Глава Вторая,
В Коей Королева Глориана Встречает Первый День Нового Года, Принимает Придворных и Узнаёт о Некоторых Тревожных Материях
Возлежа на белых простынях, в просторном кремовом ночном платье со вшитой серебряной тесьмой – волосы убраны под чепец из льняного полотна, бледные руки украшены лишь двумя парными платиновыми кольцами с жемчугом, – Королева Глориана отбросила выцветший шелковый полог, воспряла и устремилась к окну. На заснеженных лужайках павлины-альбиносы прохаживались вдоль резных тисовых изгородей, казавшихся сим утром мраморными. Редкие хлопья еще падали, укрывая темные следы птиц, однако млечное небо светлело на глазах, и в нем даже обозначилась слабейшая лазурь. Глориана обернулась к юной фрейлине, Мэри Жакотт, стоявшей подле подноса, содержащего завтрак и донельзя груженного серебром.
– Вы весьма хороши нынче утром, Мэри. Прекрасный цвет лица. Подобающий женщине. Но, как я погляжу, вы устали.
В подтверждение леди Мэри зевнула.
– Праздничанье…
– Боюсь, я покинула Маскерад чуть раньше, чем следовало. Вашему отцу понравилось? А вашим братьям и сестрам? Насладились ли они? Увеселители? Они были забавны?
Она задавала множество вопросов, дабы не получить ни единого ответа.
– То была совершенная ночь, Ваше Величество.
Усевшись за изящный столик, Глориана стала приподнимать крышки, чтобы выбрать почки и сладкие железы.
– Холодные погоды. Мэри, вы хорошо питаетесь?
Когда госпожа принялась поглощать пищу, Мэри Жакотт чуть пошатнулась, и Глориана, заметив сие, повела вилкой.
– Возвернитесь ко сну на час или два. Мне вы не понадобитесь. Но сначала подкиньте дров в огонь и подайте горностаевую мантию. Се новое платье, да? Алый бархат вам идет. Разве только лиф тесноват.
Леди Мэри, склонившаяся над огнем, зарделась.
– Я намеревалась расширить его, мадам. – На мгновение она покинула комнату, вернулась с горностаем, одела им широкие плечи повелительницы. – Благодарю, мадам. Два часа?
Глориана улыбнулась, прикончила почки и приступила к сельди – решительно, пока та не охолодала.
– Не ходите к кавалерам и не пускайте их к себе, Мэри, просто поспите. Тогда вы сможете выполнить все ваши обязанности.
– Я так и поступлю, мадам. – Реверанс, и леди Мэри выскользнула из аскетических покоев Королевы.
Глориана нашла, что сельдь ей не по вкусу, и, прервав трапезу, резко встала. Благодарная за непредвиденное уединение, она подошла к зерцалу на стене за дверью. Изучила длинное, совершенное лицо, его изящные косточки. В больших зелено-голубых очах тлела слабая, беспристрастная пытливость. Чепец придавал чертам Глорианы сухости. Она сняла его, высвобождая каштановые локоны, тут же рассыпавшиеся по щекам ее и плечам ее; расшнуровала платье, сбросила горностая и осталась нага, нежна, сияюща. Ее рост достигал шести дюймов сверх шести футов, однако фигура была идеальна, а кожа безупречна, пускай в свое время на ней, как на дубе влюбленных, вырезали дюжину или более инициалов; с девичества ее испытывали почти всеми видами плетей и орудий, истязали огнем, надрезывали, били, царапали – сначала собственный отец или те, кто, служа ему, тщились проучить ее либо покарать ее; затем любовники, что, надеялась она, взнесут ее к единственно важному опыту, коего ей не удавалось вкусить. Она погладила свои бока, не нарциссизма ради, но отвлеченно, вопрошая себя, отчего столь чувствительная плоть, возбуждавшаяся столь искусными способами, отказывалась даровать избавление, коим дарила большинство тех, кому Глориана ее одалживала. Краткий вздох, и платье надето вновь, меха облекли плечи ровно в тот миг, когда надобно откликнуться: «Войдите», – на стук в дверь, и в покоях появилась ее ближайшая подруга, ее Личный Секретарь, ее наперсница, Уна, графиня Скайская. Графиню объяла парчовая марлотта – высокий воротник, короткие рукава с буфами, – полностью скрывавшая шею и оттенявшая лицо в форме сердца, распахнутая и являющая взору юбку-кринолин, червленую и золотую. Серые глаза Уны, умные и теплые, всмотрелись в Глориану – лаконичный вопрос с уже известным ответом, – прежде чем подруги обнялись.
– Гермесом прошу, впредь не посылай ко мне эдаких врачей! – Королева смеялась. – Они всю ночь кололи меня своими крошечными орудиями и столь мне наскучили, Уна, что я забылась крепким сном. Когда я проснулась, их уже не было. Ты пошлешь им от меня какой-нибудь подарок? За их старания.
Графиня Скайская кивнула, всячески разделяя осмотрительность подруги. Пройдя из опочивальни в смежный покой, она отперла маленький секретер и извлекла из него книжку для заметок, откликнулась:
– Италийцы? Сколько?
– Три мальчика и две девочки.
– Подарки столь же ценные?
– Так будет честно.
Уна возвратилась.
– Только что приплыл Том Ффинн. «Тристрам и Исольда» встала в док Черинг-Кросса не далее как три часа назад, и он жаждет тебя увидеть.
– Один?
– Или с лордом Монфальконом. Возможно, в одиннадцать, когда собирается твой Тайный Совет?..
– Выведай у него что-нибудь о природе его нетерпения. Мне не хотелось бы обидеть верного адмирала.
– Он верен тебе одной, – согласилась Уна. – Старики, вскормленные твоим отцом, ценят тебя не в пример более молодежи, ибо помнят…
– Вестимо. – Глориана сделалась холодна. Она не жаловала воспоминаний об отце и сравнений с ним, ибо любила сие чудовище все сильнее по мере того, как он старел и дряхлел, и, в конце концов, научилась ему сочувствовать, понимая, что он слишком ослаб для ноши, кою она едва могла взвалить на себя. – Кому сегодня назначено?
– Ты желала аудиенции для доктора Ди. Она условлена после встречи Тайного Совета. Затем никаких встреч до обеда (с двенадцати до двух) с послом Катая и послом Бенгалия.
– Они оспаривают какие-нибудь границы?
– Лорд Монфалькон подготовил бумаги и решения. Он поведает о них сим утром.
– После обеда?
– Твои дети и их воспитательницы. До четырех. В пять – церемония в Палате Аудиенций.
– Иноземные сановники, да?
– Традиционные дары и заверения Дня Новогодия. В шесть мэр и олдермены: дары и заверения. В семь ты согласилась рассмотреть дело о новых постройках Серого ордена. В восемь ужин: лорды Канзас и Вашингтон.
– Ах, мои романтичные девствийцы! Жду ужина с нетерпением.
– После ужина – лишь одна встреча. Аудиенции просит сир Танкред Бельдебрис.
– Новая метода рыцарственных дерзаний?
– Думаю, что-то личное.
– Великолепно. – Глориана, смеясь, вошла в гардеробную и воззвенела колокольчиком для служанок. – Я буду счастлива пожаловать бедного Воителя по меньшей мере одной милостью; он бесконечно жаждет угодить мне, но знает толк лишь в битве да гимнастике. Ведаешь ли ты хоть что-то касательно его просьбы?
– Я бы решила, что он испросит твоего позволения взять в жены Мэри Жакотт.
– О, с радостью, с радостью. Обожаю обоих. И пожалую его любой милостью, дабы отвлечь от благородного сосредоточения! – Явились фрейлины. Милые девушки, всякая побывала в любовницах Королевы и обрела в итоге должность: не могла же Глориана прогнать тех, кто старался усладить ее и не желал свободы. – Итак, день относительно беспечен.
– Зависит от новостей Тома Ффинна. Он может принести весть о войнах – в Западных Индиях.
– Западные Индии нас не заботят. За исключением Панамы они не пользуются нашей протекцией, слава богам. Разве что они нападут на Девствию – но какая из сих стран достаточно для сего сильна?
– При содействии Иберии?
– О, при содействии Иберии, вестимо! Только, я полагаю, Западные Индии ныне Иберии не верят, ведь столько жителей их послано было на убой. Нет, опасность нам следует искать поближе к дому, дражайшая Уна. – Она наклонилась поцеловать секретаря, пока служанки трудились над корсетом, дабы воспроизвести привычную фигуру со стручкообразным животом, требуемую ее положением. Глориана крякнула и испустила ветер: – Ых-х!
– Пойду сообщу сиру Танкреду, что он благословен.
Уна удалилась, а Глориана продолжила стенать под несколько даже успокоительным гнетом костюма, пока ее приготовляли, как ратоборца, наглухо и опрятно ко дню забот; наживотник и вертюгаль, накрахмаленные, укрепленные проволокой брыжи, шелковые чулки и туфли на высоком каблуке, расшитая нижняя юбка, платье золотого бархата, украшенное драгоценностями дюжины видов и цветочной аппликацией, накидка багрового бархата, отделанная горностаем, волосы пронизаны жемчужными нитями и увенчаны декоративной короной, лицо напудрено, на руках перчатки, на перчатках кольца, держава и скипетр в левой и правой руках, и вот Глориана готова струиться меж государственных дел, окружена, как фрегат чайками, маленькими пажами и фрейлинами (из коих иные держат ее шлейф), движется в Тайную Палату, где ожидают ее советники. Она плывет по коридорам, убранным шелковыми флагами, гобеленами и картинами; коридорами, что декорированы сияющими панно, изображающими сцены триумфов и злоключений Альбиона, зверей, героев, пасторальные сцены, сцены с экзотическими восточными, африкскими и девствийскими пейзажами. И она минует вельмож, что склоняются в поклоне либо реверансе, изливают на нее комплименты, и некоторым она должна адресовать «доброе утро» или вопрос о здоровье; проходит мимо сквайров и статс-дам, конюших, сенешалей, дворецких, лакеев, слуг всевозможных родов. Ее ноги ступают по коврам, мозаикам, плиткам, полированному дереву, кое-где по серебру, изредка по золоту, мрамору и свинцу. Она изящно петляет по Первой, Второй, Третьей Палатам Аудиенций, покачивая юбочным панье, шагает меж придворными и ходатаями, ожидающими ее милостей, и Почетными Гвардейцами, ее личной охраной, отрядом лорда Рууни в багрянце и темной зелени, салютующим ей пиками, лакеи же распахивают двери Аудиенциального Покоя, пересекаемого ею без промедления, – и далее в Тайную Палату, где королевские советники встают, кланяются, ждут, пока она усядется на кресло во главе длинного стола, и возвращаются в прежнее положение: двенадцать джентльменов в мантиях из дорогих тканей и с золотыми цепями на груди.
Помпезное окно за спиной Глорианы проливает свет, фильтруемый тысячью цветов исполинского витража, что изображает Императора и Дань: отец Глорианы запечатлен в виде Короля Артура, Лондон предстает Новой Троей (легендарная цитадель Мистической Британии Златого Века, основанная предком Глорианы, князем Брутием, семью тысячелетиями ранее), что наводнена представителями всех народов мира, приносящими дары, дабы возложить их на девяносто девять ступеней престола Империи, окаймляемого девами Мудростью, Истиной, Красотой и Жалостью, кои образуют сияющую корону. Про себя Глориана полагает сей витраж пошлятиной, но уважение к традиции и память об отце требуют от нее сохранять окно. По шестеро с каждого края темного стола, с гравированными серебром роговыми чернильницами, гусиными перьями, песочницами и бумагой, разложенными перед каждым в строгом порядке, дюжина Тайных Советников Королевы, двенадцать знакомых лиц, восседают сообразно иерархии. Одесную от Глорианы – лорд Перион Монфалькон в черном и сером, с огромной седой головой, полусклоненной, будто он дремлет, Лорд-Канцлер и Верховный Секретарь; ошую – задумчив, орлообразен, с длинной белой бородой, подстриженной квадратом, в коричневых шапке и плаще, в перехваченном поясом дублете, со златой цепью из шестиконечных звезд – доктор Джон Ди, Советник Философии. За лордом Монфальконом – сир Орландо Хоз, арап, тонкий и клиновидный, в сплошном темно-синем, с воспевающим бережливость кружевном воротнике чуть светлее, с цепью из серебра, черные глазки уперлись в бумаги, Лорд Верховный Казначей; напротив, недвижный на манер камня, не подающий виду, но мучимый подагрическими болями, багроволицый строгий старик, достославнейший мореплаватель Альбиона Лисуарте Армстронг, четвертый барон Ингльборо, Лорд-Адмирал Альбиона, в лиловом бархате и белом кружеве, с цепью массивной, почти якорной, на шее, с глазами голубыми, как бледнейшие океаны Севера. Далее справа – Кровий, лорд Рэнслей, Лорд Верховный Камергер Альбиона, с бледно-золотыми брыжами и манжетами, в стеганом орельдурсовом дублете, с должностной цепью, разукрашенной рубинами; затем сир Амадис Хлебороб, Хранитель Королевской Мошны. В шелках в бело-синюю полоску, отвернутых вкруг шеи и запястий, дабы открыть малиновую подкладку, поверх коей покоились огромный просторный воротник и широкие манжеты, из чистого льна; и с серебряной цепью, тонкой и изящной, намеренно перекликающейся с серебряными пуговицами верхнего платья, то был статный, сардоничный, большеротый, темновласый щеголь, серьезно относящийся к своим обязанностям. Он, казалось, изучал ранее не замеченный им аспект окна. На противоположной стороне от сира Амадиса – сир Вивиан Сум, пухл и волосат, в домотканой одежде, делающей его схожим с мелким землевладельцем, Вице-Камерарий Королевы. Совсем близко к сиру Амадису – мастер Флорестан Уоллис, выдающийся ученый, с ног до головы в черном, цепей не жалующий, зато с небольшим значком на груди, с волосами тонкими и длинными, стелющимися по плечам, с губами сильными и сжатыми; он – Секретарь Высокой Речи Альбиона, языка официальных воззваний и церемониала, а равно сочинитель коротких пьесок, что ставили при Дворе. Следующая пара: Периго Стрелдич, Мастер-Конюший, в темно-коричневом, и Исадор Бьюцефал, Военный Секретарь, в кроваво-красном. Оба бородаты, почти близнецы. Последним справа – мистер Оберон Орм, Мастер Королевского Гардероба, в сиреневом и ярко-зеленом не очень-то по сезону, с гигантскими брыжами обоих цветов, подчеркивающими длину его носа и невеликость губ, с намеком на багрянец в белках глаз; слева же – мистер Марчилий Галлимари, смугл, веселый наполитанец в дублете с разрезами, буфами и галунами, что являли глазу разноцветье не хуже заоконного; с завитыми волосами, с брильянтом в одном ухе, смарагдом в другом; с тонкой бородкой клинышком и тенью усиков – талантливый Мастер Гуляний.
Королева улыбнулась.
– Сколь легка и радостна атмосфера в палате ныне утром. Должна ли я понимать сие так, что празднество продолжается?
Монфалькон пугающе восстал из-за стола:
– По большей части, Ваше Величество. Мир спокоен. Как могила – сегодня. Однако сир Томашин Ффинн несет весть…
– Я знаю. Я намереваюсь увидеться с ним по окончании сего собрания.
– Значит, Ваше Величество ведает, что именно он сообщит? – Многозначительное кряхтение.
– Еще нет, лорд Монфалькон.
– Ну же, ну же, мой Лорд-Канцлер! – Доктор Ди соперничал с ним издавна. – Ваш намек столь зловещ, что можно в кои-то веки заподозрить конец света! Вы недовольны тем, что над Альбионом не нависла никакая опасность? Вам надобно дурное знамение? Обратиться ли мне к Талмуду? Состряпать вам катастрофу? Выпустить пару-тройку бесов из бутылей, обнаружить в звездах темное будущее, устрашить присутствующих разговорами о возможных напастях, что нас поразят, если не внимать одним знакам и пренебрегать другими?
Его голос, в сущности лишенный тембра, неизменно наводил кого-нибудь на мысль, что он вещает, как сейчас, сардонически; другие всегда воспринимали его буквально. Так он окружался двойственностью, недоступной его пониманию, и часто бывал весьма озадачиваем иными советниками по той простой причине, что, сам того не зная и не желая (он ничего не мог поделать со своим голосом), озадачивал их.
Перион Монфалькон не озадачился ни в малейшей степени, ибо насмешки Ди были ему привычны. Оба они ничуть не любили друг друга. Лорд Монфалькон, хвастая терпеливостью, внимал исключительно Королеве.
– Ваше Величество, речь о пустяке, что может сделаться орехом, из коего произрастет до чрезвычайности перепутанный корень.
Яростно стремясь избегнуть полномасштабной драмы с участием двух заядлых игроков, Королева Глориана воздела обе руки.
– Тогда, быть может, призовем Тома Ффинна пред наши очи, дабы услышать объяснения?
– Что ж… – Лорд Монфалькон повел плечами. – Вреда от сего не будет. Он за стеной, в Первой Приемной Палате.
– Так велите привести его сюда, милорд.
Лорд Монфалькон вышел из-за кресла и поплелся к дверце за ним, ведшей в комнатку, что отделяла Тайную Палату от его ведомства. Отворив дверцу, он отдал приказ лакею; после паузы о пол ударила деревянная нога Ффинна. Сообразно случаю сир Том чуть подстриг бороду, шляпа его хвастала пятеркой багряных страусиных перьев, с левого плеча свешивалась плиссированная накидка цвета бутылочной зелени, сияли накрахмаленные брыжи, изумрудно зеленел дублет, перехваченный поясом на затянутой корсетом талии, широкие, цвета канавной жижи штанины под коленями стянуты были лентами, белели чулки, посверкивали золотые пряжки на черных туфлях. Сир Том нарядился в лучшее. Маленькие, часто мигающие глаза при виде Королевы чуток расширились, и он снял шляпу, отвесил низкий поклон, неуклюже заковылял на резной ступне, сконструированной таким образом, чтобы в ней удобно гнездилась перепиленная лодыжка.
– Ваше Величество.
– Доброго дня вам, сир Томашин. Мы ожидали вас ранее. Вы попали в бури?
– Во многие, Ваше Величество. Всякую лигу пути. Наш урон был преизряден. Снесло всю снасть, кроме пары стакселей, и мы почти лишились арсенала ко времени, когда показался берег Иберии. Протащились через Узкое море и встали в порту Гавры на мелкий ремонт, после чего двинулись далее. Сие было четыре дня назад.
– Итак, ваша весть из Франции?
– Нет, Ваше Величество. Она лишь получена во Франции. Пока мы стояли в гавани, задерживаемы сверх срока невежами, коих прислали к нам под видом столяров и парусных дел мастеров, в порт зашел преогромный старомодный галеон вёсел на сорок. Он плыл под полонийским флагом, пробудив во мне любопытство, ибо корабль был явно церемониальный, раззолоченный и с золотыми шнурами в канатах и леерах. Галеон тяжело вплыл в гавань и бросил якорь почти по соседству с нами. Заинтересовавшись судном, я послал поклоны его капитану, и, как следствие, тот пригласил меня на свой борт. То был пожилой джентльмен из штатских. Еще и благородный. И радостный ввиду встречи, поскольку он пребывал без ума от Королевы Глорианы и Альбиона и жаждал любых счастливых сведений по обоим пунктам. Он восхвалил нашу землю и ее Королеву и принялся льстить мне, узнав мое имя и вспомнив мое собственное приключенчество.
– Ах, вот они каковы, ваши вести, сир Томашин, – вскинулся доктор Ди с единственной целью досадить лорду Монфалькону. – Мы любимы Полонием.
– Доктор Ди! – Королева полыхнула взглядом, и доктор опал.
– Без сомнения, – продолжил Ффинн, – ибо корабль и посейчас ожидает короля Полония, прибывающего по суше в карете, чтобы взойти на борт и из Гавры отправиться в Лондон.
– С каким же намерением? – Сир Амадис Хлебороб нехотя отвлек глаза от окна. – Самолично король? Без флота? Без какого-либо эскорта?
– Он приплывет в качестве ухажера, – спокойно ответствовал Том Ффинн. – Против того, почти как жених. Ему сдается, если верить моему благородному полонийцу, что Ваше Величество согласится за него выйти.
– Ах. – Косой взгляд Глорианы на лорда Монфалькона выдавал смущение.
– Мадам? – Лорд-Канцлер поднял голову.
– Оплошность, милорд. Я должна была вас уведомить. Я слала письма Королю Полония.
– С согласием на брак?
– Разумеется, нет. Мы списались, пока вы пребывали в лихорадке, в ноябре прошлого года. Пришло письмо от Полонийца. Достаточно формальное. С предложением визита – личного визита короля – по всей видимости, тайного визита, как я ныне думаю, – но, так или иначе, инкогнито. Я согласилась. Два поспешно сочиненных послания, одно заверяло его в расположении к нему нашего народа, другое предлагало посетить нас в начале Нового Года. Ответов не последовало. Возможно, письма заблудились. Его почитают за доброго малого, и мне было бы любопытно с ним встретиться.
– Из чего он заключает – несомненно, трактуя жест Вашего Величества сообразно обычаям своей страны, – что вы готовы услышать его предложения руки и сердца. – Лорд Монфалькон прочистил горло и надавил ладонью на грудь. – И если вы откажете ему, мадам?
– Должно сообщить ему, что он неверно понял наши письма.
– И он заподозрит заговор. Полониец – наш добрый друг. Его империя могущественна, она простирается от Балтики до Срединного моря и владычествует над сорока странами-вассалами. Между нами мы сдерживаем Татарию…
– Мы знакомы с политической географией Европы, лорд Монфалькон. – Доктор Ди провел длинным ногтем по челюсти. – Вы полагаете, что Полониец, посчитав себя отвергнутым ухажером, а то и обманутым влюбленным, отомстит, пойдя на нас войной?
– Не войной, – лорд Монфалькон говорил, будто отвечая на свой же голос, – возможно, что и не войной, однако напряженности в отношениях мы позволить себе не можем. Татария всегда готова. Не станем забывать и про амбиции Арабии.
– Тогда, видимо, мне нужно выйти замуж за Полонийца. – На мгновение Королева Глориана сделалась лихой девчонкой. – А? Спасло бы сие нас, милорд?
– Всеславный Калиф Арабии вскоре нанесет нам Государственный Визит, – раздумывал лорд Монфалькон. – Все говорит о том, что он тоже намеревается сделать предложение. Еще через месяц прибудет иберийский Теократ – однако ему ведомо, что его случай безнадежен, ибо попросту невозможен. Но Арабиец, Арабиец… – Он обрел решительность: – Иного выхода нет! Они должны прибыть вместе!
– Но Полониец неминуем, – указал Том Ффинн. – Он вот-вот будет в Гавре. Еще день или около того – и он встанет в лондонский док!
– Когда он должен прибыть? – Монфалькон шагал туда-сюда вдоль стола, а его товарищи по Совету пытались уследить за ходом и его мысли, и его тела.
– Сорок восемь часов, я полагаю, отделяет его от меня. Я же снялся с якоря с утренним приливом – вчера.
– Итак, у нас есть, наверное, три дня.
– Самое большее.
– Я весьма сожалею, лорд Монфалькон, что забыла поставить вас в известность… – Голос Глорианы был слаб.
Вдруг Лорд-Канцлер выпрямился, прервал размышление, дернул плечами.
– Несущественно, мадам. Нас ждет конфуз, не более того. Нужно молиться, чтобы Полониец задержался чуть дольше и совпал с Арабийцем.
– Но чем сие улучшит ситуацию, милорд?
– Вопрос гордыни, мадам. Если вам нужно уязвить гордыню одного или обоих, наши отношения, естественно, ухудшатся. Но, если Полоний уязвит гордыню Арабийца или наоборот, мы усилимся. Оба не подумают плохо о Королеве, каждый подумает хуже о другом. Как вы понимаете, мадам, я обдумываю не ближайшие проблемы, но потенциальные. Арабия и Полоний составляют маловероятный альянс, но невозможным его не назовешь. У них имеется общая морская граница – Срединное море, – и несмотря на то, что проход в оное недурственно контролирует Иберия, что, в свой черед, спелась бы против нас с Арабией…
– О, извилистость вашего мышления, сир! – Черная рука поднялась, будто отражая удар, – впервые заговорил сир Орландо Хоз. – Один лишь я озадачен? – Он говорил с почтением. Монфальконом он восхищался.
– Озадачены мы все, не считая Лорда-Канцлера, я полагаю. – Королева Глориана зашелестела манжетой. – Но я уважаю его тревоги, ведь он предвидел важную угрозу Державе не единожды. Нам должно предоставить дело вашей дипломатии, милорд. И я буду чтить любое принятое вами решение.
Низкий поклон.
– Благодарю, мадам. Я почти уверен, что казус разрешится сам собою.
– Сир, я полностью виновна в сем злосчастии. Взаимная корреспонденция случилась, когда… Я была обуяна столь многими проблемами… Мне сдается…
Лорд Монфалькон был тверд.
– Королеве объясняться не следует.
– Его считают почти за клоуна, как я нахожу, сего Полонийца, – Лисуарте Ингльборо просвещал окружающих. – По меньшей мере эксцентриком. Странно, что он не прислал эмиссаров. Сделай он сие, мы бы не удивлялись.
– Лорд Ингльборо, как я вижу, говорит чистую правду. – Пальцы Тома Ффинна перебрали плюмаж на шляпе. – Граф Корнёвский – если я верно запомнил его чужестранное имя – выражал примерно то же самое, но не столь прямо. Его господин слаб в государствоуправлении, в основном же им владеет страсть к музыке и прочему подобному. Выражаясь платонически, тамошний народ упадочничает вовсю. В Полонии имеется парламент, представляющий интересы как общин, так и дворян, он и готовит для короля все королевские решения, Ваше Величество, или так говорят. – Маленький адмирал дал себе волю и пронзительно хихикнул. – Странная страна, имеющая короля, но не использующая его, да?
Королева Глориана расплылась в улыбке медлительно, почти завистливо.
– Что ж, мы благодарим вас за сию услугу, Том Ффинн. Располагаете ли вы иными вестями? Касательно ваших приключенствий в Западных Индиях?
– Золотой балласт не покинул нас в штормах, Ваше Величество, и по-прежнему на борту, в Черинг-Кроссе, ожидает вашего соизволения, в трюмах «Тристрама и Исольды».
– Есть у вас опись, сир Томашин? – Обращение сира Орландо Хоза с моряком было весьма теплым.
– Вестимо, сир. – Том Ффинн захромал, извлекая из-за пояса бумажный свиток, и, склонившись торжественнее некуда, вручил его Королеве Глориане. Та развернула документ, но почти всем глядевшим на нее стало ясно, что она смотрит, не читая.
– Достаточно, чтобы построить и оснастить целую эскадру кораблей! – Глориана свернула бумагу и вручила ее лорду Монфалькону, а тот передал документ сиру Орландо. – Не разделите ли вы десятую долю между собой и командой, сир Том?
– Вы великодушны, мадам.
– Десятую – от сего! – Лорд Верховный Казначей раздувал ноздри на манер испуганного жеребца. – Слишком много! Двенадцатую, Ваше Величество…
– За риск столькими жизнями?
Сир Орландо фыркнул:
– Прекрасно, мадам.
Королева Глориана окинула взглядом всю длину стола.
– Мастер Галлимари. Подготовлены ли увеселения для всех сегодняшних торжеств?
– Конечно, Ваше Величество. За обедом ваш слух усладит музыка мастера Павеалли…
– Превосходно. Я уверена, что и все прочее уместно. И платье на сегодняшний вечер уже ожидает нас, а, мастер Орм?
– Каждой пуговицей, мадам.
– А вы, мастер Уоллис, подготовили ли речь на вторую половину дня?
– Две, Ваше Величество, – одну для иноземных посланников, одну для мэра Лондона.
– И мне не нужно ничего решать касательно обеда и ужина, я полагаю. И, сир Вивиан, я сожалею о том, что мы не сможем отправиться на охоту до следующей недели, но молю вас поохотиться без нас.
Тем самым Королева разрядила атмосферу в палате Совета, рассмешив всех, ибо над страстью сира Вивиана подшучивали здесь и там.
Неспешно Глориана поднялась из кресла, даря ответной улыбкой внезапно развеселившихся советников. Они встали, дабы формально выразить уважение.
– Более срочных дел нет? Се была единственная неотложная проблема, лорд Монфалькон?
– Ровно так, мадам. – Старый Канцлер поклонился и передал ей свиток. – Здесь – предлагаемое мною решение для Катая и Бенгалия.
Она приняла свиток.
– Я прощаюсь с каждым из вас, джентльмены.
Согнулись тринадцать ног. Глориана оставила сие поклонявшееся сборище и вмиг оказалась окружена, второй раз за день, пажами и фрейлинами, что препроводили Королеву до собственного ее обиталища, где она смогла провести, к вящей радости, половину часа, наслаждаясь изучением полонийского вопроса в компании своей созаговорщицы по невинности, графини Скайской.
Перион Монфалькон, хмурясь, дал сигнал сначала Лисуарте Ингльборо, а потом сиру Тому; закадычная дружба связывала сию троицу, пережившую тиранию, возврата коей они поклялись избежать. Второпях попрощавшись с товарищами по совету, Монфалькон увлек сих двоих за маленькую дверцу и далее через пространство меж палатами в собственное ведомство. То были огромные залы. Их заполняли книги о Законе и Истории. Иные тома размерами не уступали самому Монфалькону. Залы освещались высокими окнами, задуманными таким образом, чтобы подглядеть занятия здешних работников было невозможно. Рассеянный свет, вливаясь, словно бы застаивался у потолков и почти не достигал пола, на коем трое мужчин стояли теперь близ содержавшегося в образцовом порядке письменного стола лорда Монфалькона.
Лорд-Канцлер вздохнул и, качая головой, почесал мощный нос.
– Она впервые ведет себя столь прихотливо. Оттого ли, что я, занедужив, не вставал с кровати и она ощущала себя покинутой? Поступок глуповатого ребенка. Она не была такой с рождения.
Лорд-Адмирал опер свои косточки о столешницу.
– Возможно, она желает отвести душу?
Том Ффинн отверг сию гипотезу.
– Она слишком хорошо сознает свои обязанности. Возможно, она была не в себе.
– Сие вероятнее. – Монфалькон потер ни с того ни с сего занывшую, словно он побывал в бою, руку. – Но при всем том… вы заметили боль? Не исключено, что в минуты, когда она писала и отсылала письма, она надеялась стать свободной.
– Ни в какое иное время не выказывала она такого помрачения. – Охнув, лорд Ингльборо охватил рукой левое бедро. Его собственная агония грозила вывернуть тело наизнанку.
Лорд Монфалькон сказал:
– Мы обязаны гарантировать, что подобное не повторится. И избавить ее от муки, если сие возможно.
– Ты становишься сентиментален, Перион. – Том Ффинн спокойно произвел смешок, леденивший кровь тысяч людей. – Но как нам решить сию дилемму?
– Она должна отпасть сама собой, – сказал Ингльборо. – Верно?
Монфалькон потряс решительной головой.
– Есть иной способ. Более одного, но для начала я испробую менее драматический. Я привык к подобным манипуляциям. Если б только Королева знала, на что я иду, дабы укрепить Веру в ней и в ее подданных! В данном случае искусство в том, чтобы провести и отсрочить всех ухажеров, сохранить в них надежду, не давать никому настоящих заверений, никого не оскорбить, истощить настойчивых и приободрить удрученных. Так я разыгрываю флирт для Королевы. – И он изобразил короткий, нетипичный для него танец, полагаемый, как видно, исполненным флирта, после чего уселся. – Упаднический Полониец движется оттуда, воинственный Арабиец отсюда. Секрет в том, как позволить им прибыть почти одновременно в надежде, что они столкнутся – взглянут, так сказать, в зерцало и отшатнутся от увиденного, – и удалятся, обиженные.
– Но Полониец явится слишком скоро! – настаивал Том Ффинн.
– Значит, я его остановлю.
– Как?
– Саботажем. Его корабль можно ненадолго задержать в Гавре.
– Он отыщет другой.
– Верно. Тогда ближе к дому… – Стук в дверь, и насупившийся лорд Монфалькон: – Войдите.
Явился юный паж. В вытянутой правой руке он держал запечатанный конверт. Паж поклонился компании.
– Милорд, послание от сира Кристофера, велено передать незамедлительно.
Лорд Монфалькон принял конверт и взломал печати, поспешно вчитался, свирепея.
– Тот, кого я полагал… единственный, кого я считал… и он объявлен убивцем и разыскиваем повсюду. Клянусь Зевесом, я бы с радостью посмотрел, как сей жабеныш прыгает на виселице.
– Твой слуга? – ухмыльнулся Том Ффинн. – Скверный слуга, если верить услышанному.
– Нет, нет. Лучший из имеющихся. Умнее никого и нет. Никого нет и порочнее… но, кажется, он перехитрил самого себя. И арабийский князек тут как тут. Конечно! Арабиец сира Ланцалота!
– Мы бы просветились, Лисуарте и я, – сказал Том Ффинн и мигнул весьма задорно, давая друзьям понять, что его интерес к содержанию письма не столь уж мал. Однако лорд Монфалькон смял послание, затем сжег его, не раздумывая, на решетке, уже черной от былых писем.
– Говорить не о чем. – Он сделался лукав. – Теперь мне должно сплести интригу, дабы спасти моего жабеныша, моего нежеланного знакомца, от обжарки. Как обойти Закон, поддерживаемый нами обоими?
– Нечто тайное и веское. – Сир Томашин Ффинн заковылял к двери. – Ты отобедаешь со мной, Лорд Верховный Адмирал? Или, еще лучше, не пригласишь ли меня на обед?
– С радостью, Том. – Лорда Ингльборо, благороднейшего из выживших, кажется, встревожили слова Канцлера, а равно и его дела. – Богами заклинаю, Перион, ты ведь не намерен возвращать прежние дни твоими кознями.
– Я строю козни исключительно затем, чтобы предупредить подобное возвращение, лорд Ингльборо. – Со всей серьезностью Лорд-Канцлер склонился перед друзьями и пожелал им приятного аппетита, прежде чем дернуть за веревку, пробуждающую к жизни колокольчик, что вызовет из полумрака Лудли, дабы тот передал письмо своему господину, Квайру.
