Шайя лежала одна в своей юрте, обеими руками сжимая себя меж бедер, как будто это могло помочь. Она до сих пор чувствовала себя обнаженной. Стены юрты, волчьи шкуры, оставленные ей в качестве одеяла, плотное суконное платье, которое надели на нее служанки — ничего не помогало. Ее мог видеть любой. Все это время она была выставлена на обозрение. Она не знала, что еще должен сделать с ней этот целитель с Шелковой реки. Девушка снова и снова возвращалась мыслями к тому, что ему должны были принести иглы. Существовало множество исцеляющих заклинаний, для которых использовали иглы. Но ведь она не была ранена, ее не нужно было лечить. По крайней мере, внешне.

Когда-то Шайя слышала историю о том, что растерянным людям вонзали глубоко в голову мимо глаз тончайшие иглы, чтобы насадить на них, а затем уничтожить сумасбродные мысли и ослепляющее безумие. Неужели отец уготовил ей это? Может быть, таким образом решили сломить ее гордость? Неужели сегодняшние унижения — это только начало? Отец хорошо знает ее. Наверняка знает и о ее желании отомстить. Неужели решил раз и навсегда отучить ее упорствовать? Сделать ее ограниченной женщиной, которой ведома лишь собачья покорность? Которая будет рожать детей, вскармливать их, гнуть спину, в то время как ее муж приведет на ложе женщину помоложе? Еще в детстве она видела стольких женщин, пошедших этим путем, и поклялась себе, что никогда не кончит вот так. Она стала воительницей, заслужила уважение окружающих и пробила не один череп мужчин, для которых женщина представляла собой только кусок мяса.

Девушка огляделась по сторонам. На обрезанном фитиле единственной масляной лампы, которую ей оставили, плясал крохотный желтый огонек пламени. Над степью бесновался, завывая, ураган, словно неслась по небу стая волков. Лампа была вырезана из толстого, похожего на стекло камня. Ее можно разбить только с помощью другого камня. Но его не было. Миска с остатками еды была из дерева, равно как и стоявший рядом бокал. Отец знает ее слишком хорошо! В комнате не было ничего, что можно было бы разбить и осколком перерезать себе вены. Шелковое платье с тонкой шнуровкой забрали служанки. Не было ничего, из чего она могла бы сделать петлю. Ножа, конечно же, тоже.

Шайя задумчиво поглядела на лампу. Наконец отбросила в сторону одеяло и схватила светильник. Встряхнула лампу. Масла было очень мало. Если облить себя этим и поджечь лампу, она получит сильные ожоги, но выживет. Да стоящие у шатра стражники обратят внимание на происходящее.

Негромко выругавшись, она снова отставила в сторону лампу. Она хотела убить себя. Искалечиться — это не выход.

Девушке вспомнился несчастный случай, пережитый год назад во дворце наместника в Нангоге. Два воина из ее гвардии поспорили, кто из них первым ступит на землю. Оба взобрались по щупальцам собирателя облаков, цеплявшегося за якорную башню. Один из них решил спрыгнуть. С высоты всего лишь четырех или пяти шагов, но приземлился неудачно, на ступени, при этом прокусил себе язык. Никто не мог остановить кровотечение. Шайя присутствовала при том, как он прощался с жизнью, плюясь кровью.

Она провела языком по резцам. Сумеет ли она сделать это? Сможет ли прокусить собственный язык? По спине пробежала дрожь. Ей вдруг показалось, что в шатре стало холоднее. Зажала язык между резцами. Вырвать себе язык — это не наказание за сцену при дворе ее отца. Большинство выживает. Но ей неоткуда ждать помощи. Если она просто не станет останавливать кровотечение…

Девушка думала об Аароне. О его страстных поцелуях. Они никогда больше не встретятся! Даже если она останется в живых. Интересно, где он сейчас? Сумеет ли победить Муватту? Скучает ли он за ней? Поможет ли, если узнает, в каком положении она оказалась? Несмотря на запрет девантаров?

Казалось, стало еще холоднее. Слишком холодно для этого времени года! Дальше на востоке еще лежал снег. Ветер доносил до Кочующего двора отголоски зимы. Маленький язычок пламени в масляной лампе затрепетал. Неужели она больше боится смерти, чем готова себе в этом признаться? Может быть, поэтому ей холодно?

Шайя села в самый центр юрты, повернувшись лицом ко входу. Она сделает это. Не издав ни звука.

Восточный ветер трепал юрту. Негромко поскрипывали деревянные опоры для стен. Шайя выставила язык как можно дальше изо рта, изо всех сил сдерживая появившиеся рвотные позывы. Дыхание густыми облачками вырывалось изо рта. Снаружи внезапно воцарилась мертвенная тишина. Ни дуновения ветерка. Ни единого звука не доносилось сквозь толстую ткань под внешним кожаным покровом юрты. Что-то там неладно! При Кочующем дворе никогда не бывало настолько тихо. Когда сходятся вместе тысячи людей и животных, тишины быть не может!

Что-то белое поползло по деревянной решетке вдоль стены, деревянный пол под ней вдруг стал похож на голый лед. Шайя встала. Что-то здесь не так. Она осторожно коснулась помоста посреди шатра. На древесине пышным цветом расцвел мох. Какую жуткую силу призвала она в гневе и отчаянии?

— Стража! — Нет ответа. Что-то кралось вокруг юрты. Несмотря на то что девушка не слышала ни звука, она чувствовала, что снаружи кто-то есть.

Шайя решительно подошла ко входу. Она не позволит застать себя врасплох. Что бы ни таилось там, снаружи, лучше перехватить инициативу, вместо того чтобы ждать, что произойдет.

Высоко, в усыпанном звездами небе сверкала бледная луна. Земля перед юртой совершенно промерзла. Все три ее стража стояли, не шевелясь. Казалось, застыло все. Штандарт из конского волоса указывал в сторону, как будто во время порыва сильного ветра. И застыл в движении, словно воздух вокруг превратился в чистый лед.

Над землей скользил бледный туман. Краем глаза Шайя заметила движение. Она обернулась, увидела, как из тумана формируются фигуры. Воины, которые пали во время сражения за пещеру с кристаллами. Ее нянька, которую отец велел четвертовать за то, что та осмелилась учить ее стрелять из лука. Туман рождал мертвецов из прошлого, и среди них появился большой призрачный белый волк и направился к ней. Он не сводил с нее взгляда.

— Садись мне на спину, Шайя. Мы отправляемся в путь.

Оглушенная, она направилась к нему. Волк был девантаром ее народа. Она догадывалась, что тот знает о том, что она собиралась сделать. В двух шагах от него девушка остановилась. Она больше не могла смотреть ему в глаза. Униженно бросилась на колени и прижалась лбом к покрытой инеем земле.

— Прошу, прости меня, мой повелитель, если я прогневила тебя. Сними проклятие с этого места, отпусти духов и забери меня, дабы умерить твой гнев.

— Посмотри на меня, Шайя, дочь Мадьяса.

Та подняла голову, но не осмелилась смотреть волку в глаза. У нее было такое чувство, словно девантар может заглянуть на самое дно ее души. Ничто не могло укрыться от этих глаз. Иногда он представал перед своим народом в образе белого жеребца, иногда в виде волка, а временами в образе воина. Она вспомнила, что в детстве и в юности ей всегда казалось, что он очень близок ей. И только отправившись в Нангог, Шайя ощутила, что чувство связи с ним поблекло.

— Сопротивление планам твоего отца огорчает меня, Шайя.

— Я подчинюсь, — тихо сказала она.

— Не этого я хочу. Я хочу, чтобы ты сделала это из убеждения. Садись мне на спину, дочь Мадьяса. Я хочу тебе кое-то показать.

Девушка поглядела на стражей, стоявших перед ее юртой. Все трое по-прежнему стояли, словно окаменев.

— Что здесь произошло? Они…

— Никто не умер. Ты движешься за пределами их восприятия. Они не видели, чтобы ты выходила из юрты. Никто не заметит, что ты уходила со мной. Один день для нас — все равно что удар сердца для них.

Она схватила ртом воздух.

— Ты часто так поступаешь?

Белый волк склонил голову набок и бросил на нее лукавый взгляд.

— Иногда. А теперь идем! Ты не единственная, о ком я тревожусь этой ночью.

Она неуверенно подошла к нему. Он был почти ростом с пони. Девушка медленно протянула руку и погладила волка. Шерсть была мягкой, как шелк. Шайя ухватилась за его шею, села на существо, и в следующий миг ей показалось, словно звезды устремились ей навстречу — настолько быстро взмыли они в ночное небо.

Казалось, словно волк мчится вместе с бурей. Они неслись на восток, навстречу рассвету и горам. Но свет на горизонте не появился. Звезды неподвижно стояли на небе.

Белый волк стал замедляться. Перед ними в небе возвышалась огромная гора. Они приземлились на узком, покрытом снегом кряже. Ветер сдувал снег с гребня горы. Это движение тоже было застывшим. Они шли по свежему снегу, не проваливаясь. Глубоко под снегом Шайя заметила сваи, на которых развевались пестрые флаги. У коновязи стояли две лошади. И, наполовину скрытый под застывшим на ветру флагом, на коленях стоял человек.

— Зачем ты привез меня сюда?

Волк не ответил. Не обращая на нее внимания, продолжал спускаться в долину.

Наконец они добрались до стоявшего на коленях человека. Это был мужчина, одетый в лохмотья. С седла небольшой лошади свисал колчан с наконечниками из окислившегося серебра, которые использовали степные всадники для охотничьих луков и стрел.

Только теперь Шайя заметила, что на столбах развеваются не флаги. Там были привязаны предметы одежды и шарфы. Некоторые растрепались, выцвели на ветру, от непогоды. Другие выглядели новее. Это была детская одежда. Стоявший на коленях мужчина сжимал в руках красный шарф. На щеке его сверкала слеза. Лицо его было похоже на застывшую печальную маску.

— Он охотник. Три зимы тому назад он был здесь на охоте. Преследовал снежного леопарда. У него было три дочери. Старшей было четырнадцать. Можно было уже выдавать замуж. Его жена умерла во время родов шесть лет тому назад, когда на свет появилась его младшая. Другой жены он себе больше не взял. Был хорошим человеком. Не распутничал, не пил. Все отдавал дочерям. Хотел, чтобы они всегда были рядом с ним. Они сопровождали его во время охоты. Он отыскал это место, чтобы разбить шатер. Девочкам хотелось остаться в долине. Старшая собиралась постирать у реки. Но они, как обычно, уступили мягкой настойчивости отца. Подойди к нему, Шайя. Прикоснись к нему. Он не призрак. Человек из плоти и крови.

— Я… — Она колебалась.

— Он не заметит этого. Иди.

Она провела рукой по его заскорузлым густым волосам. Коснулась кончиками пальцев морщин, оставленных на его лице тревогами. На ее указательном пальце осталась одна слезинка. Она была теплой. Шарф в руках охотника был из тонкого сукна. Его же собственная одежда была штопанной и изношенной. Сапоги держались на заплатах и кожаных ремнях.

— В погоне за леопардом он позабыл обо всем на свете. Мог думать только о дорогой шкуре и о том, что подарит своим дочерям. Старшей полюбилось ожерелье из красных кораллов, которое видела у бродячего торговца. Он посмеялся над ее страстью к ненужным безделушкам, но втайне решил подарить ей такое ожерелье на Новый год. Поднимаясь все выше и выше в горы, он думал о красных кораллах, устремив взгляд на след леопарда. Он не заметил, что стало слишком жарко для весеннего дня. Только уже когда услышал лавину. Весь склон, на котором мы стоим, пришел в движение. Того места у реки, где хотела остановиться его старшая, лавина не достигла.

Он искал их более четырнадцати дней. Но ничего не смог найти. Ни обрывков юрты. Ни детали упряжи. Сотни ям вырыл он в снегу. Иногда ему казалось, что он слышит, как его дочери перешептываются между собой. Он приходит сюда при любой возможности. В надежде, что его дети еще живы. Где-то здесь, под снегом и льдом. И он думает, что им страшно холодно, потому что в тот теплый день они не надели плотные куртки. Меняя шкуры, он берет ровно столько соли и пшена, сколько нужно ему для жизни. Все остальное он тратит на детскую одежду, которую приносит сюда.

Шайя глядела на развевающуюся на шестах одежду. На подбитые мехом варежки. Плотные сапоги, почти наполовину утонувшие в снегу. Длинные платья. Теплые куртки. Часто — пестрые и вышитые. Ее внимание привлекло что-то красное, похожее на свежую кровь. Это висело на самом длинном шесте. Она подошла ближе. Стряхнула снег. Это было ожерелье из кораллов. Девушка проглотила слюну. С трудом борясь с подступившим к горлу комком, поглядела на мужчину, стоявшего на коленях в снегу. Нос его был красно-синим от холода. Швы варежек наполовину расползлись. У него было худое, заросшее щетиной лицо, на котором больше не осталось места для улыбки.

— Как ему можно помочь?

— Никто не может ему помочь, Шайя. Даже я не могу вернуть ему то, что он потерял. У него есть прекрасные воспоминания. Иногда это все, что нам остается. Когда-то у тебя были варежки, подбитые мехом волчат. Он убил тех волчат.

Шайя вспомнила. По краю варежек были вышиты красные цветы. Она носила их три зимы, пока ее руки не стали безнадежно велики для них.

— Нам пора дальше, принцесса. Садись мне на спину.

Девушка бросила на охотника последний взгляд.

— Я украла у него одну из слезинок, пролитых над дочерьми, — негромко произнесла она.

— У него еще много слез, — ответил девантар. — Он не заметит, что одной из них нет.

Шайя села на волка верхом, но не поверила словам девантара. Он все еще был для нее непредсказуем. Ей снова вспомнились детские ощущения. То, что он был рядом, хотя она не видела его. Может быть, ей это не казалось? Как часто он сплетает это заклинание? Как часто растягивает время настолько сильно, что становится невидимым для человеческих глаз?

Они снова поднялись высоко в небо. На этот раз Белый волк повернул на юг. Они летели над одинокими горными пастбищами навстречу темным тучам. Вскоре их окружили застывшие в воздухе снежные хлопья. Тысячами иголочек впивались они ей в лицо, когда они неслись сквозь застывшую во времени метель.

Под ними простирались бесконечные леса. На широкой поляне, где горел небольшой костер, Белый волк спустился с неба. Вокруг костра сидели три старухи. На огне стоял маленький медный котел, в котором варился жидкий суп. Их лица были морщинистыми и изможденными, из-за чего глаза казались огромными.

— Что с ними?

— Их племя бросило их здесь. Одну луну тому назад вьючное животное с припасами на зиму оступилось на узкой горной тропе, упало в горный ручей, а затем его унесла вода. Теперь припасов на всех не хватает. Самые старые остались здесь, чтобы остальное племя могло спуститься с гор. Им не повезло еще осенью. Слишком рано пришла зима, завалив перевалы. И они не сумели спуститься из высокогорных лесов на свои обычные зимовки. У них с собой две большие юрты, и в принципе, у них достаточно припасов… — Он сделал небольшую паузу. Самая большая ирония в том, что у них достаточно меда, чтобы не умереть с голоду.

Шайя слушала его, глядя на отмеченные жизнью лица. У одной старухи были подернутые молочной пеленой глаза. У той, которая помешивала суп в котелке, не хватало двух пальцев. Эти трое не казались ожесточившимися или испуганными. Казалось, они не боятся смерти.

— Мед из горных лесов особенно ценен. За маленький кувшин они получают целый мешок риса. Если они будут есть мед, то не смогут обменять его на припасы на следующую зиму. Мед из горных лесов считается особенно целебным. Целители с Шелковой реки любят использовать его. Ты помнишь, как часто подслащивала пшенную кашу медом и как хотела получить от отца в награду за танец на барабане горшок меда?

— Которая из этих троих собрала мед? — бесцветным голосом поинтересовалась Шайя.

Голубые глаза волка притягивали взгляд, не отпускали.

— Слепая. Знаешь, каковы были ее последние слова, обращенные к сыну?

— Что она любит его?

Зрачки волка уменьшились до крохотных черных точек.

— Она объяснила ему, где они спрячут медный котел, чтобы племя могло найти его, когда вернутся в эту долину в конце лета. Котел очень ценен и может служить их племени еще много лет. Ты начинаешь понимать, зачем я все это тебе показываю?

Пристыженная Шайя опустила голову. Конечно же, она понимала. Она должна подчиниться. Должна принять тот факт, что ее жизнь на самом деле принадлежит не ей. Она знала об этом с детства. И, несмотря на это, не могла просто взять и подчиниться.

— Все в империи твоего отца связано с Кочующим двором. Отовсюду, во всевозможных формах стекается дань. Но твой отец и отдает тоже. Он — сердце империи. И, подобно сердцу, гонит кровь к самому отдаленному пальцу, позволяя империи жить. Вы — ты, Шайя, и твои братья и сестры, его дети, — вы и есть эта кровь. Люди, живущие в городах на Шелковой реке, часто смеются над ишкуцайя, считая варварами. Однако правда заключается в том, что мудрость и культура на Шелковой реке переживают небывалый расцвет с тех пор, как твой отец подчинил их себе и положил конец кровавой вражде между городами-государствами.

— Так что же я должна делать?

Белый волк негромко рыкнул.

— В глубине души ты знаешь это. Или мне показать тебе еще? Ты хочешь увидеть, как у Шелковой реки кастрируют восьмилетних мальчиков и вырезают им языки, чтобы из них получались идеальные слуги для дам при Кочующем дворе? Лишь один из четверых выживает и становится взрослым. И, конечно же, для этой процедуры отбирают только самых красивых и многообещающих мальчиков. Я не стану ничего тебе навязывать, Шайя. Сильные решения, выживающие в буре любых сомнений, нужно принимать из убеждения.

Она поглядела на трех старух, сидевших в снегу вокруг костерка и ждавших смерти из-за того, что мул оступился на тропе.

— Я знаю, что должна сделать, — негромко произнесла она, и из-за стоявшего в горле кома голос ее звучал хрипло. — Пожалуйста, отвези меня назад.