ГЛАВА 24
«Мунтжак» покачивался на волнах беспокойно, как всякий насильственно остановленный быстроходный корабль. Снасти гневно хлестали по мачтам, дождь — по серому морю.
Прошла неделя с тех пор, как Квентин и Поппи доставили из Нигделандии весть о грядущем магическом апокалипсисе и подлинном назначении волшебных ключей. Дождь так громко стучал по крыше кают-компании, что приходилось кричать.
То, что последний ключ надо найти, вопросов не вызывало — вопрос был в том, где и как.
— Давайте-ка еще раз, — сказал Элиот. — Это всегда делается по правилам, надо только вычислить, каковы они в данном случае. Значит, так. Квентин и Джулия прошли в дверь, а ключ оставили в скважине.
— Да.
— Не мог он упасть на ту сторону, когда дверь закрылась? Вдруг он так и валяется на лужайке перед домом твоих родителей?
— Нет, не мог. — Квентин был почти уверен… да не почти, на все сто процентов. Трава там подстрижена, как на поле для гольфа, они бы его заметили.
— Бингл после этого обыскал комнату, но ключа не нашел.
— Не нашел.
— Но когда Квентин с Поппи ушли в Нигделандию, ключ остался здесь, с нашей стороны.
— Правильно, — сказала Поппи. — Не говори только, что он тоже пропал.
— Нет, он у нас.
— Он что, так и торчал в воздухе, когда дверь закрылась? — спросил Квентин.
— Свалился на палубу. Бингл услышал и подобрал.
Шум дождя заполнил очередную долгую паузу. Палуба-крыша не пропускала воды, но сырость здесь стояла такая, что Квентин чувствовал себя промокшим насквозь. Дерево, в том числе и его треклятая ключица, разбухло и липло к рукам. Стулья, когда их двигали, издавали хлюпанье вместо скрежета. Над головой слышались шаги бедолаги-вахтенного.
— Может, он упал в какое-то промежуточное пространство, — предположил Квентин. — В щель между двумя измерениями.
— Я думала, что Нигделандия и есть эта щель, — заметила Поппи.
— Бывают и другие, кроме нее. Они возникают, когда портал открывается, но мы бы что-то такое увидели.
«Мунтжак» постанывал, раскачиваясь на месте. Джулия, к сожалению, не участвовала в дискуссии: сразу после битвы за шестой ключ она слегла с лихорадкой, то ли связанной с ее основным состоянием, то ли нет. Лежала с закрытыми глазами, но не спала, а дышала неглубоко и часто. Квентин заходил к ней несколько раз на дню, читал ей, давал напиться, держал ее за руку. Ей, похоже, было все равно, здесь он или нет, но он продолжал ходить. Избыток внимания никому еще не вредил.
— Стало быть, вы обыскали весь остров Крайний, — произнес он.
— Весь, — подтвердил Элиот. — Может, нам Эмбера вызвать?
— Зачем это? — запротестовал Квентин. — Если бы наше жвачное могло само достать ключ, то и достало бы, не привлекая к этому нас.
— Думаешь? — усомнился Джош.
— А то нет. Если Филлори погибнет, ему тоже конец.
— Что такое, собственно, этот Эмбер? — спросила Поппи. — Бог? Он не похож на того, серебряного.
— По моей теории, он бог только этого мира, а серебряные распоряжаются всеми как есть, — сказал Квентин.
Взбудораженность, овладевшая им в Нигделандии, понемногу начала проходить, хотя по утрам он все еще ждал, что магию, как неоплаченное электричество, вот-вот отключат и Филлори начнет рушиться, как Помпеи. Времени они поэтому не теряли, и «Мунтжак» вплоть до сегодняшнего дня шел с призовой скоростью. Адмирал Лакер откопал в тайном сундуке волшебный парус, ловивший, кроме ветра, еще и свет. Квентин узнал его: у Четуинов на «Быстром» был точно такой же. Ночью, при луне и звездах, он обвисал, днем надувался, как яхтенный спинакер во время шторма, и нес корабль, можно сказать, на себе — знай только ориентируй его по солнцу.
Все бы хорошо, вот только Филлори упорно не желало сотрудничать. На этой неделе они открывали неизвестные острова, ступали на их дикие берега, пробирались сквозь мангровые болота, даже на дрейфующий айсберг высадились — и никаких ключей. Что-то здесь не срабатывало, что-то ослабло и разрядилось. Квентин все мозги вывихнул, пытаясь понять, в чем тут дело.
А дождь все лил.
После совещания Квентин заставил себя полежать. Отсыревшие простыни не спешили согреваться. Для дневного сна было поздновато, вечер еще не настал, но солнце, вероятно, уже закатилось — кто его разберет. Небо и океан ничем друг от друга не отличались: все сплошь серое, как новенький «Волшебный экран», на котором ничего еще не рисовали.
Квентин грыз большой палец, от чего так и не отвык с детства. Мысли блуждали в пустоте.
— Квентин, — позвал кто-то.
Заснул он, что ли? За окном теперь стало темно.
— Квентин. — Этот голос — ласковый, бесполый, смутно знакомый, не совсем человеческий — не снился ему. Квентин сел и осмотрелся, но в каюте больше никого не было.
— Ты кто? — спросил он.
— Я внизу, в трюме. Ты слышишь меня через решетку в полу.
Квентин совсем забыл о нем, но теперь вспомнил.
— Ленивец, ты? Я даже не знаю, есть ли у тебя имя.
— Ты бы зашел ко мне. Поговорить надо.
С чего бы это? В трюме, помимо сырости, гнили и сточных вод, воняло еще и ленивцем. Квентин вполне мог поговорить с ним отсюда и вообще бы обошелся без этого разговора.
Бог ты мой! При такой слышимости гнусное животное должно быть в курсе всего, что происходило в этой каюте во время плавания.
С другой стороны, неловко, что он уделял ленивцу так мало внимания. При всей своей занудливости тот заслуживает уважения, как представитель говорящих животных, в трюме хоть и смрадно, но тепло, а делать все равно нечего. Квентин вздохнул, вылез из койки, взял свечу, нашел трап и спустился в корабельные недра.
Трюм сильно опустел со времен его последнего посещения. Еще бы, целый год в море. В сточном желобе плескалась вода. Ленивец, странного вида зверь с плотным зеленовато-серым мехом, около четырех футов в длину, висел вниз головой на уровне глаз Квентина, цепляясь когтями за бимс — вся его внешность говорила о зашедшей слишком далеко эволюции. На полу под ним валялись катышки помета и фруктовая кожура.
— Привет, — сказал Квентин.
— Здравствуй. — Ленивец повернул к нему свою сплющенную мордочку — его шее, видимо, это ничуть не препятствовало. Из-за черного меха вокруг глаз он походил на енота и выглядел сонным. Глаза щурились от Квентиновой свечи.
— Извини, что так редко тебя навещал.
— Ничего, я не против. Я не слишком общительное животное.
— Так как же, есть у тебя имя?
— Да, Абигейл.
Значит, он девочка. В трюме стоял стул на тот случай, если кто-то захочет насладиться беседой с ленивцем (ленивицей) в полной мере.
— И потом, ты был очень занят, — милосердно добавила Абигейл.
Наступила пауза. Ленивец пережевывал что-то желтыми тупыми зубами. Интересно, кто носит ему (ей) еду?
— Я все время хотел спросить, для чего ты отправилась в это плавание?
— Больше никто не хотел, а на зверином совете решили, что кого-нибудь послать надо. У меня возражений не было. Я много сплю, мало двигаюсь и люблю одиночество. Можно сказать, едва присутствую в этом мире, так не все ли равно, где быть.
— А мы так поняли, что говорящие звери будут оскорблены, если мы не возьмем на борт их представителя.
— Мы, в свою очередь, думали, что вы оскорбитесь, если мы никого не пошлем. Мир строится на недопонимании, правда?
Да уж.
Длинные паузы не казались ленивице неловкими — может быть, животным такое чувство вообще не свойственно.
— Когда ленивец умирает, он так и остается висеть на дереве, — сообщила ни с того ни с сего Абигейл. — Пока не сгниет.
— Надо же. Я не знал. — И как прикажете развивать эту тему?
— Это я к тому, что ленивцы живут не так, как люди и большинство животного мира. Наша жизнь проходит между двумя мирами — землей и небом, явью и сном. На грани жизни и смерти, можно сказать.
— Да, люди живут иначе.
— Тебе это покажется странным, но нам так вполне удобно.
Общение с ленивцем вызывало на откровенность.
— Почему ты мне это рассказываешь? Я знаю, какая-то причина у тебя есть, но пока не улавливаю, какая. Это с ключом не связано? Нет, случайно, идеи, где его можно найти?
Если она, конечно, слышала об этих ключах. Если вообще знает, что там наверху происходит.
— Нет, ключ ни при чем, — прожурчала Абигейл. — Это связано с Бенедиктом Фенвиком.
— С Бенедиктом? А что такое?
— Ты не хотел бы поговорить с ним?
— Да, конечно, но ведь он умер. Погиб две недели назад. — Это по-прежнему казалось столь же немыслимым, как в ту первую ночь.
— Пути, закрытые для большинства живых, ленивцам открыты.
А говорить с вами надо, набравшись терпения.
— Не понял. Ты что, спиритический сеанс предлагаешь устроить? Пообщаться с его духом?
— Бенедикт в нижнем мире. Он тень, а не дух.
Абигейл вернула голову в прежнее положение, не спуская глаз с Квентина.
— В нижнем мире. — Он не знал даже, что в Филлори есть такой. — В аду, стало быть?
— В нижний мир уходят души всех мертвых.
— Хорошо ему там? В смысле, упокоился он или как?
— Не могу сказать. Человеческую натуру я понимаю не до конца. Для ленивца покой — нормальное состояние.
Хорошо быть ленивцем, как видно. Квентина беспокоило, что Бенедикт, будучи мертвым, остается… в сознании, что ли? Жутко. Как будто его похоронили живым.
— Но его там не мучают? Такие ребята с рогами и с вилами? — Кто разберет, что возможно в Филлори, а что нет.
— Нет, не мучают.
— Но на небо он все-таки не попал.
— Какое такое небо? Есть только нижний мир.
— Так как мне поговорить с ним? Ты можешь… как бы это сказать… обеспечить нам связь?
— Нет, Квентин. Я не медиум, а проводник, психопомп. С мертвыми не общаюсь, но дорогу в нижний мир могу показать.
Квентин не был уверен, что хочет этого. По перевернутому лицу Абигейл он ничего не мог прочитать.
— Физически то есть? Так прямо возьмем и пойдем?
— Ну да.
Глубокий вдох.
— Я бы очень хотел помочь Бенедикту, но не хочу оставлять мир живых.
— Я тебя не заставляю. При всем желании не смогла бы.
В трюме, освещенном только свечой, было довольно страшно. Свеча горела совершенно ровно вопреки качке, зато Абигейл раскачивалась как маятник. Гнутые бока корабля казались ребрами поглотившего их чудовища. В каком мире они пребывают сейчас — в нижнем, подземном, подводном?
Ленивица начала прихорашиваться со свойственной ей методичностью, действуя сперва языком, потом когтем, который отцепила от балки.
— На свой лад, — говорила она в процессе, — мы, ленивцы… сами как маленькие миры.
Никто не держит паузу так, как ленивцы… и никто меньше их не зависит от реплик, подаваемых собеседником. Люди для них, вероятно, движутся в ускоренном темпе — так же, как Абигейл в замедленном, на взгляд Квентина.
— Есть водоросль, живущая только в нашем меху… это она придает нам уникальный зеленоватый оттенок. Благодаря ей мы можем… сливаться с листвой. Кроме того, она питает… целую экологическую систему. Определенный вид моли обитает… только в густом, насыщенном водорослью… мехе ленивца. Когда моль поселяется на ленивце… — Абигейл помолчала с минуту, расчесывая колтун, — у нее отпадают крылышки. За ненадобностью. Ей больше никуда не надо летать. — Закончив, она вернула коготь на балку. — Она так и называется: ленивая моль.
— Знаешь что, давай внесем ясность. Нет у меня сейчас времени идти в нижний мир. Когда-нибудь я сполна воздам долг памяти Бенедикта, но сейчас во вселенной кризис, и все наши усилия вложены в поиски ключа. Филлори настанет конец, если мы его не найдем. Ждать нельзя.
— Время тебе не потребуется. В мире мертвых времени нет.
— Да хоть бы и не было. — Квентин твердо решил не поддаваться на уговоры. — Какая от этого польза? Назад я его не верну.
— Нет.
— Зачем тогда это надо, извини за прямоту?
— Ты можешь принести Бенедикту утешение. Это единственное, что живой может дать мертвому, а он, возможно, даст тебе что-то взамен. В человеческих эмоциях я разбираюсь… — Ленивица умолкла, подыскивая нужное слово.
— Не совсем хорошо? — подсказал Квентин.
— Не совсем хорошо, да. Но Бенедикт, по-моему, недоволен тем, что он умер.
— Это была ужасная смерть. «Недоволен» еще мягко сказано.
— По-моему, об этом он и хочет тебе сказать.
Это Квентину в голову не приходило.
— И предложить тебе что-то.
Абигейл закрыла свои желатиновые глаза, отражавшие еще какой-то свет помимо свечного.
Корабль покряхтывал под монотонными ударами волн. Квентин знал по опыту, что если его раздражает кто-то другой, то он сам скорее всего в чем-то ошибся или чего-то не сделал. Он представил себе Бенедикта, заточенного в мультяшном подземном царстве: неудивительно, если парень хочет, чтобы его кто-нибудь навестил.
Квентин чувствовал за него ответственность — это входило в круг королевских обязанностей. Бенедикт умер, не успев узнать, для чего им нужны ключи, и думает, что погиб ни за что. Хорошенькое дело, коротать вечность с такими мыслями.
Из историй о короле Артуре Квентину помнилось, что рыцарям, имевшим на совести грех, не везло с поисками Грааля. Исповедайся сначала, а потом уж двигай искать. Не покаешься в своих пакостях — фиг найдешь. Квентин никогда не понимал, почему Гавейн и другие рыцари не сообразили этого вовремя. Лезли в драку, поддавались соблазнам и даже близко к Граалю не подошли.
Наверно, такие вещи понятны только со стороны. Гибель Бенедикта вообще-то не грех, но она отягощает его, Квентина, совесть и, возможно, препятствует их собственным поискам. Быть героем иногда означает не просто проявить смелость, а сделать то, что ты должен. И это как раз тот случай.
Подведем черту: надо идти в нижний мир, тем более что время на это затрачивать не придется. Если ленивица говорит правду, никто и не заметит, что он уходил.
— То есть я уйду и в ту же секунду вернусь? — спросил Квентин.
— Возможно, не совсем так. Перед уходом нужно будет сделать кое-какие приготовления.
— Но я смогу вернуться?
— Да, сможешь.
— Ладно, начнем. — Не переодеться ли? Как-то несолидно покидать мир живых в пижаме. — Что надо делать?
— Я забыла сказать, что обряд следует провести на суше.
— Вот как. — Слава тебе господи, пока можно пойти и лечь спать. — Я думал, мы прямо сейчас отправимся. Я заскочу к тебе сразу, как… — Наверху затопали и ударили в колокол. — Там только что заметили землю, да?
Абигейл в знак согласия прикрыла глаза. Квентин хотел спросить, как она это сделала, но промолчал: пришлось бы дожидаться ответа, да и ленивцевой мудрости ему на данный момент хватало.
Час спустя, глухой ночью, он уже вышел на плоский берег. Ему хотелось смотаться в нижний мир быстро, чтобы никто не узнал. Потом об этом можно было бы вскользь упомянуть в разговоре: побывал, мол, в аду, что такого. Привет вам от Бенедикта. Делать это на публике он отнюдь не планировал, однако публика собралась: Элиот, Джош, Поппи, даже Джулия, вышедшая на время из ступора. Бингл и один из матросов держали на плечах весло, на весле болталась ленивица: доставить ее на берег таким манером было проще всего.
В целесообразности предстоящей Квентину экспедиции сомневалась одна только Поппи.
— Не знаю, Квентин… как-то в воображении не укладывается. Это ведь не больничный визит: поправляйся, вот мы тебе шарики к кровати привяжем. Представь, что ты мертвый — хотел бы ты, чтобы живые к тебе приходили? Ты ведь знаешь, что не сможешь с ними уйти. Я, например, не уверена, что хотела бы. Ему только хуже станет — может, оставим Бенедикта в покое?
Квентин не слушал ее. В худшем случае Бенедикт прогонит его обратно. Все поеживались от холода, кутаясь в плащи и халаты. Островок представлял собой поросшую кустами песчаную косу. Море время от времени собиралось с силами и плюхало на песок полуфутовую волну, точно напоминая, что оно все еще здесь.
— Я готов, — сказал Квентин. — Говори, что делать.
С корабля по указанию ленивицы привезли приставную лестницу и длинную широкую доску. На берегу она велела составить их треугольником, но они все время валились, и Элиоту с Джошем пришлось держать их. Квентин как бывший физик привык извлекать магию из любых подручных материалов, но это было примитивно даже и по его стандартам. Филлорийский месяц лил на них серебряный свет. Он вращался так быстро, что рога каждые десять минут оборачивались в другую сторону.
— Лезь на лестницу.
Квентин влез, заставив Элиота поднапрячься.
— Теперь съезжай по доске.
Как с детской горки, значит. Сама бы попробовала сделать это без бортиков и площадки. Доска качалась, Квентин балансировал на вершине треугольника. Знать бы, что путешествие в загробный мир будет так похоже на клоунский номер. Он-то думал, что врата ада откроются после начертания на песке огненных знаков. Но делать нечего.
— Съезжай, — повторила Абигейл.
Гладкость доски оставляла желать лучшего, но он кое-как съехал, даже пятую точку не занозил.
— А теперь? — крикнул он, упершись в песок босыми ногами.
— Терпение, — сказала ленивица.
Все ждали. Накатила волна. Ветер вздувал пижаму.
— Ну так что?
— Попробуй пошевелить пальцами ног.
Квентин попробовал, собираясь в случае чего прекратить этот цирк, но тут его ноги провалились куда-то, и он прошел сквозь песок.
Доска тут же преобразилась в настоящую металлическую горку с бортиками. Он скользил по ней в полном мраке, ничего не видя вокруг. Система работала не идеально: стоило ему набрать хорошую скорость, он застревал и вынужден был отталкиваться, скрипя задницей по металлу.
Внизу забрезжил свет. Вскоре Квентин увидел, что это обычная электрическая лампочка на кирпичной стене, которую не мешало бы покрасить. Двойные железные двери тоже были самые обыкновенные, как в школьном классе.
Перед ними стоял человечек лет так восьми, явно не доросший охранять врата ада. Хорошенький мальчуган, с короткими черными волосами и узким личиком. Одет он был в серый форменный костюмчик с белой рубашкой, но без галстука. Как будто он шалил в церкви и его ненадолго выставили.
Ни стула, ни даже табуретки ему при этом не полагалось. Мальчишка безуспешно попытался свистнуть и дрыгнул ногой.
Квентин счел за благо остановиться примерно в двадцати футах от низа.
— Привет, — сказал мальчик.
— Привет. — Квентин съехал до конца и по возможности грациозно встал.
— Ты не мертвый, — заметил мальчик.
— Правильно, я живой. Это и есть вход в нижний мир?
— Знаешь, как я это определил? Ты съезжал долго. Мертвые сразу соскальзывают.
— Да, я застревал пару раз. — Квентин, еще и не входя, весь покрылся мурашками. Интересно, мальчишка тоже живой? Не похож он на мертвого.
— Мертвые легче, — объяснил юный привратник. — И еще, когда умираешь, тебе выдаются треники — на них лучше ехать, чем на обычных штанах.
За пределами светового круга лежала темная пустота. Ни неба, ни потолка. Кирпичная стена, фундамент верхнего мира, выглядела бесконечно высокой.
— Можно я войду? — спросил Квентин.
— Туда только мертвым можно. Такое правило.
— Ага. — Что ж Абигейл не предупредила его заранее? Не хотелось бы лезть обратно по горке до самого верха. Из детства Квентину помнилось, что в принципе это возможно, но ведь эта будет с полмили длиной. Вдруг он сорвется или загородит дорогу умершему, который аккурат едет вниз.
С другой стороны, все к лучшему Можно спокойно продолжать поиски седьмого ключа.
— Видишь ли, у меня там друг. Бенедикт. Мне надо сказать ему что-то.
Мальчик пораздумал.
— Скажи мне, а я ему передам.
— Нет, это личное.
Мальчик закусил губу.
— А паспорт у тебя есть?
— Паспорт? Не думаю.
— Да есть же. Смотри.
Мальчик залез в нагрудный карман Квентиновой пижамной куртки и достал сложенный вдвое листок. Квентин не сразу вспомнил, что это и правда паспорт, подаренный ему девчушкой с острова Дальний… как же ее… Элинор. Как он оказался в этой пижаме?
Мальчик сравнивал лицо Квентина с рисунком придирчиво, как настоящий паспортный бюрократ.
— Твое имя так пишется?
Под картинкой цветными заглавными буквами значилось КРОЛ, причем К смотрело в другую сторону.
— Да, все верно.
Мальчик вздохнул так, точно Квентин выиграл у него в китайские шашки.
— Ладно, проходи. — И отвел глаза, показывая, что ему это глубоко безразлично.
Двери не были заперты. Квентин открыл одну створку, гадая, что стал бы делать мальчонка, если б он попытался прорваться силой. Обернулся бы чем-то страшным из фильма «Изгоняющий дьявола» и сожрал дерзкого? Пространство за дверью освещалось жужжащими дневными светильниками.
Народу там было полным-полно. В спертом воздухе бубнили тысячи голосов. У Квентина сразу возникла ассоциация со спортзалом: люди стояли, сидели, прохаживались или играли в разные игры.
Четверо в ближайшем соседстве вяло перекидывались воланом через сетку для бадминтона. Чуть дальше виднелась волейбольная площадка, на которой никого не было, и столы для пинг-понга. На покрытом лаком полу перехлестывались линии и круги диких расцветок, акустика напоминала о стадионе, где звукам не от чего отражаться и они просто истрепываются, проходя большие дистанции.
Люди, то есть тени, имели вполне плотский вид, хоть и выглядели бледно при искусственном свете. Пижама Квентина не особенно выделялась среди их белых спортивных костюмов.
Чувствуя, как давит на барабанные перепонки, Квентин решил не вдумываться, принимать все как должное и постараться разыскать Бенедикта. Ему бы определенно пригодился Вергилий. Он оглянулся на закрытые двери: с внутренней стороны на них вместо ручек были длинные железные рычаги.
Миг спустя одна створка снова приотворилась, и внутрь проскользнула Джулия. Она оглядывалась по сторонам, как и Квентин, но не казалась растерянной. Ее способность приспосабливаться к любым условиям просто ошеломляла, а температура, кажется, понизилась и стала нормальной. Дверь с металлическим лязгом закрылась за ней.
У Квентина на секунду остановилось сердце от мысли, что она умерла.
— Расслабься, — сказала Джулия. — Я просто решила составить тебе компанию.
— Правильно решила. — Сердце забилось вновь. — Я страшно рад, спасибо тебе.
А вот тени, похоже, не слишком радовались, что попали сюда — наоборот, скучали. Бадминтонисты едва махали ракетками и не злились, пропустив мяч, разве что слегка огорчались. Очки тоже никто не считал: доска показывала счет прошлой или позапрошлой игры.
Большинство теней спортом вовсе не занимались, просто разговаривали или молча лежали навзничь, глядя на флуоресцентный свет. Откуда вообще взялись эти светильники? В Филлори электричества нет.
— Ребенок у тебя паспорт не спрашивал?
— Нет, даже не посмотрел на меня.
Квентин подумал, что это странно.
— Ну что, будем искать?
— Главное, не разлучаться.
Квентин принудил себя двинуться с места. Чем больше углубляться в эту толпу, тем больше риск застрять здесь навеки, что бы там ни говорила ленивица. Порой они наступали кому-то на ноги и старались, как на особенно людном пикнике, не наступать на руки. Он боялся, что живые привлекут к себе нежелательное внимание, но умершие только взглядывали на них и тут же отводили глаза. Ничего похожего на гомеровский или дантовский нижний мир, где всем до смерти охота с тобой потрепаться.
Квентин испытывал не столько страх, сколько депрессию. Как при посещении летнего лагеря, дома престарелых или чьего-то офиса: все вроде бы хорошо, но мысль, что в конце дня ты сможешь уйти домой, вызывает несказанное облегчение. Спортивное снаряжение здесь сильно поизносилось: сложенные доски для настольных игр протерлись по швам, на бадминтонных ракетках ослабли струны. Потом он увидел Чур, и это стало для него шоком.
Он мог в общем-то этого ожидать. Чур, показывавшая им дорогу к Гробнице Эмбера, в отличие от своего напарника их не бросила. При жизни он знал ее недолго, но это была точно она, с рыбьими губами и короткой лесбийской стрижкой. В последний раз, когда он ее видел, женщину молотил и одновременно поджаривал раскаленный докрасна великан. Теперь она, целехонькая, только чуть похудевшая, лениво играла в настольный теннис и если узнала Квентина, то виду не подала.
Только теперь Квентин разрешил себе задуматься о том, о чем старался не думать с самого первого упоминания о нижнем мире: нет ли здесь Элис. Одна его часть жаждала увидеть в толпе ее лицо и отдала бы за это все что угодно, другая надеялась, что ее здесь нет. Она теперь ниффин — может быть, это считается одной из форм жизни.
Потолок кое-где поддерживали металлические колонны. У одной из них, глядя в пространство, сидел Бенедикт. Перед ним был разложен пасьянс, который мог завершиться удачно, но Бенедикт не спешил класть пятерку бубен на шестерку греф.
Сейчас он больше походил на того Бенедикта, которого Квентин увидел в картографическом кабинете, чем на загорелого коммандоса с «Мунтжака». Бледный, руки тонкие, темные круги под глазами. Волосы у него отросли, и облик угрюмого юноши с холста Караваджо вернулся к нему.
— Здравствуй, Бенедикт, — сказал Квентин.
— Здравствуй, — сказала Джулия.
Взгляд Бенедикта, остановившись на Квентине, опять ушел вдаль.
— Я знаю, с собой вы меня взять не сможете, — тихо произнес он. Мертвые попусту слов не тратят.
— Не смогу, — подтвердил Квентин. — Ленивица так и сказала.
— Зачем вы тогда пришли? — В его глазах вспыхнуло обвинение. Квентин боялся увидеть рану на его шее, но ничего такого не наблюдал. Конечно, он ведь не зомби, он призрак. Вернее, тень.
— Хотел с тобой повидаться. — Квентин сел рядом и тоже прислонился к колонне, Джулия села с другой стороны. Перед ними колыхалась толпа теней.
Прошло какое-то время, пять минут или час — здесь трудно было ориентироваться.
— Как тебе тут? — спросила Джулия. Бенедикт промолчал и сам задал вопрос:
— Видели, что со мной случилось? Просто не верится. Бингл велел мне оставаться на корабле, а я подумал… — Он нахмурился и потряс головой. — Хотел испробовать то, чему обучался, в настоящем бою. Сошел на берег, и сразу тщщщщ! Прямо в горло, в самую ямку. — Он прижал указательный палец к выемке под адамовым яблоком. — Самое смешное, что это даже не очень больно. Я думал, стрелу можно вытащить. Пошел опять на корабль. Дыхание прервалось, сел. Во рту полно крови, меч в воду упал. Я еще и волновался из-за этого — верите, нет? Все думал, можно ли будет нырнуть и достать его. Вы достали?
Квентин покачал головой.
— Да ладно, не важно. Это всего лишь учебный меч.
— А потом что? С горки съехал?
Бенедикт кивнул.
У Квентина зародилась теория, что эта горка придумана для унижения. Как будто все, чем ты жил, о чем мыслил, было просто детской игрой. Смерть никого не уважает и хочет, чтобы ты это понял.
— А ключ вы забрали? — спросил Бенедикт.
— Как раз об этом я и хотел тебе рассказать. Мы его взяли. Был большой бой, мы победили, и оказалось, что этот ключ очень важен для нас. Я хотел, чтобы ты знал об этом.
— И больше никто не погиб. Только я.
— Да, никто. Меня вот в бок ранили. — Здесь было как-то неудобно хвастаться этим. — Я просто хочу тебе сказать, что ты умер не зря. Все это имело смысл. Ключи необходимы для спасения Филлори. Без них магия уйдет, и весь наш мир рухнет.
— Но ведь я ничего не сделал. Моя смерть не приблизила вас к победе. Я мог бы просто остаться на корабле.
— Мы не знаем, что было бы в другом варианте, — сказала Джулия, но Бенедикт ее снова проигнорировал. — Он меня не слышит, — заметила она Квентину. — Не знает, что я здесь, и все остальные тоже не знают. Странное что-то творится.
— Бенедикт, рядом с тобой сидит Джулия — видишь ее?
— Нет. — Юноша нахмурился, как в былые дни. — Кроме вас, никого не вижу.
— Я здесь как призрак, — заключила она. — Призрак среди призраков. Призрак навыворот.
Ответ на вопрос, почему тени не видят Джулию, в скором времени не предвиделся. Вокруг постукивали мячики для пинг-понга — мертвые играли без особого блеска, хотя и долго практиковались. Хитрых подач никто даже не пробовал; стоило кому-то набрать пару очков, мячик попадал в сетку или улетал далеко в толпу.
— Кто-то как будто старается, чтобы всем здесь было приятно, — сказал Бенедикт. — Игры эти и все такое, только не продумано это как-то. Кому надо вечно во что-то играть? Ужас как надоело, а ведь я здесь совсем недавно.
Кто-то старается… не серебряные ли боги? Бенедикт ногой смешал стройные ряды своего пасьянса.
— И хоть бы что-нибудь сверхъестественное. Летать бы мы, скажем, умели или просвечивали, так нет ведь. — Бенедикт поднял руку к свету, демонстрируя свою непрозрачность.
— А что вы здесь еще делаете, кроме игр?
— Ну что… разговариваем. Есть тут нечего, да нам и не хочется. Новенькие, бывает, дерутся или сексом занимаются, другие на это смотрят, но какой смысл? Один раз живую — то есть мертвую — пирамиду построили, чтобы до светильников достать, но не достали, высоко очень. В реальном мире у меня ни разу не было секса, а здесь не хочу.
Квентин рассказал Бенедикту последние новости.
— Вы с ней занимались любовью, да? С Поппи? — спросил тот.
— Да.
— Все ждали, что так и будет.
Вот, значит, как? Джулия, призрак навыворот, ухмыльнулась.
Краем глаза Квентин замечал, что на них все-таки обращают внимание. Несколько теней показывали пальцами, парнишка лет тринадцати откровенно пялил глаза. Интересно, от чего он умер, этот пацан.
— Я начинаю понимать, — сказала Джулия. — Все человеческое во мне умерло безвозвратно, потому они меня и не видят. — Ее сплошь черные глаза тоже смотрели в пространство, а не на Квентина. — Никогда мне больше не быть человеком — я только сейчас поняла, что утратила свою тень. Наверно, я это все время знала, но не хотела верить.
Квентин ответил бы, что бесконечно сожалеет обо всем сделанном и несделанном, сожалеет, что не в силах помочь ей — но многое еще оставалось за пределами его понимания. Что это значит — утратить тень? Как это происходит и что при этом испытываешь? Кто она теперь — выше, чем человек, или ниже?
— Надеюсь, что у вас ничего не выйдет, — выпалил вдруг Бенедикт. — Что вы никогда этот ключ не найдете, и все умрут, и мир рухнет. Знаете почему? Потому что и этому месту тогда, возможно, тоже придет конец. — Он сказал это и заплакал, не издавая никаких звуков.
Квентин гладил его по спине, подыскивая какие-нибудь слова — все равно какие.
— Мне очень жаль, Бенедикт. Ты умер так рано, ничего не изведав…
— И хорошо, что умер! Какой от меня был прок? Хорошо, что это был я, а не кто-то другой.
— Вранье, — твердо ответил Квентин. — Ты был великим картографом и со временем стал бы великим воином. Твоя смерть — настоящая трагедия, едрен корень.
Бенедикт согласился и с этим.
— Вы передадите ей привет от меня? Скажете, что она очень мне нравилась?
— Кому ЭТО?
Красное, залитое слезами лицо Бенедикта выразило высшую степень подросткового презрения.
— Поппи. Она так хорошо ко мне относилась. Не могла бы она тоже прийти ко мне?
— Вряд ли у нее есть паспорт. Извини, Бенедикт. — Тот кивнул. Тени понемногу собирались вокруг и дружелюбия как будто не проявляли. — Но я еще навещу тебя как-нибудь.
— Нельзя. Сюда пускают только один раз. Паспорт ведь у вас отобрали?
— Да… кажется.
Бенедикт со всхлипом вздохнул и вытер глаза рукавом белой майки.
— Мне бы так хотелось остаться. Все время об этом думаю. Чего меня на берег-то понесло? Я смотрел на эту стрелу и думал: надо же, какая-то палочка отнимает всю мою жизнь. Неважно, плохую или хорошую. Прилетела деревяшка, и все. Последнее, о чем я подумал. — Сейчас он смотрел на Квентина без гнева и смущения. — Я так скучаю по жизни — вам этого не понять.
— Мне очень жаль, Бенедикт. Нам тоже тебя не хватает.
— Знаете, вам лучше уйти. Они недовольны.
Около них полукругом собралась многочисленная толпа — то ли из-за нестандартной пижамы Квентина, то ли они просекли все же, что он живой. Тот пацан стоял в первых рядах, и выглядели эти тени ужасно плотными.
Квентин, Бенедикт и Джулия поднялись, прижавшись к колонне спинами.
— Хочу вам отдать кое-что. — Бенедикт, опять засмущавшись, полез в карман и вложил что-то в руку Квентина. Пальцы были холодные, предмет тоже. Золотой ключ.
— Господи. Седьмой. Откуда он у тебя?
— Квентин, это тот самый? — спросила Джулия.
— Когда вы с королевой Джулией тогда ушли через дверь, я его подобрал. Никто не заметил, а я потом не знал, как вернуть — хотел сказать, что нашел. Извините. Я хотел стать героем.
— Не извиняйся. — Сердце Квентина билось часто: победа все-таки будет за ними. — Не за что тебе извиняться.
— А когда я умер, то взял его с собой. И не знал, что делать.
— Ты все сделал правильно, Бенедикт. — Убивать чудовищ и разгадывать загадки в конце концов не пришлось: всего и надо было, что спуститься сюда и навестить Бенедикта. — Спасибо тебе. Ты настоящий герой и навсегда им останешься.
Квентин смеялся и хлопал бедную тень по плечу. Бенедикт тоже начал смеяться — сначала неохотно, потом почти искренне. Давно ли они здесь смеялись в последний раз?
— Пора, — сказала Джулия. — Я готова.
Пора-то пора, но мертвые, похоже, были другого мнения. Около ста теней сомкнулись и преграждали дорогу к двери. Квентин попятился от них за колонну и вздрогнул, увидев сидящего на полу Джоллиби с мускулистыми ногами и густой бородой — но тот смотрел апатично и даже не пробовал встать.
Ключ! Надо открыть портал. Квентин стал тыкать в воздух, но скважина не обнаруживалась. Бог знает, где они выйдут, однако все лучше, чем здесь.
— Здесь внизу магия не работает, — сказал пацан с акцентом английского школьника, и Квентин узнал его: Мартин Четуин, вновь ставший тринадцатилетним. Так он, должно быть, выглядел до того, как превратился в чудовище и умер своей первой смертью. — Что-то твоей подружки не видно, — ехидно добавил Мартин. — На этот раз она тебя не спасет.
Может быть, их всех привлекало то, что Квентин еще не умер. Убив его, они могли изменить что-то, внести какие-то поправки в судьбы верхнего мира.
Пара теней подалась вперед, но Бенедикт выступил им навстречу. Он успел выхватить у кого-то ракетку для бадминтона и размахивал ею, как мечом.
— Идите сюда, ублюдки! — Бенедикт, в котором проснулся воин, принял стойку, как учил его Бингл. — Кто первый, ты? — Ракетка целила в Мартина. — Давай выходи!
Квентин встал рядом с ним, сознавая, что с голыми руками и без помощи магии выглядит не очень-то грозно. Надо было меч захватить. Он выставил вперед кулаки и делал вид, будто знает, как ими пользоваться.
— Я изменяюсь, — деловым тоном сказала Джулия сзади. — Время пришло.
Другого момента не могла выбрать? Квентин оглянулся и замер. Все остальные тоже глазели на Джулию. Она выросла, глаза сверкали зеленым огнем, руки под ее сосредоточенным взглядом удлинялись и крепли, кожа приобретала светящийся жемчужный оттенок. Примерно такой же она была, когда сражалась за шестой ключ, но теперь разница стала еще заметнее.
А потом она улыбнулась — да, — и тени отбросило назад, будто ветром.
— Теперь ты меня видишь? — спросила она разинувшего рот Бенедикта. Он кивнул, глядя во все глаза.
Она определенно больше не была человеком — непонятно только, кем стала. И раньше красивая, она поражала своей красотой. Оказавшись здесь, Джулия сумела завершить то, что происходило с ней все это время. Ростом она стала с Квентина, но как будто остановилась на этом. Словно любопытствуя, она подобрала с пола хоккейную клюшку; та тоже стала расти и преобразилась в длинный, с узловатым набалдашником посох. Она вскинула его, и тени, Мартин Четуин в том числе, шарахнулись еще дальше.
— Выходи, — сказала она Мартину. Голос у нее был, как у Джулии, только сильней и раскатистей. — Выходи на бой.
Мартин не спешил, да и нужды в этом не было: Джулия наступала сама. Сделав нечеловечески быстрый выпад, как атакующая змея, она схватила его за грудки и зашвырнула в толпу. Квентин сомневался, что Мартину, трижды умершему, от этого что-то будет, но напугаться тот должен был сильно.
Толпа вела себя как на футболе: передние пятились, задние напирали. Выкрики и шарканье ног наполняли все необозримое пространство нижнего мира: весть о том, что у входа происходит нечто неординарное, распространялась быстро.
— Не волнуйся, — сказала Джулия, уловив, видимо, беспокойство Квентина. — Все будет хорошо.
Помнит ли она, что он сказал ей то же самое в Честертоне у дома своих родителей? В ее устах это звучало как-то надежнее.
Посох Джулии грянул по полу. Квентин зажмурился от опалившей глаза вспышки, тени испустили дружное «ах». Вместо жиденького как-бы-дневного света в подземное царство, как через проем в тучах, били волны настоящего солнца.
— Довольно, — властно и мелодично произнес женский голос.
Отважившись взглянуть снова, Квентин увидел, что в том месте, где Джулия ударила посохом, стоит еще одна женщина. Ее прекрасный лик — лик богини — был приветлив, весел, горд и грозен одновременно, и половину его покрывала тень, символ того, что ей не чуждо и горе. Все будет хорошо, будто бы говорила она — если же нет, предадимся скорби.
В одной руке Она держала такой же, как у Джулии, посох, в другой почему-то птичье гнездо с тремя яйцами в голубой скорлупе.
— Довольно, — повторила Она. Тени послушно угомонились. Джулия опустилась перед Ней на колени, закрывая лицо руками.
— Больше тебе ничто не грозит, дочь моя, — сказала богиня. — Все кончено.
Джулия, кивнув, подняла залитое слезами лицо.
— Это Ты. Владычица наша.
— Я пришла отвести тебя домой. — Богиня указала на Квентина. Она не излучала сияние в прямом смысле, но смотреть на Нее было столь же трудно, как и на солнце, и рост у Нее, как он только теперь заметил, был не меньше десяти футов.
Умершие смотрели на них безмолвно, прервав все свои игры. Джулия поднялась, утирая слезы.
— Что это с тобой? — спросил Квентин.
— Я теперь дочь богини, дриада. Мелкое божество, — застенчиво уточнила Джулия.
Выглядела она великолепно — ясно было, что с ней все будет в порядке.
— Тебе идет.
— Спасибо, но нам пора уходить.
— Не спорю.
Богиня подхватила их обоих своей мощной рукой. Бенедикт вцепился в лодыжку Квентина с криком:
— Не оставляйте меня! Пожалуйста!
Прямо последний вертолет из Сайгона. Квентин, в свою очередь, схватил Бенедикта за руку. Он сам не знал, что делает, но знал, что держать надо изо всех сил. Богиня вместе с ними поднялась ввысь на десять футов, на двадцать… похоже, они похитят-таки одну душу из царства мертвых и обратят энтропию вспять. Смерть всегда выигрывает, да, но одно очко они у нее отвоюют.
— Держись!
Но Бенедикт держался недолго. Он отцепился и без единого звука канул в толпу теней.
Они поднялись уже выше светильников, прошли сквозь то, что считалось здесь потолком. Вместо руки Бенедикта Квентин теперь сжимал ключ. Бенедикта он потерял, но ключ не упустит. Пронизывая мрак, огонь, толщу земли и толщу воды, они поднимались к свету.
