Глава Двадцать Пятая,
В Коей Лорд Ингльборо Принимает Посетителя, Остережение и Освобождение

Лорд Ингльборо возлежал, вцепившись рукой в подлокотник кресла, покоясь головой на его спинке, аккурат перед отверстой дверью в свое жилище, что вела в скромный уютный дворик, тот же, в свой черед, вел на большую площадь за ним. Во дворике росли бархатцы и розы, и маленький фонтан бил из центра водоема. Вечер выдался теплым, и господин наблюдал насекомых, образующих узоры с водяными брызгами. Лакеи ожидали его, готовы подать бренди, а он время от времени осведомлялся о пропавшем Клочке, нежно размышляя о том, что парень, должно быть, заплутал, предавшись, как порой делал, играм с товарищами.

Ворота дворика скрипуче отворились, заставив Ингльборо сфокусировать взгляд в надежде увидеть Клочка. Но близившаяся персона оказалась немного выше (хотя назвать ее высокой было нельзя) и носила блеклое черное. То был капитан Квайр, новый фаворит Королевы, человек, коего Ингльборо обещал обвинить завтра. Лорд решил, что, возможно, Монфалькон, разъярившись, известил Квайра о сем намерении – и ныне капитан явился утихомиривать обвинителя или переговариваться с ним. Старик выпрямился в кресле.

Капитан уже снял головной убор, демонстрируя массу густых волос, обрамляющую лицо. Его сомбреро пребывало под накидкой, в спрятанной правой руке, в то время как спрятанная левая лежала на спрятанном навершии меча: Королева, в слепой страсти наименовав Квайра своим Воителем, дозволила тот к ношению.

– Мой Лорд Верховный Адмирал. – Глас гладок и даже добродушен по интонации. Квайр учтиво поклонился. – Вы наслаждаетесь такими вечерами, милорд?

– Тепло чуть расслабляет мои косточки, капитан Квайр. – Ингльборо, всегда сентиментальнейший из троих выживших, обнаружил, что неспособен держаться с незнакомцем сколь-нибудь надменно, особенно после изрядного употребления бренди, размягчившего и без того беззлобную натуру. – Они всё более застывают, знаете ли, день за днем. Каменеют, говорят мои лекари. – Он изогнул губы: улыбка. – Вскоре я весь стану скалой, и прекратится, по меньшей мере, агония. Водружусь вон там, – кивок во двор, – и избавлю каменщика от хлопот, сделавшись памятником себе же.

Квайр разрешил себе выказать веселье.

– Хотите вина, капитан? – Ингльборо мучительно пошевелился.

– Благодарю вас, сир, но откажусь.

– Вы не выглядите пьяницей. Может, вы из тех, кто полагает, будто все вино – отрава?

– Оно всего лишь растратчик времени, милорд. Помутитель. Народы обретали величие и терпели бедствие вследствие вина. Я признаю его власть. А власть необязательно зловредна.

– Я слышал, у вас есть вкус к власти.

– Вы слышали обо мне, милорд. Я польщен. От кого же?

– От лорда Монфалькона, а он – мой старый друг. Он говорит, что нанимал вас.

– Одно время он был моим покровителем, вестимо. – Квайр прислонился к косяку, оказавшись наполовину на свету и наполовину в тени, наискосок к Верховному Адмиралу.

– Из сказанного им у меня создалось впечатление, что вы – человек жесткий. – Лорд Ингльборо изучал Квайра. – И в общих чертах злодей.

– В иных кругах моя репутация такова, милорд. Как и у лорда Монфалькона. И у сира Томашина Ффинна. Все вынуждены были проявлять суровость, по временам, из целесообразности.

– И я?

Квайр казался почти удивленным.

– Вы, милорд? Вы вели образцовую жизнь, как на нее ни посмотри. Странно, однако вас в тайных пороках не винят.

– Ого, капитан. Вы пришли, в конечном счете, мне льстить!

– Нет, милорд. Кроме прочего, лордом Монфальконом и сиром Томашином, главным образом, восхищаются как хитрецами. Я не хвалил вас.

– Но я благочестивее, да?

– Ваши руки не в крови, как минимум. – Капитан говорил по-прежнему мягко и бесцельно, словно проведывал больного друга, коего регулярно навещал. – А ведь редкая душа могла остаться невинной в правление Короля Герна.

– Меня впервые называют невинным. Что ж, я известный содомист. Все мои лакеи – вон те юнцы – перебывали у меня в любовниках. – Ингльборо заерзал в кресле. Обернулся глянуть на ухмыляющихся слуг. Он был уязвлен. – Невинность! – И все же Квайру удалось ему угодить. – Хо-хо! – Он содрогнулся от пронизавшей тело боли. – Ипократ, Ипократ! Мне так нужна твоя помощь! Еще вина, Крозье. – Лакей наполнил оловянную чашу бренди из кувшина и поднес ее к губам Ингльборо. – Спасибо тебе.

Он пригвоздил Квайра взглядом.

– Я внес свою лепту в строительство нового Альбиона, как вы знаете. Я нарушал избранные мной верования раз или два, ради Королевы – дабы защитить Державу. И я стану защищать Державу от любого врага.

– Как и мы все, я полагаю. Я неизменно служил интересам Королевы.

– Поистине?

Капитан Квайр поднес палец к приподнятой губе.

– Что ж, сир, уместно ли будет сказать, что я совершал поступки, о коих другие сообщали, что те в интересах Королевы?

– У вас нет своего мнения? Сие вы имеете в виду? Или вы скептик?

– У меня нет своего мнения.

– Значит, вы безнравственны.

– Думаю, милорд что именно таков я и есть. – Квайр улыбнулся лучезарно, будто Ингльборо ни с того ни с сего его просветил. – Безнравствен. Каковым и полагается быть всякому художнику во множестве отношений – за исключением, разумеется, защиты своего искусства.

– Так вы художник, сир? – Ингльборо спешным жестом велел влить в себя еще вина. – Пишете красками? Высекаете в камне? Или же вы драмодел? Поэт? Сочинитель прозы?

– Ближе к последнему, я бы сказал.

– Вы скромны. Вы должны рассказать мне больше о вашем искусстве. – Ингльборо ощутил сильную симпатию к Квайру, пусть мнение о капитане не заставило бы его отступиться от данного Монфалькону обещания.

– Не думаю, милорд.

– Должны. Я внимательно вас слушаю, капитан Квайр. К чему скрывать талант? Поведайте, что вы творите. Музыку? Пантомиму? Или же вы танцор – внутри своих покоев?

Квайр засмеялся:

– Нет, сир. Но я приведу вам пример моего искусства, если сие останется между нами.

– Превосходно. Я отошлю слуг. – Он слегка повел головой и был верно истолкован. Лакеи покинули господина, оставив его наедине с Квайром.

– Лорд Монфалькон говорил вам, что я содействовал его политике, – сказал Квайр, как если бы подслушивал утреннюю беседу. – Он упомянул сарацина, Короля Полония. Я усердно вкалывал у него на службе, милорд. Объехал весь земной шар. Я побывал в знаменитой стране Панаме, где бывший Секретарь Королевы нынче правит в качестве короля. Я возвел его на престол – от имени Альбиона. И с той поры дикарские, кровавые, неразумные обычаи уступили место цивилизованному правосудию. Я всегда презирал дикарей, милорд, как презирал всех, кто невежествен и ставит прецедент выше трактовки. Подобные привычки рождают лицемерие.

– Неумышленно, капитан Квайр.

– Конечно, нет, сир. Однако просвещение – лучше.

– Куда лучше, капитан. – Лорд Ингльборо ублажал гостя. – Богопочитание, к примеру, – великий погубитель достоинства Человека.

– Именно так. И я не стану перечислять сумму своих достижений, но они объемлют весь мир.

– Однако вы упоминали ваше искусство. Демонстрацию.

– Сие – мое искусство.

– Шпионаж?

– Если угодно. Частично. Политика в общем.

– И у вас есть нравственная цель. Пусть и общая – просвещение.

Квайр заинтересованно слушал. Он обдумал суждение лорда Ингльборо.

– Возможно, что и есть. Вестимо. Очень общая.

– Продолжайте.

Поза Квайра сделалась расслабленнее.

– Мое искусство охватывает множество талантов. Я работаю непосредственно с материалом мира, в то время как другие художники ищут способ лишь воздействовать на него – или его выразить.

– Трудное искусство. Наверняка в нем есть опасности, минующие прочих художников.

– Само собой. Я постоянно рискую жизнью и свободой. – Квайр посерьезнел. – Постоянно, милорд. Завтра же утром, посетив Королеву по поручению лорда Монфалькона, вы поставите мои планы и мою свободу под удар.

Лорд Ингльборо улыбнулся, почти забывая о боли.

– Так Монфалькон сказал вам. И вы пришли ко мне с просьбой.

– Нет, милорд.

– Значит, вы хотите очаровать меня, дабы я нарушил слово.

– Я имел в виду, милорд, что лорд Монфалькон не говорил мне ничего напрямую – и я здесь не в положении просителя. Я слышал ваш разговор. Видел, как вы сходитесь, и последовал за вами. Я, как предположил лорд Монфалькон, знаком с тайными областями дворца.

– Так вы подслушивали, да? Что ж, я в старину делал то же самое. Вы убили графиню Скайскую?

– Нет.

– Я так и думал.

– Вы полагаете, ее заколол лорд Монфалькон? – Квайр заговорил нейтрально.

– Ну, он никогда не был ей другом.

– Ходит слух, будто она бежала из страны.

– Бездоказательный. Скорее уж она мертва. Но мы отвлеклись от темы, капитан Квайр. – Сила вновь покидала лорда Ингльборо. Сумерки уверенно сгущались. – Лучше я скажу вам, что намерен делать. Моя обязанность – сдержать слово, данное Монфалькону, и известить Королеву об исходящей от вас опасности. Вы признались мне, что являетесь убивцем, соглядатаем, вы делаете вещи похуже. Я восхищаюсь вашей честностью, как я восхищаюсь любой честностью – честной жестокостью, честной жадностью, честным злодейством. Я, как и многие из нас, предпочту все сие в честном виде, нежели в лицемерном. И я доведу сие до сведения Королевы.

– Она уже знает, каков я, – сказал Квайр тихо и свирепо.

– Вы обо всем ей рассказали?

– Она признаёт во мне художника, каковым я и являюсь. Она обманывается, ибо лучше ей быть обманутой мной, чем вами, или лордом Монфальконом, или Всеславным Калифом Арабии.

– Я вас понимаю. Но мне придется перечислить ваши преступления – как их видит Монфалькон – завтрашним утром. Не думаю, что вы замышляете навредить лично Королеве. Не сейчас. Но я полагаю, что вы могли бы, во благовременье, нанести великий урон Державе и погубить Королеву. Вы куда хитроумнее, видите ли, чем лорд Монфалькон дал мне понять.

Капитан Квайр признательно поклонился:

– Будь вы моим покровителем, ничто подобное никогда меж нами не встало бы.

– Каковы ваши планы, капитан Квайр? Чего вы ищете достичь?

– Я ищу усиления и подчинения моих чувств, – сказал капитан Квайр. – Я отвечаю одинаково на все подобные вопросы.

– Но у вас должны иметься планы. Вы преданны Альбиону?

– Сие может утверждать любой. Что есть преданность? Вера в то, что, когда ты делаешь нечто для кого-то еще, ничего лучше сделать нельзя? Что ж, я не даю трактовок. Мне твердили: то, что я делаю, для Альбиона лучше всего.

– Значит, вы все-таки служите некоему господину. Кому же?

– У меня есть патрон, милорд.

Ингльборо задохнулся при новой атаке боли. Квайр шагнул к бренди, налил, поднес чашу к искривляющимся губам.

– Спасибо, капитан Квайр. Кто ваш патрон?

– Не в моем обычае разглашать такие имена.

– Вы, не обинуясь, говорили о Монфальконе.

– Пока служил ему – никогда, милорд.

– Задача, кою поручил вам патрон?

– Та же, говорит он мне, что и у лорда Монфалькона. Спасти Альбион.

– Однако он не в ладах с Монфальконом?

– По ряду вопросов.

– Жакотт? Жакотт жив и нанял вас?

Квайр потряс головой. Холодало. Он поежился.

– Так вы будете говорить с Королевой?

– Вестимо, капитан.

Капитан откинул накидку и показал кинжал в твердых ножнах.

Лорд Ингльборо взглянул на Квайра сквозь мглу и пожал плечами.

– Убьете меня? При стольких свидетелях?

– Разумеется, нет. Я недостаточно утвердился при Дворе.

– И все же ваш жест был продуман.

– Я обещал вам образец моего искусства.

– Обещали.

Квайр посмотрел во тьму дворика:

– Что ж, я поймал вашего катамита.

– Клочок у вас! – Лорд Ингльборо поднес обе распухшие руки к лицу. – Ох!

– Я завладел им, едва узнав о вашем намерении. Сегодня после обеда мы с ним играли. – Был тронут кинжал. – Он мой. Вновь будет ваш, если вы обещаете молчать обо мне.

– Нет. – Ингльборо трясся и говорил почти неслышно. – О, я не стану.

– Он будет в безопасности. Если заговорите, он будет умерщвлен.

– Нет.

– Вы признали, что вам нечем доказать мою вину. Королева захочет доказательств. Она возжелает сохранить обретенного во мне друга. Только вообразите, милорд.

– Конечно. Но я должен исполнить свой долг – и теперь в особенности. Я должен предупредить Королеву.

– Тогда Клочок начнет умирать.

– Пощадите его. – Голос стал далеким ветром. – Молю вас. Вредя Клочку, вы ничего не добьетесь. Я люблю его.

Капитан Квайр рукой в перчатке извлек тонкий клинок, зажав тот в кулаке.

– Моя маленькая пудинговая шпажка уже шпарила маленький пудинг бедняги Клочка. Нагрета и вставлена – вот так… Ах, погибнуть ему старинной, славной пидоровой смертью.

Лорд Ингльборо стонал.

– Обещайте молчание, милорд, – Клочка наравне с вашим, само собой, – и ваш паж будет возвернут.

– Нет.

– Вы цепляетесь за слово, данное неохотно, – и убиваете, в страхе и в муках, вашего возлюбленного.

Лорд Ингльборо плакал. Уголок его рта перекосился.

Квайр распрямился:

– Мне пойти привести его, милорд?

– Просто верните его, Квайр. – Речь Адмирала делалась нечленораздельна.

– И?..

– Верните его, молю вас.

– Вы станете молчать?

– Нет.

– Тогда и мне придется сдержать слово. Что бы ни приключилось, я пришлю вам что-нибудь на память. Глазик? Или нежное маленькое яичко?

– Пощадите его, прошу.

– Нет.

– Я люблю его.

– Ровно поэтому я его и пленил.

Ингльборо стал трястись. Его рот то открывался, то закрывался. Его глаза блестели, кожа сильно покраснела, затем сделалась синюшной.

С некоторым довольством капитан Квайр узнавал симптомы.

– Тише, милорд. Вас подводит сердце. – Взяв со стола бренди, он держал его поблизости от тянувшейся к нему руки. – Зачастую именно сердце отказывает первым, когда люди огорчаются, вот как вы. Мой дядюшка… Нет, нет – вино лишь навредит. Что, если вы умрете и не спасете Клочка? Клочок должен погибнуть, кроме вас его некому убедить молчать. Скажите мне, милорд.

Ингльборо скулил глубиной глотки. Его рот отверзался шире, шире, будто Верховного Адмирала удавливали веревкой. Его язык вывалился. Глаза вылезли из орбит.

Квайр позвал с великой заботой в голосе:

– Лакеи! Живо! Ваш господин болен!

Молодые слуги прибыли не сразу, ибо картежничали за пару комнат отсюда.

Они узрели Квайра в попытке влить бренди в рот своего господина. Крозье вынул кувшин из Квайровой руки, сказав печально:

– Слишком поздно, сир. Он мертв. Думаю, он умер счастливым. Вы воодушевили его до чрезвычайности, сир. Но, возможно, возбуждение было слишком сильным.

– Я боюсь, что вы правы, – согласился Квайр.