Глава 34
Сначала мне «накрутили» за то, что долго нес изъятую у Трюханова кассету. Мичман, к слову, уже давно сидел в допросной, и с ним плотно работали. Пленка при этом была бы более чем уместна.
Досталось, одним словом.
Потом «накрутили» за своеволие при вербовке летчика Проценко. Потом за эту же вербовку… похвалили. И сразу же дали перца за ключи от яхты, которые никак не мог дождаться несчастный Гришко.
Несмотря на его продолжительные страдания в яхт-клубе, на меня еще потратили чуть-чуть времени, чтобы всласть поплясать на моих бренных останках. А когда я, жалея ни в чем не повинного капитана, попросил транспорт, мне грозно указали на дверь. С дружеским советом прогуляться ножками.
Ну, вот где логика?
У меня даже мелькнула мысль устроить детскую истерику, которой я порадовал в школе Гришко при нашем с ним знакомстве. Там, кстати, тоже речь шла о транспорте. Только Сергей Владимирович, коротко глянув в мою сторону, с удовольствием потянулся, встал из-за стола и начал выразительно перестегивать брючной ремень. На следующую дырочку.
Понял я. Понял! Иду уже.
— Постой минутку, — остановил меня шеф, — есть важная оперативная информация. Тебе стоит знать.
Я молча вернулся к столу и сел.
— Сегодня вышли на Агрипину Бонц. Точнее, она сама вышла на засадный пост. В районе Монастырской балки у Фиолента. От преследования уходила к морю, там сорвалась со скалы. Получила травмы, не совместимые с жизнью. Это все.
Не радостно.
— Шла к точке эвакуации?
Пятый устало потер лоб.
— Избавь меня от очевидных предположений. Давай, лучше, займись своими долгами. Тут четыре остановки на троллейбусе — одна нога там, другая здесь. Вернешься, будем думать. И, кстати, завтра на выписку. Мать заждалась уже.
Кончаются мои домашние каникулы. Здравствуй, школа! Соскучились по мне, наверное, палочки в прописях, да таблица умножения на задней странице тетрадки в клеточку.
Я вздохнул и вышел из кабинета.
Под вечер стало пасмурно. Осень уверенно вытесняла угасающее дыхание лета. На тротуарах стали появляться первые сухие листья и глянцевые кругляши каштанов, упруго скачущие по асфальту от удачного пинка ногой. Лохмотья низких кучевых облаков стремительно неслись по небу, будто опаздывая заполнить весь мир вокруг мрачной и унылой сыростью…
… Зато яхт-клуб блестел девственной чистотой!
Казалось, что бетонное покрытие в отдельных местах отмывали чуть ли не с шампунем. По крайней мере, солью и гнилыми водорослями уже почти не воняло. Яхты на суше стояли четко выровненными по шнурку рядами. Аккуратными стопками на палубах красовались спасательные жилеты и сложенный брезент. Особо порадовал новый, по-театральному яркий и жизнерадостный пожарный щит возле дежурки.
А вот товарища капитана на яхте жизнерадостным назвать было очень трудно. Угрожающе сложив руки на груди и прислонившись задом о переборку рубки, он в мрачном безмолвии наблюдал, как я приближаюсь к месту расправы. Праздника из моего прибытия на судно не получилось. Позвякивать ключами у себя перед носом и заискивающе улыбаться я начал еще задолго до подхода к трапу. Только ледяная глыба таять не собираясь.
— Вс-с-сыпать бы тебе, — с чувством произнес Гришко, выхватывая у меня ключи, — по первое число! Весь день испоганил, паршивец.
— Степан Андреевич! Миленький! Ругайте меня. Ругайте! Нет мне прощения!
— Не кривляйся! И без тебя тошно. Волна еще разгулялась…
Он нырнул в машинное отделение. Я в панике заметил брошенные мною еще днем впопыхах ласты. Стал бочком двигаться в их направлении.
— Ведь ходовые же у меня сегодня, — как черт из табакерки появился из трюма Гришко, — неплановый регламент, туды ж его. А ты носишься с ключами где-то! Диверсант.
— Степан Андреевич! Ну, простите, пожалуйста. День сегодня сумасшедший. И, между прочим, удачный, довольно-таки.
— Удачный. Чтобы ты понимал в удаче, — продолжал ворчать, немного успокаиваясь обиженный в самых лучших чувствах мореход, — Ладно. За то, что меня в яхт-клубе сегодня как адмирала облизывали… хи-хи… разрешу тебе с собой прокатиться. Обещал ведь!
— Правда? Ура! Спасибо, Степан Андреевич! Век помнить буду!
— Не булькает, спасибо твое. Беги вон к матросику, пускай трап уберет. И швартовы отдаст. Беги, давай!
Я пулей метнулся к синеющему неподалеку помощнику.
Оказывается, Гришко — человек!
Не ожидал.
* * *
Ровно и монотонно стучал дизель.
Яхта, ныряя с волны на волну, ходко шла вдоль берега в восточном направлении. Изредка сквозь разрывы в тучах мелькало ползущее к горизонту солнце. Закат пылал пунцово-красным.
Гришко с важным видом крутил штурвал, высокомерно посматривая в мою сторону.
— А куда мы идем, Степан Андреевич? — перекрикивая шум ветра и волн, громко спросил я, — Далеко?
— К Фиоленту. Может чуть дальше. Как движок себя вести будет. А ну, метнись в машину, глянь, не сильно это старье трясет?
Я спустился в люк в громыхающую каморку.
Воистину, адова обитель! Старенький Зульцер в работающем состоянии — жуткая вещь. Трясет, конечно. От вибрации рифлёные пайолы ходуном ходят под ногами. Резво скачут в железной скобе запасные емкости с маслом. Мерцает свет в зарешеченном светильнике. Вокруг светлого пятна — сизое марево просочившегося выхлопа. И грохот невыносимый!
Скорее наружу!
— Ну, как там? Не взорвется?
— Нормально. Порулить дадите?
— Наказан! Рядом постой. Только ласты сначала убери под банку.
— Степан Андреевич! А можно на камбуз? Маковой росинки во рту с утра не было.
— Можно. Иди, заправься. Холодильник там, увидишь.
В пассажирском отсеке шума значительно меньше, хотя вибрация чувствуется и здесь. И качка. Самая неприятная — килевая. С носа на корму, и обратно.
Что-то есть перехотелось.
Я вдруг почувствовал, как чертовски устал за день. Укатали Сивку крутые горки. Заглянув в каюту, я, даже не думая, направился к койке и растянулся на ней.
Блаженство!
Хотя… Ой! Не совсем.
Лежать оказалось неприятно. При очередном нырке судна носом под волну, желудок болезненно сжался и подпрыгнул к горлу. Я просто посидел некоторое время, пытаясь расслабиться и просто отдохнуть.
Нет! Лучше на воздух.
Ого! Берег еле виднеется вдали набегающих сумерек.
— Ну что, аппетита нет? — Гришко ехидно посмеивается, — Паршивенький из тебя мореход. И чего с тобой так Сан-Саныч носится? Не понимаю.
— Главное, чтобы он понимал, — теперь я начинаю ворчать, — Мы сегодня, между прочим, главный источник «Обруча» прикрыли. Общими усилиями.
Скромничаю, конечно. И еще я понимаю, что языком треплю не совсем я, а усталый и голодный семилетний мальчишка. Которому сейчас нужна поддержка. Хотя бы эмоциональная.
— «Обруча»? — переспрашивает Гришко, двигая штурвалом яхту все правее и правее от берега, — а это кто?
— Инспекторша, — не успеваю я удержать разболтавшегося мальчишку внутри себя, — толстая и гадкая. Которая людей детьми шантажировала.
— Инспекторша? Не знаю, кто такая. Это ваши дела.
Я замер. «Не знаю, кто такая…» — он действительно так сказал?
Было такое ощущение, словно в мозгу догорает бикфордов шнур. Еще мгновение… еще чуть-чуть… и…
… Вот!
Невероятное озарение окатило меня ледяной лавиной. Вопиющая очевидность сдавила мозг отрезвляющей хваткой. Я растерянно оглянулся кругом. Справа за спиной сквозь нагромождение туч остро блеснул луч заходящего солнца. Вонзился в море, оставив на далеких волнах искрящуюся красным, зовущую к себе дорожку. Незамысловатую и простую. Как все гениальное…
Все просто!
Я словно сомнамбула перебрался вперед и уселся на лавочку. Поднял голову, вглядываясь в темнеющую высь. Силы возвращались. Болтливый мальчишка уходил на второй план в глубине сознания.
Он свое дело сделал.
Зачем то я представил себе там, в густеющей синевой выси летящий воздушный шар. А в его корзине — человека, который держит над бездной зажатую двумя пальцами игральную карту.
Кусочек глянцевого картона мнется, трепещет на ветру, норовит выскочить и… вдруг срывается вниз. Он носится и кружится в воздушных потоках, то плавно скользя в сторону, то рывком снова взлетая кверху.
Его полет не похож на падение. Это безумный танец, повторяющий по своей непредсказуемости непостижимые изгибы человеческой судьбы. Куда его занесет очередной порыв ветра? Пролетающая рядом птица с опаской шарахается в сторону от необычного попутчика. Угрожающе гудят высоковольтные провода, способные в долю секунды превратить в прах отчаянного путешественника. А карта проскальзывает между ними и несется к земле.
А там, в последний раз описав головокружительный пируэт, плавно опускается на самую верхушку… КАРТОЧНОГО ДОМИКА.
Красиво? Завораживающая картина! Абсолютно нереальная, но…
… все равно бывает. Как сейчас, например…
И что с этим делать?
Решение блеснуло в голове как вспышка. Дикое, чудовищное, но… думать уже было некогда…
Я рывком поднялся.
— Гляну, что там, в машинном отделении, — бросаю на ходу, — трясет чего-то…
— Ласты чего не убрал? — несется мне в спину и тонет в грохоте двигателя.
Так! Сначала — масло. Не любят дизеля когда маслице попадает им в камеру сгорания. Все равно, как бензина в огонь плеснуть. Вытаскиваю из зажима канистру, откручиваю крышку и обильно поливаю лязгающего монстра. Сюда, на головку побольше. Воздухозаборник, весь в свищах, сюда тоже. Где тут масляный вентиль? До упора!
Теперь, основное — ослабить нагрузку. Аварийное сцепление с гребным валом. Ага, здесь. Длинный рычаг с красной ручкой. Стоит на предохранительном фиксаторе. Отжимаю фиксатор, ломая ногти. Что-нибудь нужно жесткое! Ага! Пластина какая-то под ногами. Немного отжимаю рычаг и вгоняю пластину в зазор под тягой.
Черт! Теперь рычаг не становится на место. А сразу отпускать сцепление нельзя. Оглядываюсь вокруг. Проволока. Тянусь. Есть! Прикручиваю рычаг к ближайшей трубе.
Вроде, все.
Тряски заметно прибавилось. И копоти. С чавканьем проскальзывают диски сцепления. Наверх!
— Ну, чего там? — обеспокоенно спрашивает Гришко, — лязгало чего-то.
— Ерунда, — говорю, — пайёлина из пазов выскочила, об станину билась. Всунул на место.
— А! Молодец. Ласты убери. Сколько говорить-то.
Я не торопясь иду по палубе за ластами, поднимаю свои «рыбьи ноги» и возвращаюсь к рубке.
Облокотившись задом о поручни, внимательно рассматриваю капитана.
— Ты чего, Витёк, — косится он на меня, — опять проголодался?
— Да, нет, Степан Андреевич, — говорю я, задумчиво шлепая ластами друг о друга, — просто спросить хочу, а когда вы меня будете…
… убивать?
