Глава 40
Я сидел на полу в темном помещении и слушал голоса за дверью
В конце не очень длинного подземного пути была узкая и крутая лестница, которая и привела меня в эту комнату, совершенно цивилизованного вида. Разве что немного захламленную неаккуратным обитателем.
И темнота здесь перестала быть абсолютной. Свет в каморку проникал из-под двери, перед которой я уселся, по-турецки поджав ноги под себя. И оттуда же доносились приглушенные голоса. Чаще всего слышался мужской голос. Чуть реже — разнообразные детские, или даже подростковые. И еще один голос, женский, я слышал всего раза три.
Сейчас я уже слушал эти голоса большей частью невнимательно, рассеянно потирая ушибленную где-то коленку. Когда и где ударился, даже не заметил. А сейчас, поди ж ты, разболелась, зараза.
Вообще то, если честно, мою импровизированную медитацию перед дверью можно было бы назвать шоковым ступором. Я ведь и на боль в колене отвлекался намеренно для того, чтобы хоть как-то систематизировать бушующий хаос в собственной голове. Сделанное мною в этой кладовке открытие было чудовищным по своей изощренности. И до обидного гениальным по своей простоте.
Я узнал этот мужской голос.
И теперь понятия не имел, что делать с этим дальше. Меньше всего мне хотелось возвращаться за помощью через мрачные коридоры подземелья. Хотя по всем оценкам — это был бы самый правильный и мудрый шаг.
Только, кто из нас не совершал когда-либо безумных поступков?
Тяжело вздохнув, я встал на ноги и в полумраке вернулся к легкой дверце, ведущей к подземному ходу. Она открывалась во внутрь и от посторонних глаз была задрапирована темной тяжелой портьерой, на которой смутно угадывались какие-то узоры. Путь к отступлению. И не только для меня. Думаю, что эту проблему надо решить в первую очередь.
Справа стоял железный несгораемый шкаф внушительного вида. Я попробовал толкнуть его, но шкаф даже не пошевелился. Не получается. Заметив около противоположной стены уборочный инвентарь, я выбрал тяжелую швабру с мощной деревянной ручкой, вставил ее в щель между стеной и стал раскачивать железного монстра. Дело пошло веселее.
Последнее усилие, и металлическая бандура с оглушительным грохотом рухнула на пол. Казалось, даже стены вздрогнули от удара. От поднявшейся пыли стало трудно дышать. Ерунда! Зато дверь в подземелье надежно заблокирована. Чего я, собственно, и добивался. Теперь врагу отступать некуда. Мне, впрочем, тоже.
Голоса за противоположной дверью, откуда струился свет, стихли. Послышались негромкие шаркающие шаги в мою сторону.
Ну что ж. Я готов к этой встрече.
Осторожно, наощупь пробираюсь ко второй, теперь единственно доступной двери. Чтобы отвыкшие глаза не так болезненно реагировали на свет, медленно тяну ручку на себя. Дверь, как я и предполагал, не заперта и легко без скрипа поворачивается в мою сторону.
Открывшееся зрелище заставляет меня невольно вздрогнуть.
Прямо перед моим носом светлеют жуткие клыки, торчащие из шерстяной горы, глазки-бусинки и легкомысленный пятачок кабаньего носа за стеклом.
Чучело! Ну, да. Как раз на этом месте и стоял покойный Гришко. Ковырял пальчиком вот это вот стеклышко. Из-за высокой стеклянной витрины в моем направлении уже спешит веселый старичок-алхимик, забавно шаркая по паркету ногами в домашних тапках.
Давид Адамыч, картавый директор краеведческого музея детской туристической станции.
Двуликий Янус.
Мозговой центр вражеской агентуры и гениальный артист, способный легко заставить себя покраснеть, если надо. Или изображать старого смешного чудака-ученого, будто слизанного со штампов Голливуда. А, если подумать, откуда же ему эти штампы слизывать-то еще?
Я шагнул навстречу.
— Привет, Ричард! Детей отпусти, конец твоей экскурсии. Говорить будем…
* * *
Если человек талантлив, то это проявляется во всем.
Даже не моргнув глазом, Ричард, переодетый в старого музейщика, невозмутимо повернулся и зашаркал обратно к посетителям.
— Дог-гогие мои! На этом наша экскуг-гсия. к моему великому сожалению, должна пг-гег-гваться. Тысяча извинений. Дг-гагоценнейшая Маг-гия Ивановна! Очень сг-гочные, неотложные дела! Пг-гошу! Пг-гошу всех к выходу. До свиданья! До свидания, дг-гузья мои…
Я неторопливо шел следом.
Группа подростков, одетых в туристические штормовки, во главе с полноватой Марией Ивановной недоуменно продвигались к выходу. Я ловил на себе любопытные взгляды, поэтому всячески пытался сохранить невозмутимое выражение лица.
Ричард выпроводил гостей, выглянул в коридор, внимательно огляделся, затем вернулся и плотно закрыл двустворчатые двери музея. Задвинул щеколду.
— Присаживайся, — на чистейшем русском языке предложил он, — Вот сюда. Обрати внимание — почти полная копия Летней беседки Бахчисарайского дворца. Построена в Бассейном дворике для отдыха членов ханской семьи в начале девят…
— Хватит! Кончай юродствовать, экскурсовод.
Я плюхнулся на низкий диванчик, покрытый коврами. Потом забрался на него с ногами и облокотился спиной о мягкую подушку. Действительно удобно!
Ричард прошел в глубину макета и расположился напротив. Снял очки и стал рассеянно протирать их какой-то бархоткой.
— Интересно. Значит, я раскрыт, — задумчиво произнес он, — не знаю как, но раз ты здесь, мою миссию можно считать проваленной.
— Можно именно так и считать.
Он отложил в сторону не нужные уже аксессуары маскировки и глянул в сторону окон.
— Я думаю, что здание, скорей всего, оцеплено. В коридоре я видел незнакомых людей. Ваши?
Я неопределенно помахал рукой в воздухе. Хорошо, что он так считает. Учтем.
— Одно только мне не понятно, зачем первым пустили тебя?
Странно было видеть комичного директора музея, говорящего чисто, не картавя и без забавных подергиваний головой. Мне еще на причале яхт-клуба показалось, что голос Ричарда мне кого-то напоминает. Тогда еще мелькнула мысль о голливудских артистах, а это был директор музея. Только с нормальной буквой «эр».
Артист и есть! С образом старичка-ученого Ричард, если честно, слегка по-голливудски переиграл. Очень выпукло, по-сказочному получилось. Типично диснеевский образ. И советские люди этого времени, не избалованные американским кинематографом, воспринимали его органично. «Пипл схавал», а вот, мои глаза, где были?
На вопрос я не отвечал, молчал многозначительно. Смотрел прямо в глаза Ричарду, непроизвольно потирал колено и молчал. «Держите паузу», — кто сказал? Станиславский?
— Я впервые сталкиваюсь с ребенком, работающим на спецслужбы, — не выдержал долгого молчания Ричард, — Это очень странно. Ты знаешь английский, разбираешься в вопросах международных отношений, знаком с французской и американской литературой. И еще ты очень не глуп! Я обратил внимание, как на скальном пляже ты заметил военный катер с мичманом. И через час мичман был арестован. Эвакуация Бонц и Гришко тоже сорвана? Не так ли? Не сомневаюсь, что не без твоего участия. И раз ты здесь, может быть, ответишь мне на единственный вопрос — ТЫ КТО?
И этот туда же! Так я тебе все и рассказал!
— Я — секретное оружие Комитета государственной безопасности. Под названием… ЛДПР. Знаешь, как расшифровывается? «Ленинская дружина против рейнджеров». Советские дети — они все такие. Кажется, я тебе уже об этом говорил. А ты не поверил.
— ЛДПР… Мда… Похоже на название какой-нибудь партии. Маловероятно. Ну, а если, все-таки, серьезно?
— А если серьезно — у меня к тебе есть деловое предложение.
— Интересно. Внимательно слушаю.
— Сначала нужно, чтобы ты ответил на мои вопросы. Разумеется, только на те, на которые посчитаешь нужным ответить.
Он поудобнее расположился на диванчике и скрестил руки на груди. Непроизвольный симптом мобилизации психозащиты.
— Ну,… давай попробуем.
— Галина Анатольевна, инструктор по туризму, твой курьер?
— Разумеется. Хорошая девушка была. Глупо погибла.
Погибла? Предусмотрительно не поправляю его. Пусть пока побудет в неведении на счет воскрешения Галины.
— На чем ты ее вербанул?
— «Вербанул»?
— Язык надо учить, чурбан не русский!
— Ну, положим, что такое «чурбан» я знаю, — усмехнулся Ричард, — и все твои комментарии по этому поводу помню.
— Я спрашиваю, на чем ты ее за-вер-бо-вал? Мотивация какая?
— А! На чем? Ты не поверишь, мой юный друг. Есть такая штука — любовь! Она порой творит чудеса. Особенно с молоденькими и… некрасивыми девушками.
— Сволочь, ты, американец. Изрядная сволочь!
— What`s done can`t be undone.
— We`ll see what we`ll see. Короче, здесь понятно. Следующий вопрос. Как завербовали Гришко? На чем его взяли?
— Хороший вопрос. Правильный. Пока не считаю нужным отвечать на него. Все зависит от твоего предложения. А там, посмотрим.
— Ладно, не отвечай. Твое отплытие на папиной яхте — для отвода глаз?
— Ну, если вы меня вычислили, зачем отвечать на этот вопрос? Конечно, для отвода. Яхта ушла, а я вернулся. Вплавь. Под водой. Рассказать, как работает акваланг?
Да, действительно глупый вопрос. Приходится работать в цейтноте, экспромтом, отсюда и «тупизна».
— Не надо. В какой точке побережья вышел — тоже не скажешь?
— А ты как думаешь? Разумеется, не скажу. Зачем вам лишняя головная боль? А нам — пригодится еще…
— Тогда, еще один вопрос. Твой сосед по квартире. Он наш агент. Как тебе удавалось от него маскироваться?
Ричард не отвечал. Задумчиво разглядывал меня, теребя мочку уха. Наконец сподобился:
— А ты разве не знаешь?
— Хочу услышать от тебя.
Внезапно Ричард жизнерадостно расхохотался.
— Не знаешь? Ха-ха-ха-ха. У вас там что, в КГБ, секреты друг от друга? Ха-ха. Мой сосед — я и есть! Давид Адамыч! Червяк музейный. Я сам на себя и стучал! Ха-ха! Своему человеку и стучал! Ха-ха-ха. Капитану вашему. Гришко!
Я мысленно схватился за голову. Вот это прокол! По легенде моего присутствия здесь я просто обязан был знать это. Ну, я и спросил! Однако, какой же все-таки какой красивый расклад! Ох, молодцы, вражьи морды! Надо отдать им должное. Сам за собой следил и своему же агенту докладывал. Изящная схема!
Так! Надо срочно сворачивать эту экстремальную беседу, пока я не ляпнул еще чего-нибудь не в тему.
— Успокоился? Я рад, что сумел развеселить тебя. Только сейчас с минуты на минуту начнется силовой захват. А у меня есть еще вопросы. Понимаешь? Время выходит. Нужно сделать телефонный звонок и дать отбой на силовую часть операции. Где тут аппарат у тебя?
— Телефон? В кладовке. А-а… обязательно… этот… силовой захват?
В кладовке! Черт! Почему же я его там не увидел? Все было бы гораздо проще…
— Чего? Силовой? А! Нет… не обязательно. Отменим. Не вижу активного сопротивления с твоей стороны. Дальше будем разговаривать. Покажешь, где телефон?
Ричард спрыгнул с дивана и зашаркал по направлению к своей каптерке. Я направился за ним, лихорадочно планируя дальнейшие действия.
— Вон, справа на столе. Под стенгазетой.
Ричард щелкнул выключателем, пропустил меня в помещение и стал в дверях, снова скрестив на груди руки.
Плохо стоит! Не учили в детстве, что подслушивать не красиво?
Я освободил от хлама на столе старенький треснутый сбоку телефон и медленно набрал номер. Последний, для экстренных сообщений. Стараясь говорить разборчиво, внятно произнес в трубку:
— Краеведческий. Музей. Девять. Девять. Девять. Три девятки. Краеведческий музей. Как понял?
— Старик! Это ты? — я впервые услышал нотки растерянности в голосе невозмутимого Пятого, — Ты в музее? Немедленно уходи! Слышишь?! Немедленно!!! Галина дала показания! Группа уже…
Короткие гудки.
Это Ричард, протянув руку из-за моей спины, нажал на рычаг телефона. Другой рукой развернул меня к себе лицом и с силой прижал к стене. Его предплечье как раз пришлось мне на уровень шеи.
— Я тут вот что подумал, — вкрадчиво произнес Ричард, слегка согнувшись надо мной, — Если здание оцеплено, зачем ты сейф перед дверью уронил? Странно это…
Он медленно усиливал давление, как когда-то Чистый у обрыва. Они что, сговорились что ли, придушить меня рано или поздно?
— Выходит, нет там никого под землей? Ведь так же?
Я инстинктивно уперся ему руками в грудь, но Ричард давил на горло все сильнее и сильнее. Моя правая рука нащупала на груди у моего мучителя батарею пишущих ручек. Карандаш сбоку. Пытаюсь выцарапать его из кармана.
— И про соседа не знал. Тоже странно! А, может быть, ты вообще пришел один? Случайно дорогу нашел? И нет никакой группы захвата? Говори! Живым оставлю. Так?
Давление ослабевает.
Я хрипло кашляю, мотаю головой в сторону двери и пытаюсь указать туда же левой рукой.
— Что? Чего там?
Почему это всегда срабатывает? Глупая, детская обманка. Ричард поворачивает голову направо, а я снизу по крутой дуге вокруг его предплечья с силой втыкаю карандаш ему под левую скулу. Туда, куда учила меня Ирина.
Американец по-заячьи взвизгивает, с выпученными глазами отскакивает от меня и хватается правой рукой за торчащую из шеи деревяшку. Выдергивает карандаш и тянется левой рукой ко мне, правой держась за обильно кровоточащую рану.
Но я, чуть ли не на четвереньках, несусь уже к выходу из кладовки. Спотыкаюсь на пороге, падаю и по инерции животом проезжаю по скользкому паркету прямехонько под стеклянный стеллаж с кабаном. Сзади слышу уже какое-то нечеловеческое, утробное рычание.
Ужом изворачиваюсь с живота на спину и вижу, как в дверях кладовки появляется шатающаяся фигура моего преследователя. Эх! Семь бед — один ответ! Лежа на спине, упираюсь обеими ногами в край витрины и до искр в глазах изо-всех сил давлю на нее снизу.
Пошла!
Грохот, крик, звон бьющегося стекла и летящие в разные стороны разящие осколки. Чувствую резкую боль в области левой ягодицы. Штанина быстро намокает. Получил герой бандитскую пулю в ту область, на которую искал приключений?
Грохот почему-то не прекращается.
«Двери ломают, — вяло догадываюсь я, — народ к знаниям рвется, не упрятать красоту за замками, как ни старайся…».
В глазах начинает темнеть. Уже смутно, как в тумане вижу, как в дальнем конце зала вылетают с петель дверные полотна. Там, в столбе пыли — Сан-Саныч, Ирина, еще кто-то. Рядом в груде кабаньей шерсти и осколков копошится и стонет поверженный враг. Последняя мысль — не убил ли я его, сдуру?
Меня уже куда-то тащат. Уплывают куда-то вниз круглые потолочные светильники. Сначала — до боли яркие, потом — все тусклее и тусклее.
Сознание умиротворенно гаснет.
Финал.
