает о семейных делах рода Вельских… Почему же — нет, Семен?

Князь медленно прошелся и сел в свое кресло.

— Чего ты хочешь, Ян?

— Я не отказываюсь, нет — я готов выполнить твое поручение, но хочу затем быть рядом с тобой всю жизнь… Я уже говорил, что верю в тебя… Но было б неплохо, так, знаешь, для очистки совести, получить гарантию, что со мной ничего плохого не случится по твоей вине. Например, я хотел бы хранить маленький клочок бумажки с твоей княжеской печатью и подписью «своею рукою». Всего несколько слов. Так, мол, и так — все, что совершил в охотничьем тереме Ян Кожух Кроткий, а именно — то-то и то-то — сделано по моему княжескому повелению. И все. Вот тогда, Семен, мы оба будем спокойны. Бумажка будет храниться в надежном месте у надежного человека. Сам понимаешь — не в моих интересах вытаскивать ее на солнышко. Как ты правильно заметил, твой успех — мой успех!

Князь пристально взглянул на Кожуха и настороженно спросил:

— Ты хочешь, чтобы я сейчас дал тебе такую бумагу?..

— Нет, что ты, Семен! Зачем — сейчас? Я человек честный. Сперва дело — потом кабала… Я возьму четырех человек из пяти, что вернулись вместе со мной с Угры — это мои проверенные ребята. Однако Бориску оставлю тебе. Зачем — скажу позже. Когда к тебе приедет мой человек с грустным известием о смерти твоего дорогого любимого брата, ты и вручишь ему эту бумагу. И после того как она будет в моих руках, я снова явлюсь пред твои ясны очи и снова буду в твоем полном распоряжении…

Семен несколько секунд думал. Потом рассмеялся.

— Молодец, Ян! Что бы я без тебя делал?!

— Не знаю, князь, — кротко ответил Кожух.

— Ладно, — решительно ответил Вельский и встал. — Через час выезжаешь.

— Так быстро?

— А зачем откладывать?

— Я готов. — Кожух встал и потянулся. — Тогда вот что: завтра к вечеру должна появиться еще одна моя карета. Если на нее не нападут по дороге, с ней приедут четверо моих людей. Командует ими Павел — высокий такой в синем кафтане — прими его хорошо. Это стоящий и верный человек. Мальчишку Иванца, которого он привезет, посади под стражу, его надо проверить. Жди появления тройки храбрецов с Угры. Чтобы они не обошли тебя какой-нибудь хитростью, я оставляю Бориску. Он знает всех троих в лицо. У Бориски жена и дети в Горвале — отпускай его на ночь домой… Рано или поздно эта тройка пронюхает, что ты здесь, и явится в гости. Вот тут тебе Бориска и пригодится. Достаточно людей осталось в замке после отъезда Пахома?

— Две дюжины дружинников да двадцать человек прислуги.

— Мало.

— Ты что, спятил? Полсотни человек за каменными стенами замка!

— Когда появятся Бартенев, Медведев и Картымазов, ты увидишь, что полсотни — это совсем не так много, как кажется.

Семен рассмеялся.

— Я, честно говоря, сам бы очень хотел, чтобы они появились, Ян. Я закину на них удочку, а приманкой будет Настасья… Я заманю их в замок. И здесь они напишут все, чего не хотели писать дома…

— Ну, смотри, будь осторожен!

— Не тревожься, Ян! Главная задача — твоя. Необходимо избавиться от Федора, как ни тяжело думать в таких выражениях о родном брате.

— А ты и не думай, Семен. Об этом подумаю я, — ответил Кожух и направился к двери.

Семен пошел его проводить.

Когда зал опустел, Савва тихонько встал со своей скамеечки, осторожно заткнул доску за скобы и стал подниматься вверх. Он поднимался долго и медленно, пока наконец не добрался до самого конца длинного дымохода. Здесь он тихонько высунул голову из трубы.

Выше него теперь были только четыре тонких, как иглы, стрельчатых шпиля башенок замка, украшенных вертящимися флюгерами-петушками, и черное небо, все усеянное звездами. А внизу под ним лежал как на ладони детинец замка и его окрестности.

Стараясь не шуметь, часовые опускали мост. Пятеро всадников казались Савве сверху игрушечными фигурками. И совсем уж маленьким и ничтожным выглядел сверху князь Семен. Он стоял во дворе, задумчиво опустив голову.

Савва неторопливо направился обратно по знакомому лабиринту. Очутившись в своей каморке, он быстро переоделся и выскользнул на кухню. Сквозь узкие длинные окна сюда падал лунный свет, и после глухой темноты его жилища кухня казалась светлой как в ясный день. Савва порылся в мусорном ведре и добыл оттуда несколько гусиных перьев. Потом взял заранее приготовленную лучинку и, запершись у себя, зажег ее. Миска с кошачьим молоком стояла под лавкой. Савва достал ее оттуда и поставил перед собой на стол. Раскрыв толстую потрепанную Библию, он полистал ее и вырвал оттуда страницу.

Немного подумав, Савва обмакнул гусиное перо в молоко и начал быстро и легко писать между строк библейского текста…