Продолжение знакомства. Физик

Платову кровь из носу нужен был толковый технарь. Родная соответствующая служба подсказала ему пяток адресов, так Платов и оказался в этой студенческой общаге.

Лампочки в коридоре еле тлели, трудно было даже разглядеть номера комнат. Поскольку темнота – друг студентов, прямо посреди коридора целовалась пара, прерывать это сладостное занятие своим вопросом Платов посчитал кощунством, и уже обходил влюбленных, когда рядом открылась дверь и через нее выплеснулась из комнаты прекрасная смесь из песни Визбора, ментоловых сигарет и кубинского рома. И все это Платов услышал и ощутил благодаря высокой брюнеточке, уже хорошо выпившей, потому сосредоточенно уставившейся на целующихся.

– Я тоже так хочу, – сказала она. И обратилась к паре: – Сальников, Клавочка, где Миша? Вы можете мне сказать, где Миша?

– А то ты не знаешь! Он у себя, где же еще! Обещал прийти минут через двадцать.

– Пойду соблазнять.

Она на миг вновь исчезла в веселой комнатке и тут же явилась вновь с двумя стаканами рома.

– Малышева, – сказал Сальников. – Ты что, Мишу не знаешь? Раз сказал через двадцать, значит, через двадцать.

– А я уже не могу!

Посторонний человек ни для брюнетки, ни для Сальникова с Клавочкой не существовал, и Платов решил до поры до времени не менять ситуации. Но когда девушка со стаканами едва не врезалась в него и окропила ромом свитер, Платов спросил вежливо:

– Простите, вы к Михаилу Милевскому? Не покажете, где его комната?

Малышева удивленно уставилась на него, словно не понимая, откуда на ее пути взялся этот посторонний, потом догадалась:

– А, так это он что-то для вашей диссертации делает? Идите за мной. Только я первая. У меня тоже очень неотложное дело. Очень!

И она пошла по коридору, покачиваясь и держа в руках стаканы. Остановилась через третью дверь, стала соображать, как ей быть дальше, попробовала открыть лбом, но не получилось. Платов хотел было ей помочь, но Малышева яростно зашипела:

– Отойдите отсюда! У стены стойте, а то он вас увидит и меня отправит назад. Он у нас все видит, такое тут понавешивал… Золотые мозги, надо его к рукам прибирать.

Из встроенного динамика раздался голос:

– Малышева, с кем ты там разговариваешь?

Она дернула бровками, глядя на Платова: мол, что я вам говорила? А вслух ответила:

– Миша, это я уже сама с собой. Впусти меня. Сим-сим, откройся!

Щелкнул замок, дверь автоматически открылась.

– Мерси, – поклонилась ей Малышева и вошла в комнату.

Здесь было еще сумрачней, чем в коридоре. Горела только настольная лампа, у которой сидел старшекурсник Милевский, крепкий парень с копной черных волос и роскошным чубом. Перед ним светились экраны видеокамер, клубились провода, исходил от паяльника к потолку канифольный столбик дыма. Не отрываясь от работы, даже не повернув головы в сторону девушки, Миша спросил:

– Чего тебе надобно, Малышева?

Та шла к нему по-прежнему с протянутыми руками, отягощенными стаканами:

– Миша, там у нас день рождения…

– Знаю. Но мне пока не до этого. Я же сказал, что приду, но позже.

Она подошла уже к столу, осматриваясь и не зная, что делать дальше: кроме стула, на котором сидел Милевский, стоял еще один, но он был завален железками и батарейками.

– Я позже приду, Малышева, – повторил Миша. – Теперь уже через семь минут. А если будешь меня отвлекать, то позже.

– Миша, – простонала жалобно девушка. – Но я прямо сейчас так хочу выпить с тобой на брутерброд… ой, на бутершафт…

– М-да, – сказал понимающе Милевский. – Крепкий ром, наверное. Иначе с чего бы это – на брудершафт? Мы вроде давно на «ты».

– А целоваться все равно хочется, – сказала Малышева.

– О, женская логика! Ладно, присядь пока на кровать.

Малышева захохотала:

– Тоже логично! Раз на «ты», сразу – кровать. Эта на тебя непохоже, Миша.

На кровати тоже лежали пульт, трансформатор, батарейки, прочая мелочь, и Милевский счел нужным предупредить:

– Смотри, не нажми там ничего.

Малышева продолжала смеяться, протягивая в его сторону руки со стаканами:

– Миша, чем же я нажму, у меня же обе руки заняты!

– Женщины всегда найдут, чем нажать.

Малышева плюхнулась на кровать, как раз задом на пульт, раздался взрыв…

Вот в такой ситуации и беседовали в первый раз Платов с Физиком. Потом была и вторая, и третья встречи… Дома тоже неоднозначно восприняли его уход из науки. Платов в деталях знает, как это происходило.

Значит, так. Богато обставленная квартира. За журнальным столиком сидит отец Миши, сжав виски ладонями. Мама прохаживается туда-сюда вдоль серванта, нервно похлопывая в ладошки.

– Борик, – говорит она мужу. – Надо что-то думать. Если Миша наденет погоны, он не сделает себе карьеру. Ладно, сын не пошел по нашим стопам, не захотел поступать в медицинский, хотя Мира Абрамовна могла все для этого сделать…

Борис Львович сдавливал виски не от головной боли и не от переживаний по поводу карьеры сына – он размышлял над очередным своим шахматным ходом.

– При чем тут Мира Абрамовна, – сказал он, – если Миша окончил школу с медалью?

Жена никак не откликнулась на эту фразу и продолжила свою мысль:

– Он захотел пойти в физики. Ладно, хорошая наука, телефон Капицы я достала, и Мира Абрамовна опять обещала…

После очень долгого раздумья Борис Львович сделал-таки ход, сын на него ответил сразу, а мама горестно всплеснула руками:

– И вот когда есть диплом, когда есть возможность попасть на хорошую работу с зарубежными командировками – и надевать погоны?! Идти в какой-то закрытый НИИ?

– Мама, командировки мне там обещают, – сказал Михаил.

– Но не зарубежные, – она покачала пальчиком. – Специалистов оборонки за границу не выпускают, это я узнавала… Борик, отвлекись от игры, надо же что-то думать!

– Мама, – опять подал голос сын. – Я привык думать сам и всегда поступаю так, как считаю нужным.

– Но у нас в роду не было военных!

– Значит, будут.

Борис Львович остался доволен этими словами, улыбнулся и кивнул, не отрывая взгляда от шахматной доски.

Тогда мама выложила последний аргумент:

– Борик, скажи ему… Ты уже взрослый, Миша, ты должен понимать, что с нашей фамилией не станешь генералом. И потом, нет же связей! Даже у Миры Абрамовны! Вот если только… Борик, ты в войну кого-нибудь оперировал из маршалов?

– Нет, – сказал отец. – Их вообще-то мало, и они в основном не на передовой были, не под пулями.

– Жалко, как жалко…

Два года Физик в отряде. Мама напрасно беспокоилась – были у него и за это небольшое время загранкомандировки. Жаркие края, пальмы, пески… Экзотика, в общем.

Вот и сейчас он сидит под редкостным деревом гевеей и ищет нужную частоту. Солнышко в зените, певчая птица тимелия поет, желтая гуава – вот она, протяни руку и ешь… Жаль, фотографию он отсюда маме не привезет, нет фотоаппарата.

Платов улыбается, так широко он давно не улыбался, присаживается рядом с Физиком, готовится диктовать послание в Центр…

И тут раздается тревожный крик дронго – с той стороны, где находится в карауле Циркач. Хук тут же занимает позицию для стрельбы, глядя на него, то же делает Пирожников. Физик и командир сидят как сидели, лишь повернули головы в сторону, откуда послышался условный сигнал.

Шевелится зелень, показался вьетнамец, за ним – Циркач с оружием на изготовку. Вьетнамец выглядит спокойно, он не вооружен, только объемный рюкзак за плечами. Он останавливается возле схемы военной американской базы, начерченной Пятым и обогащенной ягодами и листьями, рассматривает ее, кивает и безошибочно распознает среди бойцов командира, обращаясь именно к нему:

– Здесь уже нет вашего пилота. Его держат в другом месте. Я – Макс.

Через считаные минуты после этого на стол Полковнику легли две шифрограммы: