Книга: Фатальное колесо
Назад: Глава 37
Дальше: Глава 39

Глава 38

Я хорошо выспался, отъелся и почти полностью восстановил утраченные силы. Желание доказать свою правоту, а еще больше — уберечь своих товарищей от несправедливой расправы — переполняло меня.
Я готов к бою. Возможно, я даже готов свернуть горы. Дело осталось за малым — найти их. Ну, это как раз, просто. Как говорится, когда сидишь в яме — любая кочка покажется горой.
Первая задача — покинуть гостеприимную больницу.
Меня, как и раньше не контролировали, но сегодня в здании медицинского флигеля довольно оживленно. Лежащая в соседней палате Галина Анатольевна, спасшая совсем недавно мне жизнь почти ценой своей, сегодня вышла из комы. Говорить, разумеется, не могла из-за последствий страшного удара в шею, и с ней теперь пытались установить разумный контакт любым другим известным человечеству способом.
Пользуясь суматохой, я благополучно вышел на свободу. Ну, если честно, не совсем благополучно — уже делая первый шаг на лестнице, я заметил, как Ирина, перебегавшая из палаты в палату, вдруг резко остановилась и пристально посмотрела мне в след. Я умоляюще прижал руки к сердцу и придал лицу просительно-заискивающее выражение. Потом прижал палец к губам, и когда Ирина показала мне кулак, благодарно кивнул и рванул на выход.
Не до меня им сейчас.
* * *
На улице серьезно похолодало. Природа убедительно напоминала о том, что на носу — второй осенний месяц. Мол, пора бы и забыть уже о купальном сезоне и солнечных ваннах. Хватит того, что летняя эйфория растянулась вплоть до конца сентября. Теперь, осенняя промозглость стремительно добирала упущенное. Ночью прошел дождь, а ветер трудолюбиво и усердно работал над прореживанием быстро желтеющей листвы.
Я поежился. Впору было уже утепляться. Одного спортивного костюма становится маловато. Курточка явно не помешает. А пока, я просто сменил размеренную ходьбу на привычный для всей детворы бег вприпрыжку. И доскакал таким жизнерадостным Макаром до… школы. Своей собственной школы номер четырнадцать. Гостеприимно встретившей меня в качестве лупоглазого первоклассника какой-то месяц назад.
Нет, я не соскучился по грифельным доскам, старинным партам и чернильным пятнам на пальцах. Никоим образом. Мне хотелось пообщаться с завучем, Ларисой Викторовной, которая по просьбе безопасности осуществляла прикрытие моего отсутствия на занятиях. И которая в свое время оперативно сообщила куда надо о странном школьнике. И сообщила — непосредственно капитану Гришко. Что это могло дать, я пока не понимал, но на безрыбье, как говорится… и завуч сойдет.
Я зашел в до боли знакомый вестибюль, пахнущий мастикой, и направился на второй этаж. Деликатно постучал в обитую дерматином дверь.
— Можно, Лариса Викторовна?
Небольшое, аскетично обставленное помещение с малюсеньким «предбанником». И с огромным портретом Маяковского над столом. Завуч что-то старательно пишет в журнале, положив левую руку на стол, как прилежная ученица.
— Караваев?
Тяжелые очки, поднятые на лоб, плавненько так, и совершенно самостоятельно вернулись на переносицу. Как это она так делает?
— Здравствуйте, Лариса Викторовна. Зайти можно?
— Да. Заходи. Здравствуй, Витя, — ручка отложена, правая рука ровно легла на левую, и впрямь, как у школьницы, — проходи, садись. Я тебя слушаю.
Я плюхнулся на стул, стоящий возле окна, поерзал, удобнее устраиваясь, и строго посмотрел на женщину.
— Не хорошо, Лариса Викторовна. Не хорошо.
Завуч молча смотрела на меня. Спокойно и выжидающе. Я же говорил — идеальный педагог. Выдержка железная. Но мне нужно было выяснить — работали с ней после гибели Гришко, или еще не успели. Скорее всего — первое. Должны были успеть. Будем «танцевать» от этой версии.
— Теперь мне приходится Вас выгораживать. Темнить и выкручиваться. Как же так, Лариса Викторовна?
В глазах женщины появляется легкая растерянность. И напряженная работа мысли.
— Но… я ведь, ответила на все вопросы. Рассказала все, что знала. В отчетах же все есть…
Значит, все-таки допрашивали уже. Как я и думал.
— Я знаю. Только, получается так, что знаю я чуть-чуть больше, чем Вы рассказали нашим сотрудникам. И мне теперь приходится пребывать в некотором двусмысленном положении. Что нам делать?
Неуверенности в глазах женщины прибавилось. Зрачки несколько раз метнулись по сторонам, сигнализируя о легкой панике. На щеках даже выступил еле заметный румянец. Ого! Что-то есть. Что-то мы утаили от доблестных органов. Я как сапер на минном поле стал «опробовать щупом» обнаруженный сюрприз с другой стороны.
— Вероятно, Вы скажете, что все это малозначительно. И к делу не имеет отношения… Только, поймите меня правильно. Сейчас любая мелочь имеет значение. Такое значение, о котором мы, может быть даже, и не догадываемся…
Неожиданно Лариса Викторовна порывистым движением сдернула очки и спрятала лицо в ладонях. Щеки под пальцами густо наливались красным, как это бывает у белобрысых девчонок.
Я изумленно наблюдал за этой картиной краха «железной леди». Какая-то сюрреалистичная метаморфоза, от которой мне самому вдруг сделалось нестерпимо стыдно. И гадко, словно сделал я что-то подленькое и мерзкое. А ведь, скорей всего, так и вышло. Сам того не желая, я влез во что-то личное. И скорей всего интимное. И, надо полагать, связано это было… неужели с Гришко? С этим двурушником? Черт! Похоже…
— Простите, Лариса Викторовна, — вырвалось у меня, — ради Бога, простите. Я все понимаю. Вы не смотрите, что я ребенок. Это Ваши взрослые дела. И совсем не обязательно всем об этом рассказывать. И я об этом никому не расскажу. Честное слово!
Женщина мелко закивала головой, не отнимая ладоней от лица. Значит, я прав. Ох, Степан Андреич, Степан Андреич! Совмещали полезное с приятным? Какая же вы скотина на поверку оказываетесь! Не смотря на то, что о мертвых говорить так не стоило бы. Неприятно, конечно, но приходится констатировать, что это и есть та самая информация, которой пока нет у органов, но уже есть у меня. И что мне это дает?
— Успокойтесь, Лариса Викторовна! Успокойтесь. Я обещаю, что это все останется между нами. Не надо так расстраиваться. Вы только мне скажите, где это было? И когда? И все! Поймите, это не больное любопытство. Вдруг это окажется важным для… всех нас.
Завуч нервно протерла глаза платком, не переставая кивать время от времени, и потянулась к очкам.
— Да-да… Я понимаю… Мы… встречались… Один раз… В августе… В конце августа… Со Степаном Андреевичем, — она глубоко вздохнула и попыталась успокоиться, — У него есть помещение. Засекреченное, как он сказал. Комната в трансформаторной будке. За специальной дверью. Это… на улице… не помню, как называется. Мы проходили от площади Ушакова, по центральному холму. Там есть… старинная электроопора. От нее налево, и потом прямо, через булыжную мостовую…
Я напрягся. Не может быть! Булыжная мостовая — это улица Суворова. А если ее пересечь — будет улица… Володарского! Которая бывшая Малая Морская. И на которой жил Ричард! И даже трансформаторную будку я помню! Именно возле нее я и заметил Гришко, когда он прятался от американца.
— Будка на улице Володарского? — в лоб спросил я Ларису Викторовну, — на улице, которая проходит над кинотеатром «Победа»?
— Да. Рядом с кинотеатром, — женщина безвольно опустила руки на колени. Как будто призналась в том, что отбирала у первоклашек школьные завтраки. У меня аж в носу защипало.
Сволочь! Сволочь ты, Гришко, да и я… в том числе…
* * *
Почему-то не давала покоя одна странная деталь — что за металлический скрежет раздавался возле трансформаторной будки в тот вечер, когда Гришко следил за Ричардом. Сам не понимаю, как этот пустяк так плотно засел в мою голову. Может быть, из-за ассоциации с кандальным звоном? Который я от всей души пожелал бы капитану, не будь он на том свете.
Так или иначе, но под вечер я уже прогуливался по улице Володарского. Как раз напротив дома, в котором снимал квартиру не выдержавший прессинга американский сын богатенького папаши.
Улица была немноголюдна, но и пустынной назвать ее было трудно. Во дворах грелись на угасающем солнышке бабульки на лавочках, изредка проносилась вездесущая детвора. Прогуливались молодые мамаши с колясками, вечерний променад совершали почтенные пары. Я, кажется, ни у кого особого интереса не вызывал. Так просто, шатается без дела малолетка с поцарапанной и замазанной зеленкой физиономией, хулиган какой-то. И все.
Я скользнул в кусты рядом с трансформаторной будкой.
У нас в Крыму этот кустарник называют «вонючкой», хотя на самом деле — это благородный китайский айлант, райское дерево, излюбленный деликатес тутового шелкопряда. Трудно представить, что когда-то этот выходец из Китая считался завидным приобретением для любого европейского аристократа. А теперь для Крыма айлант — злостный кусто-сорняк «вонючка», издающий неприятный запах, если потереть его листья.
«И хорошее место для укрытия, — рассеянно думал я, привычно пачкая пальцы в едкой пахучей зелени, — Заметила или нет?»
Это я о зоркой старушке на лавочке, которая подозрительно рассматривала мальчишку-чужака, а теперь вытягивала морщинистую шею и крутила головой вокруг. Куда же он делся, бандит малолетний?
Да будут здоровы, наши старушки советских времен! Вящие поборники морали и непреложных ценностей. Прошедшие военное лихолетье и послевоенное необустройство. Я искренне их люблю, тех стариков семидесятых годов. Следующее поколение пожилых людей будет другим. Более равнодушным к… малолетним хулиганам. Не таким зорким и бдительным…
Я размышлял об эволюции поколений и задумчиво осматривал стенку кирпичной будки. Стена, как стена. Три глухих стороны и одна с двойными воротами, выходящими на улицу. Звякать или скрежетать тут было абсолютно нечему. Разве что…
С задней части здания прямо в бетон отмостки был залит канализационный люк. Не совсем обычная крышка: просто вырезанный из толстого листа металла массивный кругляк. Вместо ручки — продолговатое ошкуренное отверстие для ладони.
Определенно, звякало именно тут.
Гришко спускался в канализацию? А может быть — вылез оттуда? В тот вечер я заметил его темный силуэт именно в этом месте, потом раздался лязг. Закрывал крышку? Ну, да! Я отчётливо вспомнил, что меня встревожило. Тень не скрывалась в кустах, она там… появилась! Именно так. Ее не было, когда я терся около стены туристического полигона. Я дернулся, когда она выросла почти рядом, как из-под земли.
Именно! Из-под-земли.
Я дернул за крышку. Тяжеловато. Поднатужился и приподнял один край. Скрежетнув по бетону, слегка отодвинул его в сторону. Тот же самый звук!
— Ты чегой-то там делаешь? А? Ты посмотри! Борисыч! А ну, поди, глянь! Малец тут какой-то, ходил все, высматривал. Теперь тащит чегой-то! Слышь-ка! Ты где там?
Ну, вот. Сработала живая сигнализация!
Я недолго думая, протиснулся в открывшуюся щель, нащупал влажные скобы и быстро стал спускаться в сырую темноту.
Сверху послышался шорох и глухой неразборчивый мужской голос. Над люком кто-то склонился. В панике нащупав мокрое дно, я юркнул в какой-то темный боковой проем и затаился.
Сверху скрежетнула закрываемая крышка.
Тяжелый мрак будто-бы навалился на плечи.
И снова мрак!
* * *
Это была не канализация.
По крайней мере, вони я не чувствовал. Затхлость, сырость, тяжелый земляной дух — были, а вот фекальных ароматов не ощущалось. И еще была абсолютно черная темнота. До жути. С не давних пор я как-то болезненно стал относится к отсутствию света вокруг моей персоны.
Бинокль!
Я ведь его так и не вернул на базу. К тому же, и базы уже нет, на дне покоится. Отлично помню, что когда надевал плавки, уже после моих морских путешествий, я привычно нащупал в потайном кармане твердый цилиндр. Теперь я его с трудом наощупь выковыривал из самодельного тайника. Неудобно, черт! Нога упирается в твердое, не вижу куда выпрямить…
Ага! Есть.
Непривычно яркий, режущий глаз луч уперся в бетонный свод, с которого сочилась влажная слизь. Я инстинктивно зажмурился. Жаль, что здесь не регулируется яркость. Как на диодниках, например. Размечтался!
Я повел пучком света из стороны в сторону. Проем оказался довольно просторным, метра в полтора высотой. От колодца ниша была скрыта бетонным простенком, который я непонятно как проскочил, скрываясь от грозного Борисыча. В другую сторону от колодца луч упирался в плавный изгиб.
Ниша оказалась проходом!
Покрутив еще фонариком, я отыскал на стенках колодца ржавые скобы, вспомнил, в каком месте была щель от крышки люка, и прикинул, что проход ведет точно под фундамент трансформаторной подстанции.
Я встал в полный рост. Даже пригибаться было не обязательно. Мысли вернуться назад даже не появилось. И не зоркая старушка с ужасным Борисычем были тому причиной. Вперед толкала злость и обида за своих боевых товарищей, которых, может быть, даже в эту минуту продолжают прессовать.
Я шагнул вперед. Проход после изгиба градусов так на девяносто, раздваивался. Слева был поворот на лестницу, ведущую вверх, а прямо — изгиб продолжался, теряясь в темноте. Недолго думая, я шагнул на лестницу. Ступени из монолитного бетона, по высоте чуть больше общепринятого стандарта. Довольно круто. Под ногами шуршала каменная крошка и какой-то мусор, похожий на прелые листья. По моим ощущениям, где-то на уровне первого этажа, лестница заканчивалась небольшой площадкой с закрытой на висячий замок фанерной дверью.
Да уж! Непреодолимое препятствие.
Я прильнул ухом к окрашенной древесине. Мертвая тишина. Подергал замок. Старенький, но крепкий. Закрыт снаружи, с моей стороны. Подергал дверь. Безнадежно. Должна открываться внутрь, но петли замка не пускали. По всем моим расчетам дверь вела в какое-то заднее помещение трансформаторной подстанции. Та самая «секретная комната»?
Я с силой навалился на тонкую фанеру. Нет. Не выбить. Был бы я чуток постарше! Я попытался отжать нижний угол дверного полотна внутрь. Толька малюсенькая щель — два пальца просунуть. Или заглянуть.
Я приник глазом, подсвечивая сверху фонариком и придерживая ногой отжатый угол. Какая-то длинная каморка без окон. Видна только правая стена и дальний угол, где горой навален какой-то хлам. Белеет что-то снизу.
Опустившись еще ниже, где щель пропускала аж три пальца, я изогнулся так, чтобы исхитрится рассмотреть интересующий меня предмет двумя глазами.
Рассмотрел и…
… ошарашенно отпрянул от двери, болезненно плюхнувшись на задницу.
Из-под кучи тряпья, валявшегося в углу каморки, виднелась белая человеческая нога. Правая. Женская. Очень толстая. С задранной выше бедра форменной милицейской юбкой и обутая в некогда лакированный ботинок общевойскового артикула.
Ну, ни хрена ж себе!
Назад: Глава 37
Дальше: Глава 39

1j.lv
Приятная повесть. Процентов на 95 правда. 5 процентов - вымысел. Концовка фантастическая.Что чуточку позабавило - герой такой серьёзный, что ему уже и играть не охота. А ведь главное в детстве - игры. Так что случись подобное, скорее просто были приключения пацана и только-то.
Вячеслав
Начал читать...весьма занимательно...