Самое удивительное, что можно найти в русском пасхальном яйце, – это угроза смерти. Весной 1883 года, сразу после безвременной гибели «царя-освободителя» Александра II от рук нигилиста-террориста и перед самой Пасхой, его сын Александр III был коронован в Москве. Бесчисленные драгоценности и позолоченные яйца были присланы будущему самодержцу и его жене, любительнице украшений, в качестве пасхальных подарков. Эта традиция появилась за много столетий до Фаберже. В тот день царица первой начала рассматривать сокровища и открывать золотые яйца, украшенные драгоценными камнями. Внутри самого красивого яйца находились два маленьких вырезанных из кости черепа, представлявших нового царя и царицу, и серебряный кинжал. К подарку была приложена открытка со словами «Христос воскресе». Но к этому стандартному пожеланию были добавлены слова: «Вы можете раздавить нас, но мы, нигилисты, поднимемся снова!»

Полагаю, мы можем добавить рассылку поздравительных открыток в список глупостей нигилистов-революционеров. Или это была не такая уж глупость? В то же самое время глава московской полиции тоже получил открытку и более скромную корзину с крашеными яйцами, начиненную динамитом. В предназначенной для него открытке говорилось: «У нас еще много таких для коронации». К счастью или к несчастью, в зависимости от вашей точки зрения, угроза оказалась ложной, коронация прошла без сучка и задоринки, и царствование Романовых продолжилось.

Двор Романовых отличался непревзойденной роскошью. Другие европейские королевские дворы выглядят скромными по сравнению с богатством и расточительностью при дворе Романовых. Но Романовы правили в восточной стране, и влияние Востока трудно отрицать. Изобилие, экстравагантность и эстетика дизайна были определенно «восточными». В ход шли только самые крупные и яркие драгоценные камни. Свадебное платье будущей императрицы было сделано из серебра и золота и весило столько, что потребовалось несколько человек, чтобы нести его. Говорили, что Мария Федоровна, жена Александра III, открывшая страшное пасхальное яйцо, носила невероятно массивные украшения. По словам очевидца, «они не были бы красивыми» ни на одной другой женщине, и в любом другом контексте «никто не принял бы их за настоящие». То, что происходило в Версале, и в подметки не годилось происходившему в Зимнем или Летнем дворце, или в полудюжине других царских дворцов, которые меняли в течение года члены царской семьи.

Это не было результатом завидного состояния или гонкой за роскошью и каскадом трат, которыми всегда стремились перещеголять друг друга различные ветви европейских королевских домов. Это было следствие изоляции. Романовы были настолько далеки от простых людей, что некому было критиковать их поведение и, что еще более важно, им не с кем было себя сравнивать. Автократия в сочетании с внушительным состоянием, которое им обеспечивала страна с огромными природными и человеческими ресурсами, создала анахроничную и неприкосновенную монархию. В конце концов система оказалась гнилой. Во главе этой системы стояли порочные цари, правящие державой, гниющей вместе с ними социально и структурно.

Забавный факт о Романовых: пожалуй, единственное, что было забавного в их жизни, – это то, что они не были русскими. Царица Александра, до крещения Алиса Гессен-Дармштадтская, родилась в Германии, но в ней текла голландская и английская кровь. Она была одной из любимых внучек королевы Виктории. Ее свекровь, обожающую драгоценности Марию Федоровну, до крещения звали Дагмар, и она была дочерью короля и королевы Дании и сестрой британской королевы Александры. Заграничные невесты были обычным делом, когда протокол требовал женитьбы на особе королевской крови. Ученые подсчитали, что в Николае II была 1/128 часть русской крови. Романовы не только были политически, социально и экономически далеки от своего народа, они были другой крови. Единственное, что было у них общего, – это религия.

Хотя советское государство ассоциируется с безбожием и жестокостью, у русских долгая и яркая история глубокой и радостной веры. Их любовь к роскоши и драгоценным камням уходит корнями в далекое прошлое страны. В 987 году князь Владимир Мономах решал, стать ему христианином или мусульманином. Он послал своих дипломатов в Константинополь, чтобы выяснить, помимо всего прочего, что это за христианство такое. Его посланники были поражены величественным византийским собором святой Софии. Они оказались под глубоким впечатлением от красоты драгоценной мозаики, уходящих в небо куполов и особенно золотых переливов янтаря. Посланники отправили отчет князю Владимиру, описав увиденное. «Они написали, что когда свет проникал через окна, священники пели молитвы, и мозаика сверкала в свете свечей, “мы уже не знали, на земле мы стоим или в небесах”. Из-за этого свидетельства и он, и вся Русь перешли в христианство».

Почти тысячу лет спустя большинство русских принадлежало к восточной ветви христианства, которую называют русским православием. Пасха была самым важным праздником в году, и ее праздновали все, от царя до самого бедного крестьянина. Необходимо отметить, что традиция обмениваться пасхальными яйцами уходит корнями в русское христианство. Задолго до Фаберже царственные особы и знать обычно обменивались ювелирными яйцами, украшенными драгоценными камнями, вот почему так много яиц было прислано Александру III перед коронацией. Крестьяне обменивались деревянными раскрашенными яйцами. Некоторые были совсем простыми, но внутри многих были сюрпризы, как это впоследствии будет в яйцах Фаберже.

Первое пасхальное яйцо Фаберже Александр III подарил своей жене Марии Федоровне. Императрица была красива и очаровательна, ее любили и муж, и подданные. Она же обожала их за то, что они обожали ее, и при каждом удобном случае демонстрировала это, как это делают все знаменитости. Мария Федоровна любила внимание и праздники, но еще больше она любила драгоценности. Императрица удостоилась чести стать первой из тех, кто получил в дар пасхальное яйцо Фаберже. Царь захотел угодить своей яркой, жизнерадостной жене. После первого заказа пасхальные яйца станут традицией. Тридцать три года. Пятьдесят два яйца. В результате получилось то, что историк Джон Эндрюс назвал «последней великой заказной серией в искусстве».

После смерти Александра III его сын, Николай II, продолжал каждый год посылать матери и своей жене Александре Федоровне пасхальные яйца Фаберже. Несмотря на традиционную значимость пасхальных яиц в русской культуре, именно пятьдесят два императорских пасхальных яйца работы Фаберже для Александра III и Николая II станут олицетворением русского православного пасхального яйца и отдельным направлением ювелирного искусства.

Фамилия Фаберже в переводе с латыни означает «тот, кто создает вещи». Сын ювелира, Карл Фаберже вошел в семейный бизнес после того, как семья переехала из Франции в Россию. Он не только расширил дело. Карл превратил изготовление украшений в искусство, а обычную мастерскую ювелира – в то, чего не было нигде в мире. Фаберже быстро прослыл мечтателем среди ювелиров-дизайнеров. Он сказал: «Дорогие вещи мало интересуют меня, если ценность их лишь во множестве бриллиантов или жемчужин». Это было невероятное заявление в период до Венских мастерских, ар-деко или промышленного дизайна, тем более в царской России, где золото было искусством, а карат – царем.

Фаберже оказался к тому же и очень плодовитым. Когда вы слышите имя Фаберже, вы, возможно, вспомните только пасхальные яйца, но его репертуар был куда более широким. Фирма делала все, от ювелирных украшений до предметов искусства, от сервизов до портсигаров и рамок для фотографий. В России были времена, когда по-настоящему ценным подарком – дипломатическим, романтическим или просто попыткой произвести впечатление – был «пустячок от Фаберже».

Фаберже был не только творческим гением, но и прекрасным бизнесменом, а также – весьма редкий и неожиданный талант – хорошим хозяином. У него были сотни отлично обученных подчиненных, о которых заботились и которых высоко ценили за личный вклад в общее дело. Его модель бизнеса основывалась на полуавтономных группах или мастерских, в которые входили уникальные и редкие мастера. Все они работали сообща над одной вещью под наблюдением старшего мастера. Эти мастера отчитывались перед Фаберже. Это была очень современная модель, настоящий питомник художественных, технических и бизнес-инноваций. Многочисленные сохранившиеся записи показывают, что многие вещи (кроме императорских пасхальных яиц) сначала оценивались с точки зрения стоимости производства и только потом придумывались и создавались. Бывали случаи, когда Фаберже менял дизайн или полностью отказывался от него, если он слишком далеко выходил за границы рентабельности компании.

По мнению биографа Тоби Фабера, Фаберже был образцовым работодателем. «Он предоставлял дизайн, находил материалы и продавал готовый товар. Это была бизнес-структура, оказавшаяся удивительно гибкой, когда фирма начала расти». А фирма росла как на дрожжах. За свою жизнь Фаберже не только стал любимым ювелиром самой роскошной монаршей семьи в мире и навеки прославился своей коллекцией пасхальных яиц, но и расширял бизнес по всей России и в Европе. Это позволяло ему нанимать мастеров разных национальностей и разрабатывать немало инноваций в технологии изготовления ювелирных украшений.

Он совершил революцию во многих приемах ювелирного дела, некоторые из которых до сих пор никто не смог повторить. На него работали химики, золотых дел мастера, ювелиры-оправщики, резчики и миниатюристы, некоторые с другого конца империи. Тогда как лучшие французские ювелиры умели создавать лишь четыре простых цвета золота (желтое, белое, зеленовато-желтое и медно-оранжевое), в мастерских Фаберже нашли способ расширить палитру и включить в нее красное, серое, фиолетовое, сиреневое и даже голубое золото.

Техника Фаберже в изготовлении эмалей до сих пор не знает равных, и она до конца не понята. Тогда как его современники овладели всего лишь несколькими простыми цветами, Фаберже предлагал сто пятьдесят различных оттенков, от шокирующе розового до яркого фиолетового, включая переливающиеся и почти неоновые тона. Этого больше не мог делать никто и нигде. Фаберже взял французскую технику эмали гильоше (эмаль по гильошированному фону), при которой на золоте сначала гравируют узор, а потом заполняют его тонким слоем стеклянного порошка, который при нагревании становится прозрачной эмалью. В результате получают поверхность такой красоты, такого изящества и с такой необычной текстурой, что ничего подобного в наши дни до сих пор создать не удается.

По мнению Фабера, «все это подчеркивает тот факт, что истинный гений Фаберже выражался в его способности соединять творчество и таланты других». Но, даже принимая это во внимание, самое удивительное, что в его не похожих друг на друга мастерских работали по всем меркам счастливые люди. Им хорошо платили, с ними хорошо обращались. Людей ценили, о них заботились, они получали достойное вознаграждение. Фаберже не скупился на упоминание авторства там, где следовало. Пасхальные яйца «Мозаичное» и «Зимнее» были придуманы и нарисованы Алмой Пиль, дочерью одного из старших мастеров Фаберже. Вместо того чтобы скрывать ее авторство, Фаберже открыто превозносил ее работу и стал давать ей еще более престижные заказы.

Как глава крупной многонациональной фирмы, с офисами в разных городах и тысячами наемных работников, Карл Фаберже, безусловно, был капиталистом. Но он в ведении бизнеса ближе многих других в его время (не говоря уже о России) подошел к тому, что мы в 2015 году считаем социалистической моделью. Делиться славой и прибылью, следить за здоровьем и благополучием работников – это была поистине революционная практика. Маркс утверждал, что история начинается как трагедия и заканчивается как фарс. Но какая ирония – и это меньшее, что можно сказать, – в том, что именно Карлу Фаберже пришлось бежать от большевистской революции, а его пасхальные яйца и его имя несколько десятилетий спустя начали финансировать режим, оказавшийся до предела репрессивным.

Карл Фаберже был не только великим художником и мастером. С социальной и экономической точки зрения он стоял особняком. Он очень эффективно сочетал лучшие элементы интеллектуального социализма и практического капитализма.

Хотя многие ассоциируют работы Фаберже с декадансом в стиле Романовых, немногие знают, насколько новаторскими были его творения. Именно в императорских пасхальных яйцах его гений проявился особенно ярко. Это пятьдесят два произведения искусства, которые запоминаются своей экстравагантностью и поражают мастерством исполнения. У каждого ювелирного яйца своя тема и неповторимый художественный стиль, в каждом был ювелирный сюрприз внутри, зачастую даже более впечатляющий, чем само яйцо.

Хотя Николаем II, как и его богатыми подданными, двигали тщеславие и алчность, но они случайно оказали нам огромную услугу. Многие шедевры ювелирного искусства и инженерной мысли, которые Фаберже создавал для императорской семьи, были уничтожены во время большевистской революции. Это продолжалось и после нее, когда Ленин поощрял массы «грабить награбленное». Да-да, воровать или уничтожать все, что только могли, особенно у богатых. Только что созданное коммунистическое правительство нуждалось в наличных, поэтому украшения ломали, драгоценные металлы отправляли на переплавку, камни распиливали, чтобы скрыть их происхождение или облегчить продажу крупных бриллиантов, других драгоценных камней и золота за границу.

Тем не менее пятьдесят два императорских пасхальных яйца были спасены, причем самим Лениным. Почему? Да потому что так называемая русская революция была подстроена и оплачена германским правительством в самые худшие и дорогостоящие дни Первой мировой войны. США также с самого начала приложили руку к этой революции, пусть не напрямую, как Германия, и поддержали ее финансово.

Различные герои капитализма – некоторые из них ярые антикоммунисты, такие как Генри Форд, министр финансов в тот период Эндрю Меллон и магнат издательского дела Малколм Форбс, если назвать только некоторых, – так или иначе «поучаствовали», предоставив немалые денежные средства, в которых нуждалось молодое советское государство, и покупая произведения искусства. В этом самое деятельное участие принял еще один наследник дядюшки Сэма – Арманд Хаммер.

Хаммер, знаменитый американский капиталист, всю жизнь симпатизировал коммунистам и был советским агентом, который руководил продажей миллионов краденых русских драгоценностей и предметов искусства, отправляя вырученные средства обратно в СССР. И начал он с того, что продал американской публике идею пасхальных яиц Фаберже и всего того, что с ними связано. История о Хаммере, Сталине и пасхальных яйцах Фаберже – это история о контрастах, дружбе и вражде, о старом порядке и новых идеях, но самое главное, это история о разнице между тем, чем вещи являются и чем кажутся.

Николай II трагически прославился как последний царь из династии Романовых. Но семена его падения были посеяны на несколько поколений раньше.

Его дед, Александр II, был блестящим человеком и правителем. Он близко подошел – или настолько близко, насколько это возможно для абсолютного монарха, – к тому, чтобы стать либеральным реформатором. В годы его царствования, и особенно в последние годы, русский народ был крайне несчастлив. Кое-кто может сказать, что русский народ почти всегда несчастлив, но давайте скажем, что в этом случае виновато было правительство. Во всяком случае, сам император думал именно так. Более двух десятилетий Александр II старался модернизировать страну. Он провел ряд реформ в армии, судопроизводстве и образовании. Царь даже реформировал устаревшие законы о цензуре. В 1861 году «царь-освободитель», как его стали называть впоследствии, отменил крепостное право, освободив крестьян, веками страдавших в личном и экономическом рабстве.

В то утро, когда убили Александра II, он только что собственноручно подписал документ, который позволил бы собрать выбранный национальный совет. Звучит революционно, но давайте не будем радоваться слишком бурно. Девятнадцатый век подходил к концу, и установление конституционной монархии уже не было политическим прорывом в течение сотен лет. Россия просто трагически отстала от времени. Но Александр II всегда пытался улучшить свою страну.

И какую благодарность он за это получил! Указ его императорского величества о созыве парламента направлялся в типографию, а царь возвращался в Зимний дворец, когда член нигилистской организации «Народная воля» швырнул бомбу под царскую карету. Как нигилисты вообще смогли организовать группы и устраивать революции, оставаясь при этом настоящими нигилистами, остается вне человеческого разумения, как и многое в русской истории. Тем не менее, сторонники «Народной воли» полагали, что единственный способ достижения прогресса – это разрушение существующего порядка. Поэтому, каким бы хорошим человеком ни был «царь-освободитель», его следовало взорвать.

Первую бомбу народоволец бросил под царскую карету, и она не причинила царю вреда. Он вышел из кареты, поблагодарил Бога за свое спасение, подошел к схваченному нигилисту, чтобы отругать и допросить его. И в эту минуту другой убийца крикнул, что рано благодарить Бога, и швырнул бомбу прямо под ноги царю. Эта бомба достигла своей цели.

Александра II сменил на престоле его сын, Александр III, вскоре после пасхи 1881 года. Если у Александра III и были хоть какие-то современные и либеральные наклонности его отца, то, увидев, как он погиб, лишившись ног и растерзанный взрывом, новый царь от них сразу излечился. Став царем, Александр III первым делом отменил указ о созыве национального совета, и впоследствии император дал ясно понять, что он является абсолютным монархом и не станет ни у кого спрашивать совета. В наименьшей степени его интересовало мнение народа. Такой подход его полностью устраивал (правда, только его), поскольку он был сильным человеком диктаторского склада. К сожалению, его сын, Николай II, таковым не был.

Николай II не был ни диктатором, как его отец, ни реформатором, как его дед. Он был просто слабым человеком. Так считал и его отец, поэтому даже не пытался вовлечь сына и наследника в государственные дела. В результате Николай не представлял, как управлять империей. Возможно, Александр III полагал, что сможет просто обеспечить себе бессмертие. Ведь все его приказы, как необходимые, так и сомнительные, всегда выполнялись. Если так, то для него самого стало огромной неожиданностью, когда летом 1894 года всего лишь в сорок девять лет он просто лег в постель и умер. Николаю было двадцать шесть лет. Застенчивый, совершенно не подготовленный к правлению, он сам все про себя понимал. Утверждают, что Николай однажды сказал: «Почему это случилось со мной и со всей Россией? Я не готов быть царем. Я никогда не хотел им быть. Я ничего не знаю об управлении государством».

К всеобщему сожалению, вместо того чтобы передать бразды правления другому, более подходящему для этой роли правителю, или принять помощь узкого круга советников, сын оделся в папину одежду и попытался изображать диктатора. В 1895 году Николай II начал свое правление со знаменитого обращения: «Пусть каждый знает, что я сохраню принципы автократии с той же твердостью и непреклонностью, как и мой незабвенный покойный отец».

По множеству причин этот ход был неудачным. Оказывается, единственный человек, который хуже диктатора, – это диктатор не по своей воле. Тираны могут быть злобными, но у них хотя бы есть точка зрения. Пока Николай II был еще молод, его вдовствующая мать продолжала посещать балы и тратить деньги. Его красивая, но чуждающаяся общества жена, новая царица, рожала детей. А он сам практически ничего не делал. Николай любил свою жену. Он наслаждался уединением (читай, каникулами) с семьей. Как и его мать, новый царь всегда был готов красиво одеваться. Он наслаждался своей ролью главнокомандующего, потому что это было связано с красивым и пышным церемониалом. Но как правитель, он сделал очень мало. А когда ситуация ухудшилась, он раз за разом поступал неправильно.

Сергей Витте, русский министр того времени, воскликнул: «Жаль Россию. Жаль царя. Что он получил и что оставит? И ведь хороший и неглупый человек, но безвольный, и на этой черте его характера развились все его государственные пороки, то есть пороки как правителя, да еще такого самодержавного и неограниченного». Витте был прав. Николай II не был плохим человеком, но не был он и хорошим человеком, и его правление определялось ужасным сочетанием некомпетентности, непримиримости и неизбежности.

Яйцо «Коронационное», как и сама коронация Николая и Александры, ненавязчиво отметило начало нового этапа и для Фаберже, и для России. Оно одновременно обозначает и начало пути Фаберже наверх, к тому, что его назовут величайшим художником и ювелиром в истории, и начало конца для Романовых и для императорской России.

Коронация Николая и Александры стала событием десятилетия, если не столетия. Когда самая декадентская королевская семья в Европе начинает свое пребывание на троне, люди обращают на это внимание. Глаза всего мира были прикованы к Москве. Церемонии, праздники, балы, на которых присутствовали члены почти всех королевских семей Европы, продолжались целых две недели. В список приглашенных вошли более семи тысяч VIP-персон со всего мира. Увы, эти празднества разворачивались на фоне трагедии.

На четвертый день двухнедельного праздничного марафона на Ходынском поле в Москве был устроен традиционный праздник для простых людей. На поле собралось полмиллиона человек, что на несколько сотен тысяч превышало предполагаемое количество участников. Все пришли с очень хорошим настроением. Люди надеялись выпить бесплатного пива и получить дешевую кружку на память. Эти кружки определенно не были творением мастера, но для простых людей, радующихся коронации нового царя и крайне бедных, этот продукт массового производства – грубо эмалированные маленькие оловянные кружки – был все равно что творение Фаберже. Если больше ничего другого не достанется, им все равно будет о чем рассказать внукам.

К несчастью, многим было не суждено вернуться домой. Ночью, еще до начала праздника, прошел слух, что памятных кружек всем не хватит. Тревога нарастала, и толпа, испугавшись, что ей не достанется это сокровище, ринулась на поле. В предрассветной давке многих задавили, упавших затоптали насмерть. Ситуацию усугубляло еще и то, что для охраны порядка прислали казаков. Но казаки сами испугались, когда толпа вышла из-под контроля, и открыли огонь по людям. То, что должно было стать веселым праздником, превратилось в массовую бойню, даже не начавшись.

Это было не самым благоприятным началом царствования для нервного двадцатишестилетнего монарха. Ему сообщили о трагедии только в 10:30 утра, когда трупы уже увезли. Николай II ничем не мог им помочь, но и приглашенные на коронацию, и народ считали, что ему следовало хотя бы сделать вид, что ему не все равно. Вместо этого, последовав весьма неудачному совету своих придворных, император отправился на бал, который должен был состояться в этот вечер во французском посольстве, и, по словам Фабера, «танцевал, когда раненые умирали». Он как будто переступил через тысячи мертвых тел. Это не прошло мимо внимания тех, кто в этой трагедии выжил. Убитые горем и искалеченные люди, для которых праздник превратился в кошмар, быстро поняли, что царь не собирается менять планы из-за массового убийства. Хотя французы привезли из Версаля тысячи роз по такому случаю. Даже люди из ближайшего окружения царя были шокированы его поступками, и многих гостей покоробила его черствость.

Для императорской четы это было началом царствования, но концом их популярности. Катастрофа показала супругов некомпетентными, неэффективными и черствыми правителями. Симпатии народа и Европы начали уменьшаться. Морис Палеолог, французский посланник в России, в конце концов написал: «Я вынужден доложить, что в настоящий момент Российской империей правят лунатики». Со временем их родственники в Западной Европе постепенно дистанцировались от Николая и Александры, а те ограничили свое общение узким семейным кругом и истово исполняли обряды Русской православной церкви. Постепенно у них становилось все меньше общего и со своим собственным народом, и с родственниками за границей.

Коронация стала лишь первым в череде множества событий, доказавших существование глубокой трещины между Романовыми и Россией, русскими, но она продемонстрировала черствость, которая станет характерной для злополучного царствования Николая II. Не имеет значения, что слабовольный самодержец поначалу думал отменить бал, а царица была так расстроена этой трагедией, что потеряла ребенка. Но главное – это восприятие, а царь и царица выглядели в этот критический и символический момент так плохо, как только могут выглядеть две венценосные особы.

Эта катастрофа стала символом поразительного различия между жизнью семи тысяч блистающих придворных и фабричными рабочими и крестьянами России, между украшенными драгоценными камнями пасхальными яйцами и слишком малым количеством оловянных кружек, которых не хватило на всех.

Почему люди покупают вещи? Это простой, но важный вопрос, и он особенно важен именно для этой главы и для нашего понимания того, что произошло с пасхальными яйцами Фаберже. Покупка вещей не делает нас счастливыми. Это широко известный психологический факт противоречит нашим собственным ощущениям. В любом случае счастье длится всего лишь несколько минут. Когда счастье тускнеет, ему на смену приходят неприятные чувства: тревога, вина, угрызения совести. Так что же все-таки происходит? Почему мы полагаем, что приобретение материальных ценностей удовлетворит нас? И почему этого не происходит? И что же тогда приносит нам удовлетворение? Давайте посмотрим правде в глаза: нам всем нравится тратить деньги. Мы любим это делать. Тогда почему наш мозг велит нам делать то, что нам не поможет?

Биологи предположили, что стремление человека к избыточному потреблению сродни человеческой склонности к перееданию. Мы запрограммированы взять столько, сколько сможем, потому что, сознательно или бессознательно, мы верим, что ресурсов мало и их трудно найти. Когда наш мозг, которому сто миллионов лет, велит нам есть столько, сколько влезет, а мы живем в двух шагах от супермаркета, все заканчивается ожирением. Когда наш мозг, которому сто миллионов лет, велит нам приобретать все ценное, что мы только сможем, а у нас есть неограниченные средства для этого, мы заканчиваем как Романовы.

Но если вещи не делают нас счастливыми, то что делает? Несколько недавних исследований позволили предположить, что счастье действительно можно купить, во всяком случае, в двух формах. Вы можете приобрести немножечко счастья, купив что-нибудь материальное, но это счастье быстро закончится. Или вы можете купить более долгосрочное счастье, если заплатите за опыт. Результаты исследования, проведенного командой ученых, опубликованные в журнале Neuron, показывают, что происходит в вашем мозге, когда вы покупаете что-либо или только думаете о том, чтобы что-то купить. Удивительно, но оба действия оказывают одинаковое неврологическое действие.

Центры удовольствия затапливают мозг гормонами удовольствия (больше всего допамином), когда вы приобретаете то, что вам хочется. Но они делают то же самое, когда вы всего лишь думаете о такой покупке или планируете ее. В самом деле, ваши мысли о том, чтобы купить вот эту новую блестящую штучку, сделают вас такими же счастливыми, как если бы вы и в самом деле покупали ее. Но ни то, ни другое эмоциональное состояние не продлится долго. Но если вы потратите деньги на опыт – отпуск, концерт, то, чем вы можете заняться, особенно вместе с другими людьми, – то это счастье вы сможете испытывать всякий раз, когда будете думать о том, за что вы заплатили.

Возможно, именно поэтому самыми драгоценными пасхальными яйцами Фаберже для императорской семьи были те, которые напоминали о счастливых событиях, например о строительстве любимых загородных дворцов или о рождении царевича. Поскольку никаких значимых государственных событий, никаких политических или военных побед, чтобы сохранить о них память, у Николая и Александры не было, Карл Фаберже внимательнее пригляделся к своим царственным клиентам. Он узнал, какие цветы и какие цвета предпочитает императрица. Оказалось, это ландыши и розовый цвет. Даже сюрпризы внутри отражали психологию тех, для кого предназначался подарок. В какой-то момент Фаберже перестал создавать просто сюрпризы в пасхальных яйцах для царицы и сосредоточился на том, что имело отношение к ее мужу и детям. В отличие от свекрови, у Александры Федоровны не было никаких реальных интересов или достижений.

Просто ценная вещь – это мгновенное счастье, было и прошло. Но воспоминания, осязаемый сувенир на память о пережитом, создают счастье, которое можно испытывать снова и снова. Вещи и в самом деле вызывают приятные чувства на химическом уровне, особенно если они напоминают о произошедших событиях. Как вы видите, необязательно покупать желаемую вещь. Одной только мысли о приобретении достаточно, чтобы изменить химию нашего мозга. Если мысли достаточно для того, чтобы изменить наши ощущения, то достаточно ли вещей или мысли о вещах, чтобы изменить наше поведение? Иными словами, играет ли эволюционная биология роль в появлении черной или белой зависти?

Возвращаясь к позиционному товару, скажу, что было проведено еще одно интересное исследование, чтобы оценить его. Участников разбили на пары. Каждому партнеру были даны крупный или мелкий бриллиант. Ученые спросили каждого из них, независимо друг от друга, насколько он или она довольны своим драгоценным камнем. Участники оценили свои ощущения по балльной шкале. Когда им позволили увидеть бриллиант партнера и понять, что этот камень больше или меньше, чем их бриллиант, рейтинги, как и ожидалось, существенно изменились. Девушка с более крупным бриллиантом почувствовала больше удовлетворенности от своего камня, чем это было до того. А девушка с маленьким бриллиантом почувствовала себя менее счастливой. Ничего удивительного. Ценность позиционного товара зависит, как мы увидели, от соревнования и сравнения. Но что происходит в тех случаях, когда товар является потребностью?

Эксперимент повторили еще раз, но сравнивали не бриллианты, а температуру воды в ванне. Партнерам раздали бутылки с водой разной температуры: очень горячей и чуть теплой. Думаете, результаты эксперимента оказались идентичными? А вот и нет. В этом варианте эксперимента партнерам незачем было сравнивать себя друг с другом, чтобы решить, насколько они счастливы температурой воды в своей бутылке. Девушка с очень горячей водой оценила ее очень высоко. И эта оценка не изменилась, когда она узнала, что у другой девушки вода холоднее. Та девушка, у которой была чуть теплая вода, оценила ее достаточно низко. И эта оценка также не изменилась, когда она выяснила, что в бутылке у другой девушки вода горячее.

Важность эксперимента с бриллиантами и водой в том, что он показывает нам, почему роскошные вещи и символы статуса – это позиционный товар, а наш комфорт – нет. Не нужен никакой особый контекст, чтобы решить, холодно вам или голодно. Эти решения можно принять в вакууме. Когда речь идет о необходимых вещах, относительное благополучие или неблагополучие вашего соседа никак не влияет на оценку вашего собственного состояния.

У русских рабочих и крестьян, которые в конце концов восстали, не было золотых пасхальных яиц, чтобы сравнить их с императорскими и испытать разочарование. У бедняков в России почти ничего не было. Из-за того, что реформы «царя-освободителя» не были доведены до конца, крестьяне получили свободу, но жизнь их мало чем отличалась от той, что была за сотню лет до этого. Этим людям незачем было знать, что у Романовых пасхальные яйца лучше, потому что им самим было холодно и голодно. Им нужны были необходимые вещи, они не хотели наказывать тех, кто несправедливо пользовался результатами их труда. Даже на пике революционных настроений в феврале 1917 года они требовали только отречения царя, но не его смерти.

И все же к октябрю месяцу пылала уже вся страна.

Так что же произошло?

На рубеже веков Россия была огромной страной с быстрорастущей промышленностью и населением, составлявшим одну шестую населения планеты. Вопреки тому, что впоследствии утверждала коммунистическая пропаганда, страна в целом процветала. И аристократия, и средний класс жили в роскоши. Если вы принадлежали к знати, а еще лучше к буржуазии, то бизнес быстро развивался. В России всегда было достаточно и человеческих, и природных ресурсов, ее экономика росла самыми быстрыми темпами по сравнению с Европой и Азией. Если бы страной лучше управляли, то она могла бы опередить США в гонке за деньгами. Даже случайных, запоздалых и хаотичных попыток модернизации, из-за которой в стране назревало недовольство, оказалось достаточно для бурного роста городов. Фабрики и заводы вырастали словно грибы. Успешными были все виды промышленности. Наживались огромные состояния. Россия процветала, и доказательством этому были быстрая индустриализация, трудоемкие и затратные проекты на благо страны, наподобие Транссибирской магистрали, и культурный ренессанс, лучшим свидетельством которого стали творения Фаберже.

Но для крестьян Россия была ужасным местом для жизни. Вся индустриальная мощь страны развивалась за счет плохо оплачиваемой рабочей силы, которой было в избытке. Так как «царь-освободитель» отменил крепостное право в 1861 году, но, убитый террористами, не смог довести начатые реформы до конца, жизнь среднестатистического свободного крестьянина не слишком отличалась от жизни крепостного. Свобода крестьян оказалась лишь номинальной, они оставались рабами земли, которая им не принадлежала. Промышленность развивалась, и крестьяне уходили в города, чтобы работать на фабриках и заводах. Это была единственная возможность изменить жизнь к лучшему. Но для многих никаких перемен к лучшему не происходило. Несчастные бедняки оказывались в городах, полных восхитительных, замечательных, сверкающих вещей, которые они не могли себе позволить.

Николай и Александра не собирались проводить никакие реформы. Они просто ничего не делали. К тому времени, когда родился их сын, пятый и последний ребенок, они проводили бóльшую часть времени в уединении, а в остальное время принимали крайне неудачные решения. Хотя Николай ненавидел брать на себя ответственность, он ни на йоту не собирался уступать власть. Жена ему ничем помочь не могла. В одном из писем она даже советовала ему «быть бóльшим самодержцем, чем Петр Великий, и более суровым, чем Иван Грозный». Завидный совет.

Страна продолжала неукротимо развиваться, несмотря на архаичные социальные и экономические условия, в которых жило большинство людей. Для революции почва была готова. Для США и многих стран Европы уже наступил двадцатый век, но Россия по-настоящему не менялась ни социально, ни политически уже сотни лет. В стране не было настоящего лидера, ею управляла все более жесткая и оторванная от жизни абсолютная монархия. Ситуация напоминала автомобиль, несущийся на полной скорости, в котором водитель уснул за рулем. И этот автомобиль мчался к столкновению с остальным миром.

За время своего бескомпромиссного и лишенного вдохновения царствования Николай II совершил огромное количество ошибок. Но самой ужасной из них было непонимание не только настроений, но и характера его страны. И пока император вел обреченную на поражение битву против современности, остальная Европа готова была вот-вот взорваться и начать открытую войну.

28 июня 1914 года австрийского эрцгерцога Франца-Фердинанда убил боснийский серб Гаврила Принцип. В следующие шестьдесят дней по Европе прокатилась цепная реакция, которая привела к началу Первой мировой войны. 1 августа Германия и Австрия объявили войну России. Несмотря на неспособность Николая II к правлению, Россия оставалась серьезным и пугающим врагом. Но Германия желала расправиться с Россией не только по военным причинам. У России была самая быстрорастущая экономика в мире, она входила в первую пятерку мировых держав с развитой экономикой и промышленностью, занимая второе место после США. Это была богатая страна. И ее достоянием были не только человеческие ресурсы, но и казавшиеся неисчерпаемыми природные богатства. Именно это сочетание делало страну пугающей в глазах остального мира. В каком-то смысле Россия того времени была Китаем наших дней. Русских было слишком много, они слишком усердно работали и обладали слишком большими природными ресурсами. Россия была финансовым Джаггернаутом, которого невозможно было остановить. И остальной мир испугался.

Можно предположить, что с войсками численностью 4,5 миллиона человек Россия была обречена стать главной угрозой «Великой войны». В России так и думали. Царь и его генералы предвкушали быструю победу после одного-двух месяцев боев. Проблема таких рассуждений заключалась в том, то это была не только первая мировая война, но и первая современная война. Но Россию при всей ее мощной промышленности никак нельзя было назвать современной. Индустрия и торговля набирали обороты в основном за счет низших классов, но промышленный бум только начинался, и у России не было необходимой инфраструктуры для ведения войны двадцатого века. Не было оружия, амуниции, техники и даже транспорта для необходимого военного усилия. У Германии не только было передовое вооружение, она легко могла мобилизовать войска на всем Европейском континенте. Россия только закончила строительство Транссибирской магистрали и могла доставлять людей на передний край обороны лишь в ограниченном числе. Брошенные на фронт войска было сложно накормить и оказать им врачебную помощь.

Ювелиры тоже не смогли остаться в стороне от войны. В Российскую армию было мобилизовано почти десять процентов населения, и в мастерских Карла Фаберже не могли больше творить шедевры, создаваемые целой командой талантливых и специально обученных мастеров. Не хватало эмалировщиков, закрепщиков бриллиантов и старших мастеров. Поэтому мастерские Фаберже начали выпускать военную продукцию. Фабрика в Санкт-Петербурге выпускала стеклянные и металлические шприцы, ударные трубки и детонаторы. Крупное московское отделение изготавливало гранаты и пули, столь же мастерски сделанные, как броши и портсигары, которые мастерские выпускали годом раньше.

Война оказалась хорошо финансируемой, но совершенно не организованной катастрофой. Всего за пять месяцев русская армия потеряла более миллиона человек. Многие были убиты или ранены. Условия в армии были настолько плачевными, что многие солдаты попросту сдавались в плен, полагая, что жизнь в немецком плену (или даже расстрел) лучше, чем пребывание в русский армии. Не хватало провианта, солдаты болели. Они мерзли, голодали, и зачастую им не хватало даже винтовок, чтобы воевать. Как только они оказывались на фронте, они «больше всего страдали от сочетания наделенной законным статусом некомпетентности и авторитарной суровости». Окопы рыли неправильно. Солдаты были необученными. У некоторых не было даже сапог. Как и их император, неспособный править и не имеющий воли оставить трон, командиры не представляли, как воевать против организованной и индустриализованной немецкой военной машины, поэтому они просто бросали против нее солдат.

Менее чем через год после начала войны весь российский фронт наконец рассыпался под тяжестью некомпетентности и отчаяния. Полностью сломленная меньшей по численности, но более эффективной германской армией, колоссальная Российская армия вынуждена была отступить. Восточный фронт отодвинулся настолько далеко в глубь страны, что даже ее столица Санкт-Петербург больше не считалась вне опасности. Потеря территории, не говоря уже о потере лица, оказалась сильным ударом для императора. В результате в 1915 году он назначил себя Верховным главнокомандующим армии. Этим он сместил с поста великого князя Николая Николаевича, который командовал русскими войсками. Возможно, армия под началом Николая Николаевича не была эффективной, но он хотя бы был настоящим военным, и солдаты его любили.

Как Верховный главнокомандующий Николай II был разрушительной фигурой. Россия проигрывала одно сражение за другим, оставляя все больше своей территории, и за это император нес личную ответственность. К 1916 году его самые верные сторонники начали деликатно выражать тревогу. Если император не ослабит немного свою хватку, не позволит Думе по-настоящему работать, не прислушается к советам реального кабинета министров и не проведет некоторые либеральные социальные реформы, которых требовала страна, его власть обречена.

Император пренебрежительно отмахнулся от этих предупреждений. На фронт отправляли призывников, слишком старых или слишком молодых, где им предстояло мерзнуть, голодать и служить пушечным мясом. В конце концов у России не осталось ничего, кроме тел. Ее военная тактика была в лучшем случае устаревшей, а в худшем – самоубийственной.

Но даже при таком раскладе численности русских сил оказалось достаточно, чтобы Германия не смогла воевать на двух фронтах.

К новому, 1917 году дела в стране шли ничуть не лучше, чем в армии. Все ресурсы империи были направлены на то, чтобы не проиграть войну. Приток сельского населения в города и на фабрики, а также массовая мобилизация привели к дефициту рабочих рук на полях. В сочетании с долгой холодной зимой (даже по российским меркам) это привело к голоду и смертям. К концу февраля народ или то, что от него осталось, дошел до последней черты. 23 февраля – по григорианскому календарю 8 марта, в Международный женский день – тысячи женщин, домохозяйки и фабричные работницы заполнили улицы столицы. Они требовали хлеба и отказывались расходиться. На следующий день две тысячи фабричных рабочих начали забастовку и присоединились к женщинам на улицах города. По мере того как их число росло, а промышленные предприятия прекращали работу, полиция попыталась разогнать толпу, но рабочие закидали полицейских камнями и льдом.

На третий день к бунтовщикам присоединились студенты, купцы и другие представители среднего класса. Толпа перестала требовать хлеба и потребовала перемен. Люди несли транспаранты с требованием прекратить войну и кричали: «Долой царя!»

На подавление протеста, превратившегося в забастовку, а потом в массовый бунт, были отправлены войска. 26 февраля солдатам отдали приказ открыть огонь по толпе. Погибли сотни безоружных людей. На другой день войска перешли на сторону восставших. Это была чуть менее кровавая версия событий, которые предшествовали Великой французской революции. Народу стало слишком холодно и голодно, и он взбунтовался. Но в России в 1917 году взрыв не был выражением злобы. Это была своего рода белая зависть. Поначалу никто не искал человеческих жертв или бриллиантов покрупнее. Люди хотели получить то, в чем нуждались, но чего не имели: более приемлемый уровень жизни.

В это время Николай II находился в ставке в Могилеве, играя в командование армией. Ему сообщили о событиях, приведших к бунту, и предупредили о том, что ему придется пойти на уступки, если он хочет сохранить корону. Он не сделал ничего. Председатель Думы Михаил Родзянко послал царю телеграмму: «Ситуация серьезная. В столице – анархия. Правительство парализовано. Транспорт продовольствия и топлива пришел в полное расстройство. Растет общественное недовольство. На улицах происходит беспорядочная стрельба. Части войск стреляют друг в друга. Необходимо немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием страны, составить новое правительство. Медлить нельзя. Всяческое промедление смерти подобно».

Николай ответил так: «Опять этот толстяк Родзянко мне написал разный вздор, на который я ему даже отвечать не буду».

К марту бунты и забастовки происходили почти в каждом большом российском городе. В тылу войск было слишком мало, они не могли сдержать насилие, да и не сказать, чтобы они слишком старались. К 1 марта 170 тысяч солдат присоединились к восставшим. Но теперь они громили полицейские участки, атаковали тюрьмы и, что намного показательнее, уничтожали все символы или эмблемы царской тирании.

На другой день все правительство подало в отставку и без участия царя сформировало Временное правительство. К тому моменту, когда Николай II как будто понял размах и опасность ситуации, было уже слишком поздно. 3 марта его вынудили отречься от престола за себя и за своего сына.

Идеалы социализма придумали не в России. И сделали это даже не в двадцатом веке. Социализм как концепция существует столетиями. Но коммунизм фундаментально отличается от социализма, причем не в лучшую сторону. Карл Маркс, которого называют отцом коммунизма, предложил теоретические основы коммунизма в своей работе «Манифест Коммунистической партии», опубликованной в 1848 году. Он был сторонником созданной им концепции. Но Маркс был философом, а не революционером. Как и Томас Мор до него, Маркс играл с идеями, обдумывая, как сделать мир лучше и справедливее. И как большинство философов, его больше волновал вопрос зачем, нежели вопрос как. В результате его идеи о мировом искоренении бедности были в принципе привлекательными, но они были экономически неверными и социально обреченными.

Суть теории Маркса в том, что бедность относительна. В какой-то степени он правильно понял ситуацию, но этот постулат верен лишь в отношении позиционных товаров, таких как бриллианты, и ошибочен, если мы сравниваем непозиционные необходимые вещи, такие как тепло. Маркс полагал, что если никто не будет относительно бедным, то есть не будет беднее другого человека, то все будут счастливы. И чтобы никто не был бедным, вернее, не чувствовал себя бедным, у всех должно быть одинаковое количество денег. Следовательно, все должны иметь одно и то же. Маркс называл это системой одного класса. С его точки зрения, для создания такого одноклассового общества необходимо ликвидировать частную собственность. В утопии Маркса у людей не могло быть ни личных вещей, ни интеллектуальной собственности, ни собственного бизнеса. Результаты их труда тоже не могли им принадлежать. Но такая система требует, чтобы человек продолжал работать и создавать продукт, будь то зерно или драгоценное пасхальное яйцо. Все результаты труда принадлежат государству, которое и делит их поровну между всеми гражданами.

Препятствием на этом пути является тот факт, что богатство – это не игра без денег. Ценность может быть добавлена. Ее можно создать из ничего – обычно в форме интеллектуальной собственности – или увеличить ее с помощью труда (как это происходит, когда вы из досок делаете стул). В этом основа капитализма. К сожалению, в своей теории относительной бедности Маркс выдвинул следующий тезис: проблема не в том, чего у кого-то слишком мало, а в том, чего у другого слишком много. То есть он, по сути, наделяет законным статусом черную зависть. А черная зависть по определению всегда деструктивна.

Но давайте не будем слишком строги к старине Карлу. Он просто играл с идеями. Проблемы начались только в тот момент, когда эти идеи попали в руки Владимира Ленина. Этот непрактичный интеллектуал решил, что идеалы Маркса великолепны и, более того, прагматичны. Ленин, которого выслали из собственной страны за связи с «Народной волей», нигилистской организацией, члены которой убили Александра II, был настолько вздорным и недальновидным человеком, что никто не принимал его всерьез – кроме Германии. С точки зрения Германии, Ленин был опасным, как раковая опухоль. И Германии очень хотелось, чтобы эти раковые клетки появились в Российской империи.

Как же Россия дошла от бунтов до Советов?

В действительности было две революции. Первая произошла в феврале, вторая – в октябре. Февральская революция была спонтанным мятежом. Хотя она закончилась отречением царя, люди протестовали только против голода и не добивались серьезных политических перемен. Как и во время парижских хлебных бунтов накануне Великой французской революции, голод превратился в гнев, гнев направили в политическое русло. Все закончилось массовым насилием и сменой режима. Но октябрьская революция, или Красный октябрь, во время которой большевистская партия захватила власть, была куда страшнее Февральской революции.

Забавный факт: «русская революция» не была ни русской, ни революцией как таковой. Это был государственный переворот, практически полностью спонсированный и срежиссированный извне в соответствии с германскими интересами. Мотивация не имела ничего общего с голодным народом или некомпетентным царем. Немцы хотели, чтобы Россия вышла из Первой мировой войны, потому что они больше не могли сражаться одновременно на Западном и Восточном фронтах. Николай II открыто заявил, что Россия не остановится до тех пор, пока на ее земле остается хотя бы один захватчик. И он явно собирался добиться полного освобождения российской территории, пусть и ценой жизни своих солдат. У кайзера не осталось выбора. 31 марта «швейцарский коммунист Фриц Платтен через германского посла в Швейцарии барона Гисберта фон Ромберга получил от министра иностранных дел Германии разрешение для Ленина и других русских ссыльных проехать через территорию Германии в Россию в опломбированном вагоне». К этому моменту Ленин, высланный из России за заговор против царя, провел за границей почти десять лет. Немцы так заботились о том, чтобы их драгоценный груз без приключений прибыл в Россию, что «по просьбе Ленина вагон был защищен от досмотра специально дарованным статусом экстерриториальности».

Другими словами, министр иностранных дел Германии – не какой-нибудь низкопробный подрывной коммунистический элемент, угнездившийся в немецком правительстве, а действующий министр иностранных дел – позаботился о том, чтобы высланные террористы и их лидер вернулись в страну, воюющую с Германией. Немецкое правительство даже оплатило счета. Уинстон Черчилль весьма живо описал это, сказав, что немцы «повернули против России самое страшное оружие. Они переправили Ленина в опломбированном вагоне из Швейцарии в Россию, словно бациллу чумы».

Для Германии это был беспроигрышный ход. Ленин и его приспешники обещали после успешного государственного переворота сделать то, чего не сделал бы царь, и вывести Россию из войны. Даже если бы им не удалось захватить власть, «целью было сломить сопротивление России в Первой мировой войне, распространив революционные волнения». А Россия, ввергнутая в пучину революции или, что еще лучше, гражданской войны, будет слабой Россией. По этой причине «после апреля 1917 года немцы продолжали субсидировать разрушителя Ленина, а потом и его большевистский режим, и это продолжалось и в 1918 году».

И Германия получила то, за что заплатила, во всяком случае, в краткосрочной перспективе. Поначалу германская стратегия работала так, как было задумано: Россия погрузилась в хаос. Большевики свергли Временное правительство. Царя и его семью убили. Более того, марионеточное правительство сделало именно то, что ему было велено, и вывело Россию из войны. И все-таки Германия проиграла.

Пасхальное яйцо «Созвездие» исчезло, и его местонахождение десятилетиями оставалось загадкой. Некоторые считали его «утраченным яйцом Фаберже», но большинство полагало, что оно так и не было создано. Оказалось, что две его незаконченные половинки лежали на полке в Московском минералогическом музее. Его ошибочно принимали за лампу. Праправнучка Фаберже Татьяна говорит: «Они утверждали, что мой дед отдал их им… в 1928 году. Но он бежал в 27-м, поэтому я не уверена».

Получив власть, первое, что сделал Ленин, – это вывел Россию из войны, выполнив свою часть сделки с Германией. Затем он создал жестокое, беззаконное государство. Начались убийства, грабежи и неизбежное экономическое падение.

В начале 1918 года большевики переименовали себя в Коммунистическую партию России и объявили о том, что они проводят в жизнь принципы Карла Маркса. Но то, что делал Ленин, было чем угодно, только не коммунизмом. Он сказал народу: «Грабьте награбленное», предполагая тем самым, что любой, у кого были деньги или успех, добыл это нечестным путем. Более того, считалось приемлемым и необходимым лишать богатых всего имущества самым жестоким образом, в стиле Великой французской революции. Не экономическая реструктуризация, а экономический развал, и «революция» Ленина скатилась до жестокого убийственного мятежа, охватившего всю страну.

На Карла Фаберже работали тысячи людей, он выполнял военные заказы и руководил самой крупной и успешной ювелирной фирмой в мире. Но когда к нему пришли ленинские комиссары, то они дали ему, по его собственным словам, несколько минут, «чтобы надеть шляпу и пальто», и выгнали из дома.

Карла Фаберже, который вел почти социалистический бизнес в стране с авторитарной монархией, Лев Троцкий впоследствии объявил военным спекулянтом, и ювелир с семьей едва успел бежать в Швейцарию.

Жизни Фаберже ничего не угрожало, но его бизнес был сначала остановлен, а потом национализирован. Здания, полные сокровищ и великолепных работ, были конфискованы. Революционеры писали новые законы. Все императорское имущество и сокровища (включая пасхальные яйца Фаберже) объявили собственностью государства. В неразберихе вседозволенности, последовавшей за революцией, многие из драгоценных яиц пропали и оказались в руках частных владельцев.

Ювелирные яйца были, пожалуй, самой впечатляющей добычей коммунистов. Но они оказались под угрозой. Ленину удалось пробудить в людях дикую ярость и ненависть, которую он сумел направить на разрушение прежнего порядка. Частная собственность принадлежала всем. Банковские ячейки опустошали, шкатулки с драгоценностями вскрывали и раздавали украшения всем желающим. Даже церкви больше не были священными и неприкосновенными: иконы и украшения срывали со стен, вырывали из алтарей. Это была черная зависть, вырвавшаяся наружу. Даже русский писатель-социалист Максим Горький, «буревестник революции», открыто противостоявший царскому правительству в течение долгих лет, личный друг Ленина, не смог скрыть своего отвращения. Он осудил то, что называл «злобным желанием разрушать предметы редкой красоты». Горький написал: «Они грабят и продают музеи и церкви, продают пушки и ружья, тащат все с армейских складов, грабят дворцы бывших великих князей; все, что можно украсть, украдено, все, что можно продать, продается».

И все же это не было случаем черной зависти, желанием лишить богатых их имущества и привилегий. Не было это и случаем белой зависти, которая привела к деструктивному поведению. Ничего общего с использованием пиратского флота, чтобы украсть у соседа то, что вам не принадлежит. Эта революция сумела объединить белую зависть беспрецедентно многочисленного низшего класса, нуждавшегося и желавшего больше, с массовой и обладающей законным статусом черной завистью. Так создавалась социальная система, в которой богатство становилось проблемой. Это была санкционированная государством черная зависть в сочетании с настоящей депривацией.

В новой Красной России у так называемых белогвардейцев – аристократии и буржуазии – можно было взять все и пользоваться этим, пока кто-то другой, более сильный, не отберет это у нового владельца. Всё и все оказывались подходящей целью для гнева миллионов. Горький настаивал на том, что «в течение двух революций и одной войны я наблюдал сотни случаев этой темной мстительной потребности разбить, изуродовать, высмеять и обесчестить красоту». Это был ядовитый плод союза белой и черной зависти. От этого союза родилось то, что мы теперь называем Коммунистической Россией.

К 1918 году большевистская революция была в разгаре. Одна шестая часть мира была вынуждена смириться с принципами и идеалами большевиков. Коммунисты выкорчевывали русскую культуру и переписывали собственную историю, поэтому большинство фактов о них, которые мы считаем подлинными, на самом деле выдуманы. К примеру, представление о том, что при новом коммунистическом режиме народу стало жить лучше, чем при царской власти, – это в лучшем случае абсурд. Все осталось по-прежнему. Но в большинстве случаев все стало намного хуже.

Многие представляют Россию до 1917 года как вотчину невероятно богатой императорской семьи и страну нищих неграмотных крестьян. Это неверно.

До революции в России было больше богатства, чем во всей остальной Европе вместе взятой, и это богатство было не в карманах Романовых. Хотя Романовы определенно были самой богатой монархией в Европе, но в России было немало других весьма состоятельных семей, дворянских и простых, которые могли бы потратить больше, чем августейшие родственники Романовых на Западе. Далее следовал весьма многочисленный класс буржуазии: промышленники, ученые, банкиры, юристы и люди, подобные Фаберже, – который был удивительно успешным и невероятно богатым. С экономической точки зрения страдающим классом были, разумеется, крестьяне, бывшие крепостные, многие из которых жили ничуть не лучше, чем до освобождения. И все же у них не было настоящего желания изменить систему управления. Февральская революция была всего лишь требованием: нынешний царь должен отречься от престола в пользу своего брата. Некоторых из протестующих устроил бы представительный орган власти, который собирался создать Александр II, «царь-освободитель». Но большинство просто устало от Николая II.

Это было до Красного октября. Потому что Октябрьская революция была переворотом, а не отражением воли народа. У нового правительства не было народной поддержки, необходимой для сохранения власти. Поэтому коммунистам пришлось прибегнуть к грубой силе и экономическому терроризму, чтобы контролировать собственную страну. Именно это они и делали без всякой жалости. Они начали с того, что отобрали имущество у всех, кто не был членом партии, особенно у таких людей, как Фаберже и другие успешные предприниматели. Чтобы закрепиться в огромной стране, большевики начали создавать лагеря принудительного труда и устроили в стране голод, чтобы сотни тысяч умерли без еды.

Лев Троцкий утверждал: «Мы, коммунисты, признаем лишь одно священное право – право работающего человека, его жены и его детей на жизнь». Звучит красиво. Но есть и продолжение: «Мы без колебаний отберем землю у землевладельцев, передадим фабрики, мельницы и железные дороги в руки народа». Классовая борьба – это предсказуемый результат, когда разница между богатыми и бедными слишком велика. Троцкий оправдывает действия тех, кто «силой оружия… [сорвал] корону с глупой царской головы». Это все еще стандартное продолжение смены режима. Настоящая проблема становится очевидной позже, когда Троцкий делает вывод: «Почему же нам следует колебаться, если речь идет о том, чтобы взять зерно у кулаков?» Кулаки были крестьянами. У них не было ювелирных яиц или процветающих промышленных предприятий. Они были фермерами, чуть более успешными, чем их ближайшие голодающие соседи. Террор, начавшийся с царской семьи, стал распространяться по нисходящей и дошел до крестьян. В первые годы после революции даже они стали субъектами экономической деструкции.

В результате такой экономической политики – грабь награбленное – воцарился экономический хаос. За год инфляция в России достигла такого уровня, что за бриллиантовый браслет давали всего лишь буханку хлеба. Какая горькая ирония: сокровища, ставшие отчасти виновниками взрыва, настолько упали в цене, что их невозможно было даже обменять на продукты.

Большинство полагает, что неудача коммунизма – это неудача человеческой природы. Никто не любит делиться. И кто захочет работать с полной отдачей, получая за этот труд лишь минимум, необходимый для выживания? Никто. Удивительно, но это не самый фатальный дефект системы. Коммунизм не сработал именно из-за позиционного товара или из-за отсутствия функционирующей позиционной ценности. Позиционная ценность – это определение особой ценности какого-то товара относительно всего остального. Вы же помните, что ценность лошади или бриллиантового колье определяется исключительно в контексте?

Поскольку коммунистическое государство покончило со свободным рынком, товары и услуги больше не ассоциировались с «рыночной ценой», которая обозначала их ценность. Ничто не имело конкретной цены, и без системы цен на товары и услуги невозможно было оценить последствия дефицита и определить приоритеты потребностей. Не было возможности сказать, нужны ли машины в сельском хозяйстве больше, чем в других отраслях, поэтому машины отправлялись в другие места, а урожай гнил на полях. Никто не мог предложить проект строительства и определить, сколько он будет стоить. Будет ли конечный продукт стоить больше, чем сумма его отдельных частей? Никто не знал. Без частной собственности и свободного рынка, на котором можно покупать или обменивать, не было другого способа определить цену хоть чего-нибудь.

Через три года после Октябрьской революции австрийский экономист Людвиг фон Мизес написал, что коммунизм – это нежизнеспособная экономическая система, поскольку по самой своей природе коммунизм отвергает рациональную экономику. Вы не можете повесить ценник на здоровое, правильно функционирующее государство, но, как оказалось, функционирующему государству необходимо, чтобы почти все вещи ценники имели. В 1919 году Максим Горький заявил, что «только комиссары имеют в эти дни приятную жизнь. Они крадут столько, сколько могут, у обычных людей, чтобы заплатить своим куртизанкам и за свою несоциалистическую роскошь». Если ничего никому не принадлежит и нет способа соревноваться или сравнивать, система просто рушится под весом всей этой «справедливости».

О Ленине можно сказать многое. Социопат, маньяк, диктатор. Но вот нигилистом он не был. К 1921 году даже он смог увидеть, что последние крохи его великого социального и личного эксперимента вылетают в трубу. Отказавшись от рациональной экономики, «народная утопия» не дала плодов, потому что большинство «народа» не желало сотрудничать.

Прежде всего коммунистам следовало бы национализировать банки и все золото и деньги, находившиеся в них. Но банкиры отказались участвовать в игре. Они не удостаивали вниманием требования Ленина выдать суммы, необходимые для выплаты денег Красной гвардии, пока большевики не начали похищать их сотрудников и членов семьи. После этого банкиры просто отдали ключи от подвалов и ушли. Почти каждый банкир в России поступил именно так. Но ни Ленин, ни его приспешники не имели ни малейшего представления о том, как функционирует банк. Захватив банки, управлять ими он не смог. Ленин сумел только забрать золото из хранилищ и драгоценности из банковских ячеек и попытаться расплатиться этим с людьми.

В конце концов Ленин понял, что с утопией придется подождать. Страна тем временем разваливалась. В отчаянной попытке сохранить власть Ленин объявил начало нэпа, новой экономической политики, которая в основном состояла из минимальных экономических и философских уступок. Нэп был отказом от тотальной национализации в пользу продразверстки, которая оставляла крестьянам малую толику излишков урожая, позволив – внимание! – открыто продавать их на рынке. Эта так называемая уступка капитализму вместе с другими компромиссами, к примеру концессиями для иностранных инвесторов, в конце концов привела к денационализации мелких промышленных предприятий. Ленин считал нэп необходимым злом. Он заявил о том, что «это шаг назад, чтобы потом сделать два шага вперед».

Позволив людям кусочек капитализма, как пренебрежительно называл это Ленин, он получил и свой кусок: он начал собирать не только драгоценности русской короны, но и все накопленные веками богатства. Награбленное, как и сокровища государственной казны, богатства церкви и имущество семьи Романовых предстояло продать на Запад. Советы были настолько уверены в том, что скоро весь мир примет новый коммунистический порядок, что спокойно продавали историю своей страны и ее богатства, только бы получить взамен столь необходимую им валюту. Они настаивали на том, что все проданное вернется обратно, когда Советский Союз будет править во всем мире.

Ленин учредил Гохран, в обязанности которого входило собирать и оценивать накопленные Россией богатства и готовить их к продаже за рубежом. Агафон Фаберже, сын Карла Фаберже, арестованный большевиками, был выдающимся геммологом своего времени. Его выпустили из тюрьмы и заставили оценивать вещи в Гохране, клеймить их и готовить для зарубежных покупателей. (Некоторые из этих вещей были, вероятно, сделаны его отцом.) Из произведений искусства вытаскивали бриллианты, снимали золотые переплеты со старинных церковных книг и складывали драгоценные материалы в кучу для последующей перепродажи. Идиотизм разрушения древних сокровищ и современных произведений искусства – в определенном смысле разборка их на запчасти – заключался в том, что это существенно снижало их ценность. И в этом проявилось отсутствие у коммунистов рациональной экономической политики. Не будем говорить об этической стороне вопроса и о противоречии этих действий здравому смыслу. Самая большая проблема заключалась в другом. Советы наводнили международный рынок драгоценными камнями до такой степени, что к 1920 году их цена упала, как это случилось с изумрудами в Испании шестнадцатого века.

Ленин умер в 1924 году, через три года после начала нэпа. Его жена винила в этом его постоянную «ярость». Некоторые предполагали, что Сталин намеренно ускорил процесс. Возможно, виной всему был стресс из-за провала его экономической теории. В любом случае, его еще более сумасшедший соратник Иосиф Сталин захватил власть сразу после смерти Ленина. Сталин убил бóльшую часть своих конкурентов, а остальных, в том числе и Троцкого, вынудил эмигрировать. Он вышел победителем в борьбе за власть и стал главой Советского государства. Россия снова оказалась под единоличной властью одного человека.

В 1927 году Сталин отменил нэп и заменил его тотальным контролем государства. Но это не значило, что он отказался от распродажи российского наследия. Более того, он продал даже то, что не хотел продавать Ленин, включая и ювелирные яйца Фаберже. Все должно было быть продано. Молодое Советское государство отчаянно нуждалось в зарубежной валюте, поскольку собственные деньги почти ничего не стоили. Сталин собирался превратить страну в мировую державу. Это был дорогостоящий план. Он намеревался начать быструю индустриализацию всей страны. Предстояло за пять лет привести ее в соответствие с военными и промышленными стандартами двадцатого века. В чем проблема? Нет денег. Экономика лежала в руинах, инфраструктура рассыпалась, люди мерли как мухи. Как оказалось, даже утопии надо платить по счетам.

Сталин не мог открыто признать, что мечты Маркса оказались беспрецедентной экономической, социальной и политической катастрофой. Ему просто нужно было быстро найти источник денег и сделать это по-тихому.

Для западного мира проблема выглядела так. Марионеточный режим, которому следовало бы сгореть сразу после смерти его псевдоинтеллектуального лидера, не только отказался исчезать, он начал пускать страшные корни. И ему требовался только источник западных капиталов. На сцене появляется Арманд Хаммер, знаменитый американский капиталист и – вот странность – личный друг Владимира Ленина.

Когда я была совсем маленькой – мне еще не исполнилось и десяти, – люди спрашивали меня, кем я хочу стать, когда вырасту. Я отвечала с твердой уверенностью: «Агентом КГБ». Это были восьмидесятые годы, и взрослым такой ответ был не по вкусу, ни учителям, ни педиатрам, ни друзьям моих родителей, ни родителям моих друзей. Мой отец обычно смеялся. Но моя мать щипала меня за шею, ослепляла гостей голливудской улыбкой и шипела мне на ухо: «Прекрати, Аджа».

Разумеется, в том возрасте у меня не было никаких глубоких познаний в политике и определенно никаких претензий к моей собственной стране. Я была влюблена в саму идею КГБ. Во всем родители виноваты. С их разрешения я в детстве смотрела слишком много фильмов о Джеймсе Бонде. Едва ли я понимала сюжет, не говоря уже о подтексте. Но я точно знала, что мне нравится мех, нравятся сапоги-ботфорты и девушки Бонда. Я всегда питала слабость к плохим парням. Еще малышкой я плакала, когда в конце диснеевских мультфильмов злая королева терпела поражение. Судя по всему, мои симпатии к злу очень глубоки. И все же при мысли об Арманде Хаммере у меня бегут мурашки.

Хаммер соединил в себе самые худшие стороны лжеца, вора, предателя, военного спекулянта (пусть это и была холодная война), мошенника и хищника. Он, безусловно, был умен и невероятно успешен. Ему удавалось превращать один успех, достигнутый с помощью предательства и интриг, в следующий, затем в еще один и еще один, словно он вальсировал по залу, меняя на ходу партнеров.

Так кем же был Арманд Хаммер? Тони Фабер называл его «человеком, который дал толчок американскому роману с Фаберже». Блестящий журналист Эдвард Дж. Эпштейн утверждал, что это «один из величайших мошенников двадцатого века». Они оба были правы. Самая большая афера Хаммера заключалась в том, что он продавал Америке пасхальные яйца Фаберже, воспользовавшись эмоциональным мифом об истребленной династии Романовых, и отправлял деньги тем самым людям, которые это сделали и были в то время заклятыми врагами Америки.

Для публики он был успешным промышленником, президентом компании Occidental Petroleum на протяжении десятилетий. Его называли доктор Хаммер, хотя он никогда не занимался медициной, и «гражданином-дипломатом» с личными связями и постами президента ассоциаций по всему миру. Хаммер был знаменитым филантропом и коллекционером предметов искусства. Он не знал стыда и занимался саморекламой. Незадолго до его смерти в 1990 году его персону активно лоббировали на получение Нобелевской премии мира, ни больше ни меньше.

И бóльшую часть своей жизни Хаммер был советским агентом.

Арманд Хаммер родился в Соединенных Штатах, но был сыном украинцев-иммигрантов. Его отец Юлиус Хаммер был не только преисполненным энтузиазма социалистом (за которым тщательно следили), но и одним из основателей Коммунистической партии США. Он начинал с сети аптек, которые превратились в компанию Allied Drug and Chemical. Когда он попал в тюрьму (поговаривали, что отец отправился за решетку вместо своего сына Арманда), его сыновья продолжали руководить бизнесом.

Первый раз Арманд Хаммер приехал в Советский Союз под предлогом бизнеса. Вид и форма бизнеса зависели от того, с кем он разговаривал. Он подал заявление на получение выездной визы и выехал из США, имея на руках специальное разрешение правительства побывать в Европе по делам Allied Drug. В заявлении на получение визы Хаммер указал, что собирается посетить Западную Европу с краткосрочным визитом. Затем он каким-то образом оказался в Советском Союзе, где оставался почти десять лет.

Уверяя, что его трогает бедственное положение русского народа, Хаммер занялся предпринимательской деятельностью, не возвращаясь в США. В самом начале своего пребывания в России он посетил шахты на Урале. Без всякой видимой причины Хаммер пообещал сделать так, чтобы из США пришло судно с зерном в обмен на русские «концессии», которые состояли из предметов роскоши, таких как меха и драгоценные камни.

Это привлекло внимание Ленина. Он решил превратить Хаммера в первого западного посредника, или «концессионера». Первого и, как оказалось, последнего.

Хаммеру повезло сразу. Одной из концессий, о которой он договаривался, было право на эксплуатацию асбестовой шахты на Урале. По мнению Эпштейна, «вскоре после встречи с Лениным Хаммеру сказали, что его семейная фирма будет не только разрабатывать асбестовую шахту на Урале. Она станет финансовым каналом для советской деятельности в Соединенных Штатах в то время, когда такая деятельность была незаконной». Частью плана была банковская деятельность в Нью-Йорке и использование Allied Drug для отмывания денег и их перекачки из США в Россию. Хаммер также вел переговоры о так называемом праве на импорт зарубежной техники и автомобилей. Он же договаривался о полулегальных сделках от имени советского правительства.

Хаммер стал посредником между Генри Фордом, в то время «самым богатым капиталистом Америки», и советским правительством по поставке тракторов. Но их происхождение было скрыто. Форду нужен был испытательный полигон и тестовый рынок уже в 1919 году, когда на экспорт машин и станков в Советскую Россию было наложено эмбарго. В 1922 году на Форда вышел Хаммер и предложил купить «миллионы» машин от имени Allied American (другая ипостась одной и той же фирмы) на тот случай, если сделка привлечет ненужное внимание. Форд получил полигон для испытания своих новых безлошадных плугов, а Россия – всю необходимую сельскохозяйственную технику, пусть и без официального разрешения. К 1923 году похожие сделки от имени советского правительства Хаммер заключил еще более чем с тридцатью компаниями. Разумеется, все эти сделки заключались тайно, так как те же самые страны, которые признали большевистское правительство, в тот момент ввели против него санкции.

Когда в 1924 году Ленин умер и Сталин захватил власть, шахта Хаммера была национализирована. Но для человека, который вел в России странную сказочную жизнь, ничего еще не было кончено. Каким-то образом, не успел его предыдущий бизнес перейти в руки правительства, ему почему-то предоставили новые возможности. Как будто это был предлог для его дальнейшего пребывания в стране. Следующим бизнесом стала карандашная фабрика. Предполагаемому фабриканту советская «Особая комиссия по концессиям» даже предоставила роскошную штаб-квартиру в Москве. По случайному совпадению это оказалось четырехэтажное здание, в котором ранее располагались мастерские и офисы фирмы Фаберже, поспешно освобожденные для нового «квартиранта» за очевидно «символическую плату в двенадцать долларов в месяц».

Пока Арманд Хаммер и его брат Виктор, к этому моменту присоединившийся к нему, якобы управляли карандашной фабрикой, они заполняли склады дореволюционными сокровищами, которые в 1929 году они собирались привезти в США. Эти вещи предполагалось выдать за личное имущество братьев, а потом Хаммер планировал все это продать, в буквальном и переносном смысле, всей Америке. Разумеется, Хаммер был не единственным человеком, помогавшим ликвидировать и экспортировать награбленные сокровища России. Но только ему действительно удалось достичь той цели, которую поставил Сталин: обеспечить промышленный подъем России иностранной валютой.

Из-за количества ликвидируемых богатств мировой рынок бриллиантов и драгоценных камней ушел в свободное падение. Что Хаммер сделал не так, как другие? Он поступил так же, как и компания De Beers, столкнувшаяся с избытком бриллиантов. Хаммер продавал не просто драгоценные камни. Он продавал историю.

В своей автобиографии 1987 года «Хаммер: свидетель истории» Арманд Хаммер рассказал фантастическую, хотя и подозрительно длинную историю о многочисленных фактах блестящей дипломатии, гениального предпринимательства и просто удачи, которые превратили его в самого эффектного коллекционера предметов искусства в мире, личного друга многих мировых лидеров и президента Occidental Petroleum. И большинство из этих фактов были обыкновенной выдумкой.

Эдвард Дж. Эпштейн еще в 1981 году понял, каким змеем был Хаммер, когда журналиста попросили написать биографический очерк о Хаммере для «Нью-Йорк таймс». В это время Хаммера выдвинули на Нобелевскую премию мира. Хотя тогда Эпштейн не мог найти доказательства своим подозрениям, инстинкт его не подвел. Поэтому он просто написал статью, не показывающую Хаммера в хорошем свете, и позволил читателям самим делать выводы. В своей статье журналист не обвинял его в шпионаже, но намекал на это и указывал на то, что Хаммер намеренно заключал деловые сделки с выгодой для Советского Союза. Восьмидесятилетний Хаммер не мог этого стерпеть. Остановить публикацию он не сумел, потому что о ней не знал. Но впоследствии Хаммер стал намного осторожнее с прессой. К моменту своей смерти он был участником нескольких процессов против журналистов.

Эпштейн опередил время. Спустя несколько лет после смерти Хаммера Советский Союз рухнул, и вместе с ним исчез и железный занавес, за которым скрывались сделки Хаммера. Словно ржавая вода, из советских архивов начали просачиваться неопровержимые доказательства преступлений Хаммера. В это время Эпштейн воспользовался источниками и документами Государственного департамента, с которых был снят гриф секретности, и написал книгу «Досье: Тайная история Арманда Хаммера» (Dossier: The Secret History of Armand Hammer). Она рассказывает совсем другую историю, нежели официальная биография Хаммера.

Его версия покупки и продажи русского искусства, особенно пасхальных яиц Фаберже, выглядит примерно так. Хаммер и его брат всегда были страстными коллекционерами драгоценностей, значимых исторических артефактов и произведений искусства и брали все, что попадало им в руки. Они покупали личные вещи царя на блошиных рынках, а императорский фарфор – в ресторанах, где просто выбрасывали тарелки со сколами. Им удалось собрать столько сокровищ царской России за гроши исключительно потому, что Арманд был таким умным.

В конце двадцатых годов друг Арманда по имени Эмери Сако предложил ему вместе открыть художественную галерею по торговле антиквариатом в США. Сако предложил назвать новый бизнес «Эрмитаж» в честь русского Эрмитажа, царского дворца, полного древних и бесценных сокровищ, где Фаберже начинал свою карьеру несколькими десятилетиями раньше. Хаммер согласился, что идея отличная.

Так в Нью-Йорке появился «Эрмитаж» Хаммера, которым занялся его брат.

Разумеется, это было всего лишь совпадением, что карандашная фабрика Хаммера была сразу же национализирована, лишив его впервые за десять лет повода оставаться в России. И он уехал, оставив жену и ребенка вместе с сокровищами из России в Париже. По словам Хаммера, у Сако начались какие-то проблемы в бизнесе в 1929 году, поэтому он не смог участвовать в том, что сам и предложил. Никогда.

На самом деле нет никаких свидетельств о том, что Эмери Сако вообще когда-либо существовал.

Хотя Хаммеру нравилось утверждать, что он вундеркинд в мире искусства и антиквариата, правда такова: ему не принадлежало почти ничего из того, что он продавал. Его брат Виктор (возможно, менее блестящая половина дуэта) с готовностью признавал, что все это принадлежало советскому правительству, а они только продавали вещи за комиссионные. Вот только Виктор забыл упомянуть, что они с братом в этой торговле были ширмой для советского правительства, отправляли практически все вырученные средства обратно в Москву и использовали Allied Drug для отмывания советских денег в США.

Эпштейн был не первым из тех, кто заметил, что Арманд Хаммер – советский агент. Джон Эдгар Гувер, глава ФБР, следил за его действиями и контактами до самой своей смерти. Существовало целое досье, и за Хаммером «присматривали» в течение более двадцати лет. Гувер отлично знал, чем занимался Хаммер, но не мог или не хотел его остановить. В какой-то момент Гувер заявил, что позволил Хаммеру продолжать, поскольку он выводил ФБР на более крупную рыбу. У Гувера был весьма и весьма внушительный черный список, поэтому это вполне может быть правдой.

Но не только Гуверу везде мерещились красные. Советские связи Хаммера были самым плохо хранимым секретом в мире искусства. Многие до Гувера отказались от покупок в России. Известны слова одного французского дилера. Увидев количество награбленных богатств, он сказал, что он «торгует предметами искусства, а не ворует драгоценные камни». Хаммеру явно такие соображения не были свойственны. Один из американских критиков даже назвал его «выездным представителем Сталина в США».

Хотя в некоторых кругах связи Хаммеров с Советским Союзом были отлично известны или были серьезные подозрения на этот счет, главная цель Арманда – американский средний класс – ни о чем не подозревал. Именно средний класс соблазняла фирма De Beers своей сказкой о бриллиантах. У среднего класса была самая высокая покупательская способность в мире и, пожалуй, самая большая склонность к самообману.

Чтобы использовать эту аудиторию, Хаммеру предстояло сначала заставить ее полюбить Фаберже. Но для начала требовалось составить инвентарную опись и внести в нее десятки тысяч предметов. Решение первой проблемы ему подсказал еще один «друг», предложивший Хаммеру использовать универмаги для продажи бесценных сокровищ, хранившихся на его складах. Странное место для продажи сокровищ? Возможно, но бóльшую часть из них никто и не собирался продавать. Первый шаг стратегии Хаммера был, по сути, спектаклем и привлечением покупателей. Можно ли было для пробуждения интереса к «утраченным сокровищам Романовых» и энтузиазма масс найти место лучше, чем универмаг?

Во время многолетнего тура по крупным американским универмагам Хаммер применил все психологические трюки, известные в торговле. Он показывал вещи, которые не предназначались для продажи, такие как пасхальные яйца Фаберже. Красивые женщины в царственных одеждах ходили на его выставках. Хаммер даже нанял фальшивого русского великого князя, который приходил и горестно смотрел на выставленные богатства, оплакивая на глазах у публики потерянные сокровища и разграбленную историю. Хаммер, Свенгали среди торговцев ювелирными изделиями, превратил ювелирные яйца в иконы. И американская публика все это проглотила.

Люди скупали все, на чем стояло клеймо Фаберже, но это были мелкие вещи по скромным ценам. Вы же помните, что мастера Фаберже делали все, от портсигаров до рамок для фотографий. Через некоторое время запасы Хаммера иссякли, хотя поставки из Москвы не прекращались. Хаммер так старался нажить собственное состояние и отправить столь необходимые СССР средства, что начал подделывать ювелирные яйца и другие предметы от Фаберже, когда подлинные вещи закончились. И все это с благословения Сталина. В руках у Хаммера оказалось настоящее клеймо Фаберже, которым клеймили готовые вещи в доказательство их подлинности. Распродав все подлинники Фаберже, Хаммер приобрел во Франции копии авторских моделей и поставил на них клеймо Фаберже, вероятно, попавшее к нему в то время, когда его контора располагалась в здании мастерских и офисов Фаберже.

Стоит подчеркнуть, что в этом случае ценность вещей определялась не их дефицитом и не весом драгоценных камней. В действительности представителям верхушки среднего класса Хаммер продавал в основном эмали, а не драгоценные камни. Распродав немалую часть российских богатств, он наводнил рынок якобы подлинными вещами. Это все равно что затопить рынок бриллиантами, а потом успешно торговать стеклом как дополнительными бриллиантами. Многочисленность предметов от Фаберже должна была бы снизить их цену. Но этого не произошло. В данном случае цена не определялась дефицитом. И даже не обманчивым ощущением дефицита. В этом случае цена была связана с символом.

И этим символом была царская семья. Это была трагедия. Это была история. Хаммер наводнил рынок предметами с клеймом Фаберже, подлинными и фальшивыми, и сделал ставку на эмоциональное восприятие идеи, связанной с ними. Он продавал фантазию, которую с таким трудом создал, и наживался на безделушках, которые люди покупали, уходя. Так торгует сувенирная лавка на выходе из парка развлечений.

В конце концов у Хаммера оказалось очень мало денег от продажи всех сокровищ, как подлинных, так и контрафактных. Впоследствии выяснилось, что советские агенты часто проверяли инвентарную опись, чтобы ни одна вещь не пропала, а братья Хаммеры не присвоили себе лишние деньги. Арманд Хаммер был, по сути, международным скупщиком краденого. Но украденные вещи, которыми он торговал, были похищены у целой цивилизации, и продавал он их в интересах враждебного государства, которое мечтало уничтожить Соединенные Штаты.

Американский средний класс, расхватывавший изделия Фаберже, не покупал пасхальные яйца. Люди вообще не покупали почти ничего, что имело реальную ценность. Рассказывая историю о потерянной процветающей империи, о низложенном царе, о красоте, блеске и проклятии царской России, Хаммер сумел пробудить желания средних американцев и превратить их в покупателей помимо их воли. Кто бы не поддался соблазну стать владельцем по-настоящему ценной вещи?

Каждый двуглавый орел на клейме Фаберже (подлинном или фальшивом) помогал Хаммеру превращать эти предметы в символы того, что мы, американцы, любим и ненавидим одновременно: власть монарха. С его подачи между пасхальными яйцами Фаберже, богатством и властью появилась прямая психологическая связь. Хотя обычные покупатели массово приобретали скромные серебряные или эмалевые предметы, безумие вокруг этих предметов сделало их настолько ценными, что очень состоятельные люди, такие как Малколм Форбс и министр финансов Эндрю Меллон, начали покупать более крупные и дорогостоящие предметы, отдавая за них немалые деньги. Когда американская публика заглотнула наживку, Хаммер превратил чувства в сотни миллионов долларов. Именно мы, американцы – потребители из числа среднего класса, – субсидировали первые неспокойные годы Советского государства.

И что же стало со всеми этими деньгами? Появился Советский Союз. Шпионские игры, гонка в космосе, спутник и холодная война. Злейший враг Запада в двадцатом веке, «империя зла», как называл ее Рональд Рейган, была куплена и оплачена сначала Германией, а потом нами.