Гонвалон провел рукой по грубому песчанику. Он был непривычного бледно-красного цвета. Камень был мягким. Обрабатывать его было легко, но он быстро и выветрится. Всего через полстолетия ветер и дождь размоют черты лица Нандалее. Возможно, это произойдет гораздо быстрее, чем жизнь изменит эльфийку.

После разговора с наставниками он оставил девушку одну. Несмотря на то, что в ней таилось столько загадок, он начинал чувствовать, когда ей хотелось побыть наедине с собой.

Он размотал тряпки, защищавшие руки, и принялся собирать брошенные инструменты, которые ронял не глядя, придавая камню форму. Первые контуры скульптуры были уже заложены. Это будет бюст.

Чем дольше он рассматривал обработанный камень, тем отчетливее видел, каким несовершенным мастером был. Пропорции были верны. Грубых ошибок он не сделал. И камень оценил верно. В нем не было трещин и неровностей. Но когда бюст будет закончен, он не затронет сердце созерцающего, это было ясно уже сейчас. Не затронет, в отличие от скульптур из света и воды, которые создавал Элеборн, или песен Ливианны. Он просто создаст изображение, не произведение искусства.

— Камень выглядит как я.

Гонвалон обернулся. Она просто обожает подкрадываться к нему.

Нандалее усмехнулась и надкусила принесенное с собой яблоко. Ярость и отчаяние, излучаемые ею, когда она вышла после разговора с наставниками, словно улетучились.

На ней было белое платье послушницы. Без украшений, без вышивки, но, несмотря на это, элегантное. Оно было сшито по мерке, полностью повторяя изгибы ее стройного тела. Оно настолько сильно облегало ее, что от Гонвалона не укрылось, что под платьем не было ничего.

— Ты опять будешь рассказывать мне, что это мое изображение всегда было в камне, а тебе нужно было лишь освободить его? — Ее улыбка была дерзкой.

— Думаю, я никогда больше не буду говорить о творческом процессе скульптора с тем, кто всерьез причисляет стрельбу из лука к искусству. И, кстати, это скульптура с тебя, а не изображение.

— А почему это тогда называется изобразительным искусством? — Она откусила еще кусочек яблока, а затем положила его на обработанный камень. Нандалее подошла вплотную к нему и улыбнулась своей неповторимой улыбкой. Невинной и чувственной одновременно.

Она провела указательным пальцем по его груди.

— Мне по-прежнему нравится, когда ты весь потный и в каменной пыли, — ее палец опустился ниже, к его набедренной повязке. — С каких пор ты перестал работать нагишом?

— Когда я жду гостей, то пытаюсь выглядеть прилично. Ранг наставника Белого чертога обязывает. Может прийти послушница…

— Такой приличный… — Она улыбнулась. — А я слышала, что в отношении послушниц о вас ходит определенного рода слава…

— И вы осмелились прийти сюда, зная, что обо мне говорят, — он положил руку ей на бедра и притянул ее к себе. От нее пахло лесом, словно, прежде чем прийти сюда, она долгое время ходила по цветам.

— Вы испачкаете мне платье, — смеясь, стала протестовать она.

— Что ж, я слышал, что кобольды, которым придется его стирать, все равно ждут от вас одних неприятностей.

— Уж не хотите ли вы сказать, что я пользуюсь дурной славой? — Она запустила руку под его набедренную повязку.

— Значит, мы отлично подходим друг другу, — смеясь, он взял ее на руки и понес к подготовленному заранее ложу из мха и лепестков. Он знал, что она придет.

Теплое дыхание коснулось его кожи.

— Ты нужен мне, — прошептала она.

— Разве мы уже на «ты», милая госпожа? — поддразнил он ее.

Ответом на его вопрос стал долгий страстный поцелуй в шею.

Его захлестнула волна раскаленного жара. Он встал на колени, уложил ее на траву и принялся расстегивать обтянутые шелком пуговицы ее платья.

— Теперь на тебе мой знак, — произнесла она и провела пальцем по его шее. — Чтобы другим послушницам не лезли в голову дурные мысли, — продолжая говорить, она развязала его набедренную повязку.

Он бросил бороться с пуговицами и задрал ей платье.

Нандалее притянула его к себе, снова поцеловала. Провела языком по губам, проникла глубже. Прижалась к нему, принимая его в себя. Ее руки вцепились в его плечи. Он застонал, наслаждаясь ее дикой любовью. Отдаваться ей было для него открытием. Она была опытной любовницей. Иногда чувственно ленивой, иногда необузданной и требовательной. Не очень романтичной. Ее любовь была подобна бурному горному ручью, безжалостно уносящему с собой в долину то, что попало в него. И примерно так же он и чувствовал себя: словно его несколько миль тащило по стремнине и каменистому дну ручья, когда с последним вскриком она опустилась ему на грудь. Разбитый, весь в синяках, вынырнул он из реки страсти, заставлявшей забыть обо всем остальном.

Он нежно провел рукой по ее волосам. Она уснула. Дыхание тяжелое. Ему нравилось чувствовать на себе ее вес, теплую, нежную, словно лепестки, кожу.

Он задумчиво глядел в ночное небо, жалея, что этот миг не может длиться вечно. Эльф натянул на нее тонкое платье, чтобы прикрыть. Все оно было в пятнах от травы. Никогда больше оно не будет белым, как недавно выпавший снег.

Нандалее проснулась слишком быстро. Они пошли купаться, вспугнули семейство уток, не проявивших сочувствия к ночным влюбленным.

— Непривычно видеть тебя без татуировки, — вдруг сказала она и провела рукой по его спине. — Меч и дракон… они хорошо подходят тебе.

Он обернулся, обнял ее и поцеловал.

— Я нашел кое-кого, кто подходит мне больше.

Внезапно во взгляде ее появилась меланхолия, полная невысказанной боли, тронувшей его сердце.

— Люби меня еще раз, — прошептала она и обвила его руками так крепко, словно не желая отпускать.

Он вынес ее из воды и отнес на ложе. Ее словно подменили. На этот раз она предоставила все ему. Они любили друг друга долго, нежнее, чем в первый раз. Он оттягивал до последнего, пока это не стало сладкой мукой.

После этого они долго лежали, крепко обнявшись, и смотрели сквозь черные ветви на звездное небо, объединенные красноречивым молчанием.

Он почти уснул, когда она осторожно высвободилась из его объятий. Гонвалон не открывал глаз. Он чувствовал, что она застыла над ним и долго смотрела, затем низко наклонилась и легко поцеловала, не касаясь губами.

— Ты сейчас уходишь из Белого чертога или лишь на рассвете? — Он открыл глаза. Эльфийка казалась удивленной, застигнутой врасплох, смущенной.

— Не говори ничего, — он улыбнулся и встал. — Я знал, что ты уйдешь.

— Я должна… — Она потупилась. — Я не могу оставить своих братьев троллям.

— Я пойду с тобой. Все готово. Я не буду тебя задерживать. Оружие, одежда лежат там, в кустах.

Она казалась испуганной. Решительно покачала головой.

— Так не пойдет! Если ты пойдешь со мной, тебя изгонят из Белого чертога. Я не хочу разрушать твою жизнь. Что бы ты ни говорил, я знаю, тебе здесь нравится, и ты…

— Я не останусь, чтобы погибнуть от тревоги за тебя.

— Но ведь я…

— Ты собираешься в одиночку пробраться в королевскую резиденцию троллей и, возможно, сама погибнешь, пытаясь спасти последних выживших из своего клана.

Ее лицо ожесточилось. Она вызывающе выпятила подбородок, готовая спорить.

— Звучит не очень разумно, если послушать тебя. Поэтому я пойду одна.

— А разумно ли было становиться между тобой и Золотым?

Она судорожно сглотнула.

— Ты не можешь…

— Лучше привыкай к тому, что теперь я всегда буду рядом с тобой. Я больше не драконник. Мой союз с небесными разрушен навеки, и я уйду из Белого чертога. Но я по-прежнему убийца. Плохой выбор для придворного бала в Аркадии, но как раз то, что нужно, если ты собираешься лезть в логово троллей.

Она смотрела на него мучительно долго, не позволяя понять, о чем думает. Теперь дело было за ней. Он не станет еще раз просить ее выбрать его.

Одна-единственная слеза скатилась по ее щеке. Она без слов протянула ему руку.

От лесного грунта поднимался туман, когда они молча оделись и взяли оружие. Лес укутался во влажную пелену. Знакомое стало чужим.

Теперь Гонвалон окончательно порвал со всем, что когда-либо что-то значило в его жизни. Осталась лишь Нандалее. И никогда прежде он не чувствовал себя так, как в эту ночь посреди тумана, когда он шел за ней на север, чтобы вопреки рассудку бросить вызов судьбе.