Глава 22
Находиться взрослому человеку в теле ребенка — нелегкий труд.
Во-первых, все время приходится смотреть на мир снизу вверх. Вот, не хватает высоты, хоть ты тресни! Юрась с Родионом, сопляки лет по десять-одиннадцать, для меня — суровые богатыри. А взрослая часть всего населения планеты — просто цивилизация гигантов.
Зато прекрасно виден грунт.
И все его мелкие обитатели. Они постоянно приковывают к себе мое детское внимание. Приходится порой волевым усилием отрывать собственное любопытство от какого-нибудь жука, или ящерицы. А над мелким скорпиончиком, который однажды вылез из старинной каменной кладки больничной стены, мне пришлось один раз сидеть на корточках вместе со своим малолетним носителем добрых пятнадцать минут. Гонять его палочкой и заставлять ужалить самого себя хвостом в уродливую головку. Наверное, самому стало интересно.
Во-вторых, иногда трудно соизмерять свой мелкий рост, силу и воробьиную массу тела с взрослыми навыками, ухватками и привычками. Да элементарное — не все двери открываю с первого раза. Сначала легко и безрезультатно дергаю за ручку, а потом вспоминаю, что надо еще крепко упереться ногами, взяться двумя руками, а уже потом, пыхтя и обливаясь потом, тянуть тяжеленую деревяшку на себя.
А телефоны!
Видели бы вы, как я звоню по телефону-автомату! Там, где в будке выбиты стекла, еще более или менее просто — становлюсь двумя ногами на каркас и тянусь за трубкой. Но выбитые стекла здесь большая редкость! Приходится упираться ногами в обе стены в раскоряку и, оскальзываясь, ползти до желанной пластмассовой загогулины. А телефоны без будок, с одними лишь навесами — вообще не для меня…
А выключатели!!
Почему в советском прошлом все выключатели наверху?! Чтобы детей током не ударило? Мудро!
Когда я захожу в темную комнату, всегда привычно начинаю шарить по стене на уровне своей, извините, задницы. А это — сантиметров шестьдесят от пола. Никакой чудо-архитектор туда выключатель не поставит. Спустя секунду с досадой вспоминаю это и тяну руку вверх. Это уже максимум метра полтора. Но здесь все выключатели на высоте 160 сантиметров! Стандарт, туды его в качель! И… начинаются прыжки к заветному электро-механическому устройству. А оно еще и щелкается туго! Скажу больше, его выключать легко снизу. А чтобы включить — надо ударить в прыжке по верхней части клавиши! Куда в темноте прицелится практически невозможно! Вот и скачешь наощупь козлом в полумраке.
Как-то, самооценки это не повышает…
И в-третьих, очень меня ныне беспокоит физиология воспроизводства рода человеческого, простите за интимную тему. Энергии — хоть залейся. Жизненный тонус зашкаливает, а возможностей… хм… никаких.
Мои счастливо распахнутые от золотого детства глаза постоянно натыкаются на взрослых особей женского пола, которые раза в два выше и минимум раза в три старше малолетнего ценителя прекрасной половины. Не мешает даже заниженная в пространстве точка наблюдений. А иногда даже и… помогает.
Ну и что дальше? В мозгах пожар, а… тела нету. Вернее, есть, но… как-то недостаточно. Маловато будет. Это все равно как, выйти на охоту, и пытаться застрелить медведя указательным пальчиком.
Пуф-ф!
Ирина, кстати, давно заметила сию диспропорцию психики своего подопечного, и это для нее стало предметом постоянных подколок в мой адрес. Спасает лишь то, что это не единственная странность семилетнего ребенка, о которой осведомлены мои наставники. Собственно, на моих странностях и зиждется наше с ними сотрудничество.
Это я все о том, как трудно ощущать себя взрослым в детском теле.
А каково ребенку?
Каково этому хрупкому и беззащитному организму таскать в себе взрослое сознание? При том, что искушенный менталитет, обширные знания и не сладкий, прямо скажем, опыт прожившего нелегкую жизнь мужика постоянно втягивают ребенка в неприятности!
Смотрите, как любопытно получается — жил себе ребенок и жил, ходил в школу, играл с друзьями, беззаботно взрослел и набирался опыта. А когда этот же самый опыт фантастическим образом оказался в его собственной голове, да уже в сформированном состоянии, у ребенка начались проблемы!
Получается, взрослое сознание стимулировало возникновение агрессивной среды вокруг беспомощного ребенка. Взрослые мозги создали взрослые проблемы!
И какой напрашивается вывод?
Неприятный.
Очень неприятный.
Наши взрослые проблемы зародышами сидят в наших собственных взрослых мозгах. И теперь я тому — прекрасное доказательство.
* * *
— Что так шумно у тебя? Постоянно орет кто-то!
Ну, здрасте! Еще одна шутница заявилась. Ну, пошути, пошути.
— Баб что ли водишь в палату? — Ирина замечает мой выразительный прищур и паникует, — Ой! Вот только голос на меня повышать не надо!
Делаю страшные глаза и подбородком показываю ей за спину. Мол, пришел кто-то. Ирина оборачивается, а я запускаю в нее подушку.
Попал!
— Вот, жучара, — смеясь, она приносит подушку, бросает ее на постель и усаживается там же, — Ну, как ты, ма-аленький?
Я замахиваюсь на нее ручкой.
Упс!
Капля чернил летит через всю палату и украшает собой подушку на пустой заправленной коечке. Пальцам тоже слегка досталось. Вот ведь архаика! Когда уже начнем писать шариковыми?
— Пишущей ручкой надо бить без замаха, — начинает умничать мой боевой педагог, — идеальный укол получается, если острие входит точно в глаз. Но в этой области очень незначительная площадь поражения. Чуть в сторону и попадаешь либо в кость, либо в переносицу — и то, и другое неэффективно. К тому же, верхняя часть человеческого тела почти всегда находится в движении. Противнику, заметившему опасность, достаточно просто слегка повернуть голову. А вот если так!..
Вот, пантера!
Ручка у нее уже в руках, перо уперлось в мою кожу на шее в районе сонной артерии. Другой рукой она придерживает мне голову сзади.
«Фиксирует, чтобы не поранился, — соображаю я, — ни секунды без учебы!»
— А вот так ты всегда сможешь надежно вывести из строя любого злодея. Надолго. Или убить.
Она мягко отстраняется и садится обратно на койку.
Я начинаю беззвучно смеяться. Смех разбирает все сильнее и сильнее.
Просто Ирина, привычно крутнув в пальцах пишущую ручку в обратный захват, забыла, наверное, что это не боевой стержень, который мы используем на тренировках, а пластиковая трубочка, наполненная противной и плохо отмываемой фиолетовой жидкостью. Теперь украшена не только подушка моего соседа, а еще и футболка девушки, в приятном для моего глаза месте.
Пафос педагога сдулся.
Ирина косится себе на грудь и вздыхает.
— Ну, вот скажи, Старик… только не громко… почему рядом c тобой всегда столько неприятностей?
Вот те на! Она что мои мысли подслушивала?
— Ведь зашла только посоветоваться! Испортил хорошую вещь…
Да, не везет Ирине с футболками. Показываю, будто стягиваю что-то с верхней части своего тела, рву это на мелкие клочки и выбрасываю в форточку.
Девушка показывает мне… фигу.
— Разлакомился. Лучше подумай и… хм… скажи, кто из ребят вашей туристической группы мог быть помощником у Галины на закладке? Или из девчат?
Я пожимаю плечами, задумываюсь. Отрицательно машу головой. Довольно неуверенно машу.
— Хотя бы, кто с ней ближе всего общался? Ну, рядом с ней находился чаще других? Кто вообще — теоретически мог?
Чешу рукой в затылке. Потом показываю у себя на воздух выше головы, мол, человек высокого роста.
— Станкевич? Олег? Который и турист, и яхтсмен?
Про то, что Олег яхтсмен, я слышу в первый раз, но утвердительно киваю. Затем двумя руками оттягиваю майку у себя на груди.
— Оксана Онищенко.
Ирина уже не спрашивает, а констатирует. Значит очень похоже изобразил.
Махаю головой, подтверждая догадку, и делаю мелкие движения пальцами у себя в волосах.
— А это кто? Что ты там ерошишь? Волосы? Кучеряшки? Рустам, что-ли?
Энергично киваю.
— Рустам Чантиев. Ваш топограф. Хм. А Родион?
А вот для Ирины я с удовольствием кручу пальцем у виска. Потом для убедительности постукиваю кулаком по лбу.
— Ну, да, — задумчиво говорит мой инструктор, — мне тоже так кажется. Отец военный, на хорошем счету…
Мне очень хочется расспросить ее о том, за что прессуют папу Родиона на службе, но не хватает жестов. Можно написать свой вопрос коварной ручкой, да только тема кажется мне не такой важной, чтобы опять мучить свои усталые пальцы.
Ладно, сам разберусь.
Постукиваю Ирину по плечу, отвлекая от размышлений, потом надуваю щеки, руками демонстрирую огромный живот и тыкаю пальцем на плечо, там, где у дисциплинированных людей обычно висят погоны.
Ирина на миг задумывается.
— Кто? Инспекторша что ли? С Галиной? Нет. Исключено. Абсолютно никакой связи. Проверяли. Да и сейчас ее ведем. Пустышка пока полная. Даже мелких зацепок нет. На связь ни с кем не выходит. В парк, на который указал Румын, даже не заглядывает. Трудится человек, сорванцов воспитывает. Не придраться…
Я неуверенно почесал нос. Потом ухо.
Блин, что-то тут не лепится. А что — не понятно. Может ее капитан в голубых тапочках вспугнул? Пёрся тогда через весь парк, обмахиваясь газеткой, как директор пляжа, вот она и срисовала слежку. Скорей всего так. И сразу на дно.
Или где-то я ошибаюсь?
Значит так, дед-уголовник дважды добирался до моего горла. И дважды я спасся чудом. Первый раз он охотился на меня с подачи Румына, которого явно науськала толстая ментовка.
Так? Да, вроде, так. Хотя…
… Постой, а на меня ли он охотился вообще? А может, только на Румына? Зачем? Ну, это как раз понятно. По всему выходит: для того, чтобы оборвать связь. Порочащую его связь с властями. Нельзя им, ворам сотрудничать с режимом.
А второй раз?
А вот второй раз он точно выходил непосредственно на меня. Потому как знал о моем предстоящем появлении в туристическом лагере. Заранее туда явился, замаскировался, залегендировался с хиппарями и выжидал. И выждал, пока Юрась у костра не назвал мое имя. И место, где я нахожусь в данный момент.
Дед услышал про Залысину и приковылял туда на свою погибель. Но вот кто его озадачил и навел на маршрут группы? Контакт с инспекторшей он сам обрезал. Причем, буквально. Значит не инспекторша. Может быть, Галина? Двурушница наша? Чепуха. Не были они знакомы. Киллер ударил ее как случайного свидетеля, как помеху. Хотя, ведь, не глядя бил. На звук, и сразу на поражение. Он не знал конкретно, кого бьет. Или знал? Хм. Да, нет. Галина не заказчик! Чего бы она под нож за меня бросилась? И, между прочим, жизнь мне спасла.
Все-таки, есть ли в этой затее след инспекторши? Или есть кто-то, о ком я не знаю?
Я замотал начинавшей побаливать головой.
Карусель безответных вопросов. Те, кто могут пролить свет — молчат. Молчит Румын, кормящий червей в какой-нибудь расщелине. Молчит Галина Анатольевна, цепляющаяся за жизнь из последних сил. Молчит Чистый, размазанный по рельсам тяжелым составом. Молчит инспекторша, прикидывающаяся невинным ягненком, и добросовестно перевоспитывающая хулиганов под надежным колпаком профессиональных топтунов.
Тупик? Хм…
— А тебе Козет показывал снимки? С той, растоптанной пленки? — голос Ирины оторвал меня от тягостных размышлений, — наши эксперты ведь восстановили кое-что.
И киваю головой.
— Ну и как? Ничего не показалось странным?
Я снова киваю. И, разумеется, молчу. А ну выкладывай свои подозрения первой!
— А что именно? Пейзажи?
Снова глубокомысленно киваю. Для важности по-профессорски складываю руки на животе.
— Для чего в технических материалах оказались пейзажи? Для маскировки? Глупость какая-то. Кого ими обманешь? Или агент в сантименты ударился? Растаял перед прелестями живописного прибоя?
Я показываю рукой, мол, продолжайте, продолжайте, студент.
— А место тебе не знакомо?
Пожимаю плечами. Таких скал на побережье — за три жизни не обойдешь. Хотя…
Вод втемяшился мне в голову Херсонес — первое, что выскочило из ассоциативного ряда — и не отпускает. Спорно, конечно, уж больно отвратительное качество. И если это Херсонес, то, как-бы это сказать, что-то необычное в нем есть. Не типичное, не стандартное для обычных фотографий этого древнего городища, коих за все время его раскопок сделано бесчисленное множество.
Но в целом, я согласен с Ириной. Что-то свербило меня именно в этих фотографиях. Что-то шевелилось очень глубоко в памяти. Причем, не в памяти первоклассника, а где-то на уровне лет пятнадцати-шестнадцати. И не могло оформиться. Как мелкая, но болезненная заноза под кожей.
Вот так все сложно!
Отрицательно машу головой в ответ на вопрос Ирины.
— Ну, нет, так нет, — рассеянно произносит она. Тоже витает где-то далеко в облаках, — Я пошла. Пока! Будут бить — кричи громче. Я тут, за стенкой…
Очень смешно!
