— Здесь она. Как я тебе и говорил, Курунта. Еще ребенком она часто любила приходить сюда.

Яркий солнечный свет упал на лицо Шайи. Девушка заморгала. Где-то за лобной костью поселилась боль, прямо над бровями.

— Что старик с ней сделал? Как она осмелилась провести всю ночь с мужчиной? Это неслыханно! Она должна…

— Замолчи, Курунта! Вспомни, с кем разговариваешь! Воспользуйся рассудком, чтобы истолковать то, что ты видишь, прежде чем твой язык начнет распространять всякую грязь. Иначе я могу счесть, что вынужден отослать твой язык отдельно от тебя твоему господину, в золотом сундучке.

Шайя удивленно взглянула на Шен И Мяо Шоу. Старый целитель сидел напротив нее в позе небесного цветка. Он вложил ее руки в свои. Лицо его озаряла улыбка, но глаза были пусты, покрытые старческими пятнами пальцы холодны. Он был мертв.

Шайя осторожно забрала руки. Она помнила луны-близнецы Нангога. И предупреждение старика не приближаться к свету слишком близко. Судя по всему, он совершенно осознанно направился к свету, чтобы лишить ее отца жестокого удовольствия подобрать для него унизительную кончину.

— Что здесь произошло, Шайя?

Она упрямо взглянула на бессмертного Мадьяса.

— Он рассказывал мне историю о Шелковой реке, чтобы я не забыла красоты любви, несмотря на то что меня продали, как кобылу на рынке.

Удар Мадьяса последовал без предупреждения. Он был настолько силен, что девушку швырнуло на пол. Щека болела, но еще болезненнее было презрение в его взгляде.

— Иногда молодым кобылицам требуется хлыст, Курунта. Я уверен, что ты об этом знаешь. Теперь она твоя. Я не хочу больше никогда ее видеть, не хочу о ней даже слышать. Больше у меня нет дочери по имени Шайя, — бессмертный резко повернулся и вышел из Красной юрты.

Отвратительный посланник посмотрел на нее с жестокой улыбкой.

— Существуют способы причинить человеку боль, которые не оставляют следов. Я с удовольствием научу тебя этому искусству, если ты меня вынудишь. Мы покидаем лагерь через час. В твоей юрте будет лежать одежда для верховой езды. Я хочу, чтобы ты быстро переоделась и ждала меня там. Сегодня тебе придется проделать долгий путь, принцесса.

Курунта подозвал двух стражей, которые помогли Шайе подняться. Ноги словно онемели. Она слишком долго просидела в позе небесного цветка. Без посторонней помощи она не могла стоять на ногах.

— Отведите невесту в ее чертов шатер, — прикрикнул на стражей Курунта. — И позаботьтесь о том, чтобы служанки переодели ее!

Оба стражника, без сомнения, слышали и слова ее отца, грубо подхватили ее и встали по обе стороны от нее. Они то несли ее, то она хромала сама, согнувшись, словно старуха.

Шайя шла, понурившись. Никого из этих людей она больше никогда не увидит, поэтому неважно, что подумают о ней при дворе. Все те дни, что она провела здесь, братья и сестры тщательно избегали общения с ней. Даже немногие друзья детства старались убраться с дороги. Все знали, что она больше ничего не значит для своего отца и связывавшиеся с ней рискуют тоже впасть в немилость бессмертного. И несмотря на это, щеки ее горели от стыда, когда ее тащили в юрту.

Неужели Шен И Мяо Шоу предвидел это? Может быть, это было частью его мести народу ишкуцайя, подчинившему себе его народ? Он должен был понимать, что она не сможет ходить, просидев всю ночь в позе небесного цветка. Он наверняка догадывался, что ее поведут в юрту столь позорным способом. И что еще он говорил ей? Она смутно припоминала, что он что-то говорил ей много часов подряд. Его голос вытащил ее из грез об облаках. Какое ядовитое семя заронил он в ее память? Она не могла вспомнить!

Шайя прокляла себя за то, что поверила Шен И Мяо Шоу. Как она могла быть настолько глупой! Может быть, во всем виновата тоска по старшему другу? По человеку, который заменил бы ее отца, по которому она так давно тосковала?

В юрте ее ожидали три служанки, молча принявшиеся раздевать ее. Шайя не сопротивлялась. Волосы ей намаслили, причесали. Тело протерли влажными полотенцами, под мышками и в паху набрызгали розовым маслом. Затем ей надели просторные белые шелковые брюки для верховой езды, кроме этого рубашку и платье с разрезами по бокам. Все это было вышито розовым жемчугом. Одежда была дорогой, но совершенно не соответствовала ее вкусу. Женщины набросили ей на волосы шелковый платок и закрепили его длинными иголками. На лицо положили и закрепили маску из плотной ткани, подбитую изнутри шелком. Поверх маски легла прозрачная вуаль. Значит, вот оно как — принадлежать Муватте. Больше ее не должен видеть ни один мужчина. Что ж, так даже лучше! Она опасалась, что ее уведут и бессмертный будет обращаться с ней так же, как Курунта с несчастной принцессой с Шелковой реки.

Она вздохнула. Она обманывает себя. Отпраздновать Небесную свадьбу — значит быть изнасилованной на глазах всего народа на вершине зиккурата, в храме, венчающем пирамиду.

— Ты готова? — Тяжелый войлочный полог ее юрты отбросили в сторону, и в шатер вошел Курунта. Оценивающе оглядел ее. Она снова почувствовала себя лошадью, которую продают на рынке.

— Выглядит прилично. Я так себе это и представлял, — достав серебряную монету, он бросил ее служанкам. — А теперь идем, принцесса! Снаружи тебя ждет ездовое животное, — он приподнял войлочный полог.

Шайя вышла на улицу. Прямо напротив юрты стоял на коленях белый верблюд, удерживаемый двумя рабами. Вместо седла на спине у него было нечто, напоминавшее маленькую пеструю башенку. Четыре позолоченных опоры, соединенные на концах поперечной перекладиной, устремлялись вверх над сиденьем. Между опорами была натянута черная ткань, вышитая белыми и золотыми нитками с изображением павлинов в пальмовом саду.

— Я умею ездить верхом… — слабым голосом произнесла Шайя.

— И я не считаю это твоим достоинством, — желчно ответил Курунта. — Может быть, среди варваров так принято, но в цивилизованных странах вид женщины, сидящей на лошади, раздвинув ноги, считается совершенно отвратительным.

Шайя неохотно взобралась на верблюда. Она хотела как можно скорее оставить Кочующий двор позади. Пока что она не будет сопротивляться. Но как только они окажутся в степи, этот отвратительный толстяк узнает ее характер! Что он может ей сделать! Он должен доставить ее своему правителю целой и невредимой. Это можно обратить против него.

— Привяжите ее! — приказал Курунта.

Оба раба схватили ее за запястья, как только она опустилась на сиденье, и привязали ее к позолоченной опоре. Не успела девушка и оглянуться, как оказалась связанной.

— Это еще что такое, Курунта? Ты забыл, кто я такая? Я велю отстегать тебя плетьми, как только мы прибудем ко двору бессмертного Муватты.

— Я очень хорошо знаю, что ты такое, принцесса. Кусок мяса… Бессмертный Муватта, непонятно почему, видит в тебе лакомый кусочек, но я не думаю, что ты станешь чем-то большим, чем блюдом на вечер. А я пользуюсь доверием своего господина на протяжении уже многих лет. Побереги дыхание, Шайя. Мне говорили, что в такой темнице из дорогой ткани довольно душно.

Она яростно дернула путы. Опоры покачнулись, но не сломались. Внезапно ее швырнуло вперед. Верблюд поднялся.

— Вперед! — привыкшим отдавать приказы голосом крикнул Курунта. — Мы потеряли слишком много времени. До вечера никаких привалов.

Шайя не поверила своим ушам.

— Что… а что, если мне…

— Если тебе захочется поссать? Уверяю тебя, верблюду все равно, если ты не сумеешь сдержаться! Так что не трудись, принцесса. Я взял с собой служанку, которая выкупает тебя вечером. И одежды у нас для тебя достаточно. Из-за подобных мелочей караван останавливаться не будет. Ты и без того достаточно задержала наше путешествие.

Шайя мысленно представила себе, как задушит этот мешок с дерьмом. Медленно. Как его покрытое шрамами лицо станет еще краснее. Как его холодные глаза выкатятся из глазниц, а язык вывалится изо рта.

Курунта подозвал своего коня и велел двум рабам, которые привязали ее, помочь ему сесть в седло. Ее верблюд пришел в движение, и они присоединились к небольшому каравану, собравшемуся неподалеку от рынка, где продавали баранов. Оттуда они направились на запад. Сквозь вышитые шторы Шайя не видела почти ничего. Темная ткань. Какой глупец это придумал! Что за… Нет, осознала она, это не глупость, это нарочно. Низкий свод ее тканой темницы был полностью черным. Жара будет скапливаться здесь, внутри, и превратит путешествие в пытку. Уже сейчас было тепло, а утро только начиналось. К обеду каждый час здесь, внутри, станет сущей мукой.

Но она не проявит слабости. Не станет просить ни воды, ни чтобы ее освободили, чтобы справить нужду. Она ишкуцайя, дитя широких степей. Она вынесет тяготы пути. Лучше, чем этот толстый лувиец, считающий, что эта темница может сломить ее волю.

Шайя думала о лунах-близнецах Нангога. Она пыталась забыть обо всем вокруг. Вспоминала Аарона и ночь, когда танцевала для него. Ее тело мягко покачивалось в такт шагам верблюда. Она попыталась представить себе, как подпрыгивает в этом же ритме на спине собирателя облаков, уносимая прочь мелодией своего детства, когда танцевала для отца на барабане. Она вошла еще глубже в транс, чувствовала на своем лице дыхание Аарона, танцевавшего совсем рядом с ней, и сбежала из темницы, как научил ее Шен И Мяо Шоу.

Шайя продержалась до вечера. В голове, казалось, поселились сотни больших блестящих навозных мух. Язык опух, губы потрескались, но она не просила воды. Она так ослабела, что пришлось опереться на служанку, чтобы дойти до юрты. Курунта наблюдал издали, но к ней не подошел. Значит, на следующий день будет то же самое, подумала Шайя.

Пригнувшись, она вошла в шатер и опустилась на подготовленное ложе. Шелковая одежда спеклась с засохшим соленым потом на спине. При попытке снять ее рубашка, надетая под платье, порвалась.

— Вы должны поесть, госпожа.

Шайя перевела взгляд на служанку. Эта невысокая жилистая женщина была принцессе незнакома. Она уже приближалась к старости. В волосах блестели первые седые пряди. Зубы были покрыты пятнами, а морщины вокруг глаз были настолько глубоки, что на дне их лежала степная пыль.

Шайя хотела отослать ее прочь, но напухший язык не повиновался ей. Она сумела лишь слегка приоткрыть рот.

— Я велю отварить для вас только что забитую курицу, госпожа. С большим количеством соли. Позже я принесу вам бульон. Пока что вам нельзя пить. Я лишь капну несколько капель воды вам на губы с платка.

Шайя была слишком слаба, чтобы поблагодарить ее. Она просто принимала все как должное.

Служанка осторожно капнула ей воды и обтерла лицо. Жизнь очень медленно возвращалась.

— Курунта злой человек, — прошептала служанка, не отводя взгляда от входа в шатер. — Ему доставляет удовольствие мучить женщин. Мне часто приходилось видеть это. Мою дочь он… — Она стиснула губы, лицо исказила гримаса боли. Служанка опустила мокрый платок. Тяжело вздохнула, поднялась и вышла из юрты.

Шайя провалилась в неглубокий сон. Ей казалось, что она плывет в теплой воде. Легкая. Совсем рядом в мягких волнах озера отражалась луна. Ослепительный серебристый свет. Несколько движений руками — и она будет там…

Что-то соленое окропило ее губы. Шайя открыла глаза. Служанка вернулась и стала пытаться влить ей в рот бульон из неглубокой миски.

— Вы должны подчиниться, госпожа! Он убьет вас. Он злой человек.

Может быть, женщину подослал Курунта? Он понимал, что на сегодня борьбу сил воли проиграл. А намного дальше зайти он не мог! Сколько бы он ни значил для Муватты. Если с ней что-то случится, его жизнь тоже будет кончена.

Выпив вторую чашку супа, она устало уснула.

На следующее утро она нашла среди одеял на спине верблюда кожаный бурдюк с водой, спрятанный так, что она могла дотянуться до него, несмотря на связанные руки. Она тщательно распределила воду, и когда на следующий вечер караван остановился, она чувствовала себя гораздо лучше, чем раньше. Однако девушка решила сохранить это в тайне. В принципе, она была убеждена в том, что в этом караване ничего не происходит без ведома Курунты. Однако если она ошибается в своем предположении, служанке той не поздоровится.

Слуги, носильщики и караванщики приглушенно переговаривались между собой. Животные тоже вели себя непривычно тихо. В воздухе чувствовалось жутковатое напряжение. Что произошло? Неужели каравану угрожают разбойники? Нет, это невозможно всего в полутора днях пути от Кочующего двора. Если только… На губах ее мелькнула улыбка. Если только отец не послал этих разбойников, чтобы освободить ее. Но скорее солнце упадет с небес, чем ее отец предпримет что-то, чтобы защитить ее от Муватты. Наоборот, он позаботится о том, чтобы путешествие прошло без происшествий.

Шайя потянулась, насколько позволяли путы. Будучи привязанной к опорам своей тюрьмы и фактически обреченная на почти полную неподвижность, она чувствовала, что конечности онемели, и боль, подобная тысяче иголок, вонзившихся в ее тело, сковала ее, едва она потянулась, чтобы заглянуть за занавески.

Тщетно. Хоть ткань и пропускала свет, однако не позволяла разглядеть ничего из того, что происходило снаружи. Она увидела силуэты некоторых верблюдов и носильщиков, вот и все.

— Приведите принцессу, — послышался грубый голос Курунты. — И разбейте лагерь. Мы проведем здесь ночь.

Ее верблюд опустился на колени, и служанка, та, которая вчера готовила для нее суп, поднялась к ней, чтобы развязать путы. С заговорщицкой улыбкой спрятала бурдюк из-под воды под передник.

— Желаю вам счастья, принцесса, — прошептала она. — И хорошего мужа, достойного вас.

При ее последних словах к горлу у Шайи подступил комок. Она обругала себя дурочкой из-за нахлынувших чувств, но взять себя в руки не могла. Ей с трудом удалось сдержать слезы. Не будет ей больше счастья. А мужчину, которого она любит, ей не увидеть больше никогда.

Лучи послеполуденного солнца больно ударили по глазам. Ей пришлось отвернуться, она не видела почти ничего — настолько она была ослеплена после целого дня в душной полутьме своей темницы. Шайя оперлась на служанку. Она могла бы пойти и сама, но предпочла заставить Курунту поверить в то, что она так же слаба, как и вчера.

Несмотря на то что она почти ничего не видела, девушка всеми органами чувств ощущала царившее вокруг напряжение. Тревожные звуки, издаваемые животными. Запах страха.

— Приведите ее сюда! — нетерпеливо произнес Курунта.

Шайя по-прежнему не поднимала головы. Перед ней было что-то, окутанное в серебряный свет. Негромкий металлический перезвон сопровождал его движения. Прямо рядом с ним она разглядела темное пространство.

— Тебе известны магические врата, дарованные нам девантарами, — произнес Курунта. — Ты должна была ходить сквозь них сотни раз и не должна бояться так, как этот караван трусливых ничтожеств! Теперь мы пойдем в место, где тебя подготовят к твоей свадьбе. Тебе будут тереть кожу, пока не улетучится конский запах, и расчесывать волосы, пока они не станут мягкими, словно шелк.

Шайя испуганно подняла взгляд. Солнце светило ей в глаза, и по щекам побежали слезы.

— Уже все.

Курунта рассмеялся.

— Почти, принцесса-варвар, почти, — он махнул рукой, подзывая двух стражников. — Держите ее, чтобы она не сошла с Золотой тропы.

Шайя не сопротивлялась, когда оба парня грубо схватили ее и потащили за собой. Руки ее намокли от холодного пота. Ей было страшно. Они шли сквозь пустое пространство между мирами. В темноте ее коснулся легкий ветерок. После степной жары он был приятен Шайе. Странное это было чувство — идти по Золотой тропе, которая приведет ее к вратам другого мира. Шайя еще хорошо помнила ужасы своего первого путешествия сквозь Ничто.

Всего несколько шагов — и они вышли в мягкий сумеречный свет. Невозможно было оценить, насколько далеко увело ее путешествие сквозь Ничто. Она с любопытством огляделась по сторонам. Она стояла на скалистом склоне, высоко над долиной, почти на всем протяжении которой вилась узкая полоска воды. Солнце зашло за горами на западе. Свет здесь был не настолько болезнен для ее чувствительных глаз.

Неподалеку стояла группа, состоявшая примерно из двадцати женщин в длинных темно-оранжевых одеждах. Волосы подобраны наверх. Насколько могла судить Шайя, украшений у них не было. Некоторые полноватые женщины опирались на белые посохи. Шайя обвела горы взглядом. Выше по склону располагались большие белые дома, которые, приставленные друг к другу, как коробочки, росли прямо из скалы. Их плоские крыши были обрамлены разноцветными парапетами. Над крышами возвышались мачты, похожие на корабельные, а на паутине канатов, натянутой между ними, трепетали на вечернем ветру пестрые флаги. Щелканье полотен слышалось даже здесь.

— Приветствую тебя, Табита, повелительница Дома Неба.

— Я тоже приветствую тебя, Курунта, Хранитель Золотых покоев. Прошел год с тех пор, как мы видели тебя в последний раз. Я рада видеть, что ты оправился от ран, которые, как я слышала, тебе нанесли.

На обожженном лице посланника, прямо под левым глазом, дрогнул мускул.

— Должен предупредить тебя, мать матерей, относительно невесты, которую выбрал себе бессмертный Муватта. Она из варварского народа и очень строптива. Пока что она не поняла, какое это счастье — быть избранной бессмертным.

Табита бросила на Шайю оценивающий взгляд. У нее были красивые ореховые глаза со светлыми вкраплениями. «Вот откуда ее имя», — подумала Шайя. Она знала, что на лувийском это означает «косуля». Впрочем, глаза этой женщины были единственным, что ее роднило с косулей. В остальном она скорее напоминала кусок сушеного мяса.

— Я уверена, что за оставшееся время мы сделаем из нее послушную и счастливую невесту. Я исхожу из того, что мне будет дозволено укрощать ее, если на то возникнет нужда.

На губах Курунты на миг мелькнула улыбка.

— Я уверен, что необходимость возникнет. Но в день своей свадьбы она не должна быть покрыта синяками и следами от ремней. Ты ведь знаешь предпочтения бессмертного.

Шайя спросила себя, о чем они говорят и что ее может ждать на зиккурате.

Мать матерей надула губы.

— Последние годы он предпочитал девочек с кожей, как молоко кобыл, — бросила она презрительный взгляд на Шайю. — Я не понимаю, что он нашел в этой варварке. Полагаю, все дело в союзе.

Курунта пожал плечами, словно бы сомневаясь.

— Пути бессмертного неисповедимы.

Теперь Табита подошла к ней вплотную.

— От нее воняет, — раздраженно произнесла она, а Шайя почувствовала ее кисловатое дыхание. — И выглядит плохо. Что с ее губами?

Курунта вздохнул.

— Отказывалась пить. Я ведь уже говорил, она не понимает, какая честь ей оказана тем, что ее избрал Железный король.

Будущая надсмотрщица ущипнула ее за руки, живот и зад.

— У нее слишком тугая плоть. Так быстро мы ничего не сможем с этим поделать. И почему она молчит? У нее что, языка нет? — Глаза Табиты расширились от ужаса. — Только не говори, что эта баба еще и нема!

Курунта отмахнулся.

— Просто упряма, мать матерей. Однако прошу прощения, я должен удалиться прежде, чем врата снова закроются. Мне не пристало тратить силы Серебряного льва сверх необходимого.

Жрица бросила на Курунту лишь мимолетный взгляд.

— Желаю тебе хорошего пути и уверенных шагов по Золотой тропе, — она ткнула указательным пальцем Шайе под подбородок и заставила ее поднять голову. — Ты умный, девочка? — Она излишне громко и отчетливо выговаривала каждое слово, растягивала его. — Значит, хорошо слушаться. Хорошо служить!

— Несмотря на то что ваш язык кажется мне столь же суровым и холодным, как ваши горы, я взяла на себя труд изучить его, дорогая бабушка. Кстати, в моем языке используют именно это слово для матери матери.

Над переносицей Табиты обозначились две вертикальные морщины.

— Значит, ты ценишь прямоту, принцесса. Тогда позволь тебе сказать, что таких как ты на нашем языке называют шлюхой. Женщину, которая позволяет овладевать собой у всех на глазах, любовницу на одну ночь. Больше не будет, это я тебе обещаю, маленькая шлюшка. А если ты не понесешь ребенка, то я буду стоять в трех шагах от тебя, когда тебе перережут горло, чтобы ублажить твоей кровью богов и попросить у них плодородия для нашей страны.

Шайе показалось, словно в животе у нее растет шар. Каждое из этих слов было правдой. Она знала это, несмотря на то что никто и никогда не говорил с ней об этом в открытую.

— Вот она стоит, наша остроумная невеста, и таращится, как рыба на разделочной доске, — Табита подозвала женщин. — Подойдите и нанесите ей пару ударов, чтобы она запомнила мои слова и научилась смирению, которое должна испытывать шлюха, которой дозволено жить среди жриц.

Жрицы повиновались матери матерей без малейших колебаний. Молодая толстощекая женщина подошла к ней первой и робко ударила ладонью.

— Ты не должна ее гладить, Кара. Речь о том, чтобы наказать ее и привести на путь смирения. Мальнигаль, подойди и покажи ей, что я имею в виду. Заставь ее упасть на колени!

От группы отделилась сильная жрица с дубовым посохом. В ее глазах читалось предвкушение.

— Варварка-шлюха должна упасть на колени? — Ее голос звучал настолько гротескно высоко, что Шайя невольно улыбнулась. Голос совершенно не подходил к этой женщине, которая, казалось, могла поставить на колени быка.

— Только не бей по лицу, Мальнигаль. Мы ведь не хотим разрушить последние остатки красоты этой потаскухи.

Жрица, взглянув игриво на остальных, замахнулась посохом. Шайя перехватила ее руку в движении, воспользовалась ее силой, чтобы направить ее против нее самой и вывернуть Мальнигаль запястье, которое тут же сломалось с сухим треском.

Шайя забрала посох из обессилевших рук и ткнула его другим концом в грудь Табиты, испуганно отпрянувшей от нее.

— Слушайте меня все, потому что я не стану повторять дважды, — она повысила голос и заговорила тем же тоном, которым пользовалась, отдавая приказы своим воинам в гуще битвы. — Курунта забыл вам кое-что обо мне рассказать. Я принцесса-воин. Я принимала участие в семи крупных сражениях и в дюжине потасовок. Я резала горло мужикам, вонзала копья им в кишки и пробивала шипастой секирой им головы, как вареные яйца, — она переводила взгляд с одной жрицы на другую. — Я не вижу здесь никого, кого не смогла бы убить голыми руками. Я больше варварка, чем вы можете себе представить. Я ела сердца храбрых мужчин, а из их черепов велела делать кубки, из которых пила перебродившее молоко кобылиц. Я здесь потому, что такова воля двух бессмертных, и я ей подчиняюсь. Но вам я не подчинюсь. Вы будете играть по моим правилам.

Шайя указала ясеневым посохом на белые домики.

— Я буду жить в доме одна. Никто не приблизится к этому дому, пока я не позову. Никто не осмелится подойти ко мне сзади. Того, кто не будет придерживаться этого правила, я буду считать убийцей и подарю ему долгую смерть. Никто не заговорит со мной без приглашения. Я не стану мешать вам молиться. И вы не мешайте мне, и будете живы, когда настанет день Небесной свадьбы.