Буря, обрушившаяся на Эстенцию, оставляет город зализывать раны. С крыш посрывало черепицу. Многие храмы затоплены. Досталось кораблям в гавани. Не обошлось и без человеческих жертв. Кого-то убило на месте, а кто-то обречен умирать в муках. Часть горожан направляется в храмы, другая часть – на площади. Самую большую толпу возглавляет Терен. Все это я вижу с балконов Двора Фортунаты.

– Мы позволяем мальфетто побеждать в скачках! – выкрикивает Терен. – Так стоит ли удивляться, что боги покарали нас? Боги разгневались на нас за то, что мы позволили этим уродам, этим жалким никчемностям жить рядом с нами и ходить по нашим улицам.

Большинство слушает его в угрюмом молчании. Другие выкрикивают слова одобрения и вздымают кулаки. За спиною Терена – трое юных мальфетто, один из них почти ребенок. Должно быть, их вытащили откуда-то из городских трущоб. Все трое привязаны к столбу, поставленному в центре площади. Их рты заткнуты кляпами. Ног не видно из-за хвороста. Храмовые жрецы, стоящие рядом, молчаливо благословляют казнь.

Терен поднимает зажженный факел. Бледная радужная оболочка его глаз становится оранжевой.

– Эти мальфетто обвиняются в принадлежности к Молодой Элите. Во время беспорядков на скачках они находились среди тех, кто имел дерзость напасть на инквизиторов. Одно это, согласно королевским законам, карается смертью. Наш долг – поскорее отправить их в преисподнюю и очистить Эстенцию от их зловонного присутствия.

Он бросает факел в среднюю вязанку. Огонь вспыхивает, заслоняя троих обреченных. Должно быть, кляпы выпали у них изо рта, поскольку я слышу громкие крики страха и боли.

– Начиная с сегодняшнего дня, – продолжает Терен, перекрывая шум пламени, – все семьи, где есть мальфетто, и все лавки, принадлежащие мальфетто, будут платить королевские подати в двойном размере. Этим они хотя бы частично возместят ущерб, который постоянно наносят нашему королевству. Отказ от уплаты будет рассматриваться как пособничество Молодой Элите. Нарушители будет немедленно арестованы.

Отсюда мне не разглядеть членов Общества Кинжала, но я знаю: они заняли позиции на крышах. Данте сейчас уже приготовил стрелы, чтобы избавить казнимых от лишних мучений. Почему люди Энцо не стали рисковать и спасать этих несчастных, я стараюсь не думать.

На следующий день разъяренная толпа разносит магазин, принадлежавший семье мальфетто. Вся мостовая усыпана осколками стекла, обломками дерева и кусками металла.

Мои уроки набирают скорость.

Энцо всерьез взялся за мое обучение. Он появляется либо поздно вечером, либо рано утром. Если бы не Джемма, я бы так и не узнала, что прежде Энцо никого не обучал с такой тщательностью и быстротой. Она сказала это, желая меня ободрить, однако ночами я долго лежу без сна, с ужасом думая о новой встрече с Тереном.

Дабы отточить мое искусство создания иллюзий, Энцо позвал себе в помощь Микеля. Это настоящее имя Архитектора.

– Смеяться хочется, – заявляет Микель в первое же наше совместное занятие. Он смотрит на мои иллюзии глазами художника и находит много недостатков. – И это ты называешь розой? Расположение теней никуда не годится. Лепестки у тебя получаются слишком толстыми, а их фактура – чересчур грубой. И потом, где запах? Где тонкое прикосновение жизни?

Микель заставляет меня создавать маленькие иллюзии. Совсем крошечные. Это позволит мне сосредоточиться, не растрачивая лишние силы, и все внимание уделить мелочам. Микель говорит о таких вещах, о которых я вообще не задумывалась. Я учусь создавать иллюзорные цветки, ключики, перышки, щепки. Даже морщинки кожи на согнутом пальце. Он не устает напоминать: чтобы создать иллюзию реального предмета, я должна думать как художник. Гладкий камень на самом деле вовсе не гладкий. Он испещрен множеством крошечных щербин, трещин, сколов и так далее. Белый цвет – совсем не белый. В зависимости от времени дня и падающего света белый цвет может иметь желтоватый, синеватый, сероватый и сиреневатый оттенки. В равной степени и цвет человеческой кожи напрямую зависит от падающего света. Лицо, кажущееся неподвижным, тоже движется. Просто эти движения настолько малы и мимолетны, что нашим глазам за ними не уследить. Создавать иллюзию лиц труднее всего: малейшая ошибка, и лицо будет выглядеть неестественным или похожим на изображение с вывески. А сделать живыми глаза иллюзорного человека – задача почти невыполнимая.

Микель повторяет мне то же, о чем говорит Раффаэле. Я учусь видеть. Начинаю замечать такое, на что раньше не обращала внимания. Наблюдательность – мое оружие. В результате усердных занятий появляется мысль: если я смогу в достаточной мере управлять своими силами, моя встреча с Тереном произойдет по-иному. Вместо того чтобы совершить предательство, я смогу пойти в атаку. Эта мысль не дает мне покоя.

Я учусь целыми днями. Иногда одна, упражняясь в создании иллюзий. Бывает, я прихожу в пещеру посмотреть на учебные поединки Энцо с Лючентой и Данте. В иные дни со мной занимается Джемма. Она учит меня успокаивать разум, чтобы лучше чувствовать разум тех, кто вокруг.

– А почему ты не участвуешь в таких поединках? – спрашиваю я.

Сегодня Джемма пришла в сопровождении громадного кота: дикого и сердито урчащего.

Джемма улыбается мне, затем смотрит на кота. Тот отходит от ее ног и вперевалочку направляется ко мне. Свирепая морда не сулит ничего хорошего. Я пытаюсь отодвинуться, однако кот трется о мои ноги, а потом и вовсе усаживается рядом.

– Я не боец, – говорит Джемма. – Отец считает, что у меня красивые руки. Сражения, даже учебные, не обходятся без царапин. Кожа ладоней грубеет. Все это может отпугнуть женихов.

Я смотрю на нежные, тонкие руки Джеммы. Да, такие руки не созданы для меча и кинжала. Я все время забываю, что Джемма, в отличие от Люченты и бывшего солдата Данте, родилась в знатной семье. Только поэтому инквизиция не тронула ее после случившегося на скачках. Меня охватывает зависть. Джемму никто не называл уродиной и не считал недоразумением. Отец всерьез рассчитывает удачно выдать ее замуж. До сих пор судьбу других мальфетто я сравнивала с собственной. Оказывается, есть семьи, где таких детей любят и не считают виновниками бед.

Кот встает, огибает мои ноги, недовольно шипит и возвращается к Джемме. «Глупое животное», – думаю я и спрашиваю ее:

– А почему ты каждый раз приходишь с новыми животными?

– Обычно они сами решают отправиться со мной. Вот этот котяра пристал ко мне, когда я шла сюда. – Джемма чешет кота за ушами, и тот довольно мурлычет. – На обратном пути, скорее всего, мы с ним расстанемся. Но сейчас мне хорошо в его обществе.

Мы следим за состязаниями. Затем Джемма негромко кашляет. Я поворачиваюсь к ней. Беззаботное выражение на ее лице сменилось вполне серьезным.

– Я до сих пор так и не поблагодарила тебя за твою помощь на скачках. Ты действовала безрассудно, но смело и искренне. Мы с отцом тебе очень благодарны.

Судя по тому, как Джемма говорит об отце, он наверняка из числа покровителей Общества Кинжала. От ее добрых слов мне становится тепло, и я тоже улыбаюсь. На мгновение тьма внутри меня рассеивается.

– Я была рада тебе помочь. Кажется, тебя огорчил такой поворот событий.

Джемма морщит нос.

– Это был не самый лучший день, – отвечает она и смеется.

Смеется легко, заливисто. Так смеются люди, которых любят. Ее смех заразителен, и я невольно тоже начинаю смеяться.

– Смотрю, ты в восторге от Джеммы, – говорит мне Раффаэле, когда на следующий день мы с ним идем в катакомбы.

Сегодня его волосы завязаны в узел, изящная шея остается открытой. На нем ярко-синяя блуза свободного покроя, расшитая серебром. Фонарь освещает лишь часть фигуры Раффаэле. Меня это раздражает. Кажется, что темнота пытается нас проглотить.

– Джеммой легко восторгаться, – отвечаю я.

Мне не хочется углубляться в эту тему. Я понимаю, что вообще не должна сближаться ни с кем из членов Общества Кинжала.

Раффаэле слегка улыбается. Больше мы о Джемме не говорим.

– Видишь? Здесь туннель снова раздваивается, – произносит он через некоторое время.

Раффаэле поднимает фонарь над головой. Сумрак чуть-чуть рассеивается. И действительно: туннель, по которому мы шли, разделяется на два. Вдоль стен тянутся нескончаемые ряды погребальных урн.

– Сейчас мы проходим под площадью Двенадцати Божеств. Это самая крупная рыночная площадь. Если вслушаться, то услышишь шум снаружи. Здесь туннель прорыт очень близко к поверхности.

Мы останавливаемся. Я прислушиваюсь и вскоре начинаю различать голоса торговцев, расхваливающих свои товары. Я даже слышу, чем торгуют. Тут тебе и сласти, и тончайшие женские чулки, порошки для отбеливания зубов и жареные орешки в меду. Я киваю. С недавних пор Раффаэле водит меня по катакомбам, чтобы я запомнила расположение основных туннелей. Оказывается, в нашу пещеру можно попасть практически из любой части города. Лабиринт подземных ходов изумляет своей разветвленностью.

Мы идем дальше. Я запоминаю развилки. Нередко туннели повторяют расположение улиц, поскольку идут прямо под ними. Кое-где на стенах видны сильно потускневшие фрески. Иногда мне кажется, что стены вот-вот сомкнутся и погребут меня рядом с прахом давно забытых поколений. Попади я сюда одна, так наверняка и случилось бы. Заблудившийся здесь почти не имеет шансов снова выбраться на поверхность.

– Этот рукав ведет к потайному выходу возле нескольких храмов, – поясняет Раффаэле, когда мы доходим до очередной развилки. – А противоположный уходит на север, прямо к особняку Энцо. Был еще проход – прямо под Башней инквизиции. Но его замуровали несколько десятков лет назад.

При упоминании о башне я замолкаю. Раффаэле это замечает. Мы долго идем в темноте, не проронив ни слова.

Туннель, по которому мы шли, оканчивается тупиком. Раффаэле проводит по стене, находит бороздку и с силой нажимает на нее. Стена медленно сдвигается, и навстречу нам льется солнечный свет. Я щурюсь.

– Это мой самый любимый путь. – Раффаэле берет меня за руку.

Мы проходим через открывшийся проем и оказываемся на небольшой площадке. Старинные каменные ступеньки уходят под воду канала. Тихое, неприметное место с видом на главную гавань и Солнечное море. Вдалеке по золотистым волнам беззвучно плывут гондолы.

– Как красиво! – На мгновение я забываю обо всех своих бедах.

Раффаэле садится на ступеньку. Я опускаюсь рядом. Некоторое время мы молча слушаем легкое биение волн о камень.

– Ты, наверное, часто сюда приходишь? – спрашиваю я.

Он кивает. Его разноцветные глаза глядят на далекий причал. За причалом из солнечной дымки проступает силуэт дворца. Свет красиво оттеняет длинные ресницы Раффаэле.

– Я прихожу сюда тихими днями. Это место помогает мне думать.

Мы сидим, наслаждаясь молчанием. Правда, молчим только мы. Окружающий мир полон звуков. К нам долетают песни гондольеров. Незаметно для себя начинаю напевать колыбельную своей матери.

Раффаэле слушает меня с легкой улыбкой. Глаза светятся неподдельным интересом.

– Ты часто поешь эту песню. Я ее знаю. Это «Колыбельная Речной девы». Там чудесные слова.

Я киваю:

– В раннем детстве мама мне часто ее пела.

– Мне нравится, как ты ее поешь. Эта колыбельная успокаивает силу внутри тебя.

Слова Раффаэле ошеломляют меня, и я обрываю пение. Должно быть, он чувствует мое внутреннее напряжение. В последние дни оно выросло. До встречи с Тереном осталось совсем немного.

– Плохая из меня певица. Я не унаследовала маминого голоса.

Я уже собираюсь рассказать ему про Виолетту, чей голос почти не отличается от маминого, но спохватываюсь. Вспоминаю, где сейчас моя сестра.

Раффаэле больше не говорит о моих внутренних потоках силы. Наверное, решил, что меня огорчают мысли о матери.

– А ты можешь спеть эту колыбельную? – спрашиваю я, чтобы отвлечься от мрачных мыслей. – Я видела, как ты танцуешь, но не слышала, как ты поешь.

Раффаэле наклоняет голову. Один этот жест заставляет меня покраснеть. Я ощущаю, как внутри начинает пробуждаться совсем иное чувство – страсть. Раффаэле поворачивается к воде. Он что-то мурлычет себе под нос, словно настраивая голос, потом начинает петь первый куплет. Я невольно улыбаюсь, слушая его голос и знакомую, но такую милую мелодию. Простые слова берут за душу. Когда я сама пою эту колыбельную, мое горло выдает отдельные ноты. В исполнении Раффаэле они превращаются в музыку. В произносимых им словах я слышу свою мать. Воспоминание возвращает меня в летний день… Наш сад, залитый солнцем. Мы с мамой танцуем под колыбельную. Потом я тянусь к ней, обнимаю и утыкаюсь лицом в ее платье.

«Мама, мамочка, ты будешь очень грустить, когда я вырасту?»

Она наклонилась и коснулась моего лица. Ее щеки были мокрыми от слез.

«Да, доченька. Я буду очень грустить».

Раффаэле допевает последние слова, и звук его голоса исчезает в воздухе. Раффаэле смотрит на меня. Я торопливо вытираю слезы и шепчу:

– Спасибо.

– Не за что, – улыбается он и участливо смотрит на меня.

Меня охватывает мимолетное чувство, которого я никогда не испытывала вне Общества Кинжала. Я оказалась среди подобных себе. Среди людей, очень похожих на меня. Здесь есть доброта и никаких привязанностей.

Вдруг я вижу свою дальнейшую жизнь, связанную с ними.

Думать так опасно. Даже очень опасно. Как я могу быть им другом и одновременно делать то, что вынуждена делать из-за Терена? Встреча с ним уже совсем близко. Он ждет от меня не туманных фраз, а вполне реальных сведений. Хуже всего, что я пообещала ему их поставлять. Но за эти дни я стала куда смелее и решительнее.

Я смотрю на воду канала, а мозг продолжает искать решения. Я должна найти способ. Должна разыскать Виолетту и ничего не выдать Терену. Единственный способ решить эту задачу – набраться мужества и честно рассказать Энцо и другим всю правду.

Общение с Раффаэле пробуждает во мне легкое желание. Совсем иные чувства бывают у меня, когда я встречаюсь с Энцо для очередного занятия.

Энцо не щадит меня. Учит создавать правдоподобные иллюзии пламени. Самое трудное – передать игру оттенков. А ведь пламя постоянно меняется: от красного – к золотистому. Он бывает синеватым и белым. Я творю иллюзию за иллюзией, пока не начинаю шататься от усталости.

– Твои удары напоминают махание палкой, – сердито бросает он однажды, преподавая мне азы сражения на мечах. – Сосредоточься и попробуй снова.

Мы бьемся на деревянных мечах. Кроме нас, в пещере никого, если не считать гулкого эха. Легким движением Энцо выбивает у меня меч, ловит в воздухе и вновь бросает мне. Я пытаюсь поймать меч, но уставший глаз видит хуже обычного, и я хватаю воздух. Меч с силой ударяет меня по руке. Я морщусь. Час уже поздний, и больше всего мне сейчас хочется улечься спать.

– Прошу прощения, ваше высочество, – отвечаю я, стараясь забыть о боли.

«Провалиться этому принцу в преисподнюю!» – думаю я. Он всегда атакует меня слева, пользуясь тем, что левая сторона недоступна моему единственному глазу. Конечно, Энцо делает это намеренно, чтобы разозлить меня и вызвать приток силы, но сейчас у меня нет сил даже на злость.

– Я все-таки росла в доме негоцианта. Нас никто не учил сражаться на мечах.

– А ты и не сражаешься. Ты учишься азам самозащиты. У Молодой Элиты полно врагов, и ты не можешь рассчитывать только на иллюзии. Давай еще раз, – требует Энцо, поднимая свой меч.

Я атакую. Но не мечом. Я создаю темный силуэт волка и швыряю призрачного зверя в Энцо, надеясь его ошеломить. Бесполезно. Энцо нагибается. Мой призрак пролетает над ним. Энцо надвигается на меня, оттесняя к стене пещеры. Там он молниеносным движением выхватывает из-за голенища сапога кинжал. Совсем не деревянное лезвие застывает возле моей шеи.

Моя сонливость проходит, сменяясь нарастающей яростью. Энцо – опытный ассасин. Он бы справился с десятком таких «овечек», как я. Но зачем ему это надо? Торопливо создаю вокруг нас иллюзорную дымовую завесу. Кое-чему из приемов я все-таки научилась. Выхватываю у Энцо кинжал и направляю ему в горло.

Его рука, как клещами, сжимает мне запястье. В грудь утыкается что-то острое. Взглянув вниз, вижу острие меча, застывшее возле моих ребер.

– Не забывай: у нападающего может быть целый набор оружия, – говорит Энцо. Тем не менее по его глазам я вижу, что он доволен моими действиями. – Иначе и ахнуть не успеешь, как получишь смертельный удар.

– Раз вы такой знаток оружия, могли бы понять, какой кинжал настоящий, а какой нет, – отвечаю я.

Кинжал возле его горла превращается в облачко дыма. Настоящий, отобранный у Энцо, у меня в другой руке. Приставляю кинжал к его боку.

Энцо задумчиво смотрит на меня. Потом улыбается. Искренне, не скрывая своего удивления и даже восхищения. Все его лицо теплеет от этой улыбки. Мой страх напрочь пропадает, сменившись радостью. Я все-таки сумела сделать что-то, заслуживающее его похвалы. Энцо бросает деревянный меч, отводит мою руку от своего бока, но не торопится убирать пальцы. Его рука в перчатке накрывает мою. Меня обдает жаром. Энцо прижимается к моему плечу. Вспышка страсти пронизывает мою внутреннюю темноту, и иллюзорный дым вокруг нас из черного становится красным.

– Надо держать так, – вполголоса произносит Энцо, выправляя положение эфеса в моей руке.

О том, что дым поменял цвет, – ни слова.

– Сделай кинжал еще раз, – просит он. – Хочу как следует рассмотреть.

Моя злость еще не успокоилась. Да и прикосновение Энцо действует возбуждающе. Я сосредоточиваюсь. Сейчас мне легче удерживать нити силы. Из теней появляются очертания кинжала. Иллюзорный кинжал дрожит, в нем не хватает многих мелочей, придающих ему достоверность. Исправляю эти недочеты. Эфес становится ярко-красным. Там появляются щербины. Лезвие сияет. Теперь в нем есть ложбинка-кровосток. Я придаю своей иллюзии еще больше схожести с настоящим кинжалом. Конец лезвия становится тонким и очень острым. Меняю положение кинжала, чтобы Энцо разглядел его со всех сторон.

Иллюзорный кинжал почти не отличается от настоящего.

Энцо пристально разглядывает мое творение, и я чувствую, как бьется его сердце.

– Красота, – шепчет он.

Мне чудится, что я улавливаю два значения этого слова.

Энцо отпускает мою руку и убирает в ножны настоящий кинжал. Улыбка принца гаснет.

– На сегодня достаточно, – говорит он.

Энцо не смотрит мне в глаза, однако голос у него другой. Мягче.

– Продолжим завтра.

Что-то ударяет меня изнутри. Всплывает лицо Терена. Его сменяет лицо Виолетты. Не знаю, откуда пришел этот импульс и чем он вызван: моей ли страстью или честолюбием. Не в силах удержаться, хватаю Энцо за руку. Принц удивленно останавливается.

– Что-то еще? – спрашивает он.

Я молчу. Напряжение последних двух недель требует выхода. Не могу вымолвить ни слова, а голос внутри меня требует: «Скажи ему. Это твой шанс».

Сказать ему правду.

Энцо смотрит на меня. Терпеливо и, как всегда, пристально.

Слова – они уже совсем рядом, на кончике языка. Инквизиция вынудила меня шпионить за всеми вами. Терен Санторо удерживает у себя мою сестру, сделав ее заложницей. Помогите мне.

Я смотрю на Энцо. Вспоминаю жар его силы. Снова пытаюсь заговорить и снова не могу.

Наконец мне удается преодолеть скованность. Но я задаю совсем другой вопрос:

– Когда я буду участвовать в миссиях Общества Кинжала?

Энцо щурится на меня. Отходит. Мое сердце лихорадочно колотится. Какая же я дура! Зачем я спросила об этом?

– Если ты задаешь подобные вопросы, значит ты еще не готова для миссий, – отвечает Энцо.

– Я…

Момент упущен. Правда, что была готова сорваться с губ, снова тонет в омуте моих страхов. Щеки пылают от стыда.

– Я думала, вы захотите взять меня с собой, – лепечу я.

– А почему у меня должно появиться желание взять такую маленькую волчицу, как ты, на серьезные и рискованные дела? – тихо спрашивает он.

Меня опять захлестывает страсть, временно подавляющая напряжение.

– Потому что вам понравились мои иллюзии.

Энцо молчит. Затем его пальцы осторожно приподнимают мне подбородок. Второй рукой он упирается в каменную стену возле моей головы. Я дрожу. Откуда этот странный блеск в его глазах? Энцо смотрит на меня так, словно мы давно знакомы. С трудом сдерживаю желание прикрыть изуродованную половину лица.

– Ты так думаешь? – шепотом спрашивает он.

Энцо наклоняется ниже, еще ниже. Его губы нависают над моими. Кажется, он собирается меня поцеловать. С другим парнем так оно и вышло бы. Но с Энцо… Возможно, он снова меня проверяет. Если я чуть шевельнусь, наши губы соприкоснутся. От его ладони исходит жар, и все внутри у меня тоже вспыхивает. Мне больно дышать. В ушах шумит от пульсирующей силы. Я – посреди океана, и меня со всех сторон захлестывают горячие течения. Появляется ощущение чего-то нового. Вспоминается первое испытание, устроенное мне Раффаэле. Тогда я отозвалась на розеит – камень страсти и желания. Но розеит не стал моим главным камнем. Может, Раффаэле ошибся? Сейчас страсть рвется наружу. Еще немного – и она хлынет сквозь кожу. Мне трудно владеть собой. Вокруг появляются и гаснут иллюзии: лес, ночь, темные океанские воды. Как хорошо, что за спиной у меня стена. Иначе я бы, наверное, сползла на пол.

Кажется, ты что-то хочешь мне рассказать? Энцо молчит, но я представляю, что он задал мне этот вопрос. Мигом уверяю себя: да, так оно и было. Он спросил вслух. Я почти готова признаться ему во всем.

Энцо снова отходит, забирая с собой жар. Мне холодно. Болит все тело. Иллюзии рассеиваются. Впервые за все время нашего знакомства я увидела другого Энцо, который не похож на холодного, уверенного, смертельно опасного Жнеца… Я увидела в нем что-то уязвимое, даже какую-то вину. Ощущение такое, будто я подсмотрела в замочную скважину. Мне становится неловко. Что же произошло между нами? Он глава Ордена Кинжала, наследный принц, безжалостный ассасин и возможный будущий король. Тем не менее я сумела вывести его из привычного равновесия. И он меня – тоже. Тайна, о которой я продолжаю молчать, кажется глубокой пропастью, разделяющей нас.

Еще через мгновение – передо мной прежний Энцо. Отрешенный. Холодный.

– Мы подумаем, где нам может понадобиться твое участие, – говорит он так, словно ничего не случилось.

Может, ничего и не случилось, а то, что мне показалось, было иллюзией, которую я сама и создала ненароком. Такой же иллюзией, как призрак отца.

У меня опускаются плечи. Я молчу. Возможно, сегодня я была на волосок от смерти.

Энцо прощается со мной вежливым кивком и уходит, оставив меня в пещере одну. Сердцебиение не унимается. Там, где Энцо упирался в стену, остался черный отпечаток его ладони.