Айя осторожно отодвинула в сторону расшатанную доску, ухватилась за потолочную балку и подтянулась. Это было самым трудным. Обитательнице гарема вообще-то не пристало иметь руки, в которых столько силы. С трудом переводя дух, она выбралась на плоскую крышу. Всего неделю назад она обнаружила поврежденное место в одной из небольших боковых комнат бани. Кто бы ни чинил его, был бесчестным оборванцем. Вместо того чтобы выполнить работу на совесть, он положил над дырой на крыше пару досок, к которым прибил промасленную ткань. Может быть, это и не настоящие ремесленники были вовсе… Разве какого-то рабочего подпустят так близко к гарему? Нет, решила Айя, наверное, нет.

Она откинулась на спину и поглядела на раскинувшееся над ней звездное небо. Отсюда оно казалось гораздо прекраснее и больше, чем из двора гарема. Лежа на крыше, она чувствовала себя свободной — по крайней мере до тех пор, пока не вспоминала о том, что здесь, наверху, она пленница ничуть не меньше, чем в покоях гарема. Из дворца Акшу бежать невозможно. Даже через зачарованные врата, ведущие в Новый мир. Через эти врата почти не проходили женщины, а переодеться мужчиной она не могла. Таких потрепанных, порванных одежд, как у простых крестьян, в гареме было просто не достать.

Со времен своей первой вылазки на крышу она не думала ни о чем другом, кроме как о своем побеге, и в первую ночь после возвращения в гарем она не смогла уснуть от волнения. Свобода казалась так близко! Но с каждой последующей ночью, которую она проводила в размышлениях, ей становилось ясно, насколько далека от этого она на самом деле. Только если ступить на совершенно бесчестный путь, то, возможно, ей удастся уйти. Она навела справки о гофмейстере. Датамесе. Расспрашивала очень осторожно, поскольку нехорошо девушке из гарема открыто спрашивать о мужчине. Она отпускала шуточки о безбородом, при этом внимательно слушая, что говорят о нем другие девушки. Была она и у старших женщин. Датамес служил гофмейстером уже по меньшей мере пятнадцать лет. Говорили, что когда-то он был рабом, пока его прежний господин, один из сатрапов империи, не обнаружил его особые таланты. Он умел чудесно организовывать праздники и заботиться о том, чтобы повседневные дела большого дома проходили без шума и чтобы жалобы не достигали ушей хозяина. Во время одного из праздников у сатрапа бессмертный заметил его одаренного раба, и, когда он спросил о Датамесе, у сатрапа не оставалось иного выхода, кроме как послать своего гофмейстера божественному Аарону. С тех пор Датамес был одним из тайных правителей дворца Акшу.

Он не был тираном, знал, что над ним смеются из-за того, что у него не растет борода. Поначалу думали, что он еще слишком молод, но теперь большинство в гареме полагали, что он родом из какого-то странного народа на западе. С островов Морского легкого или, быть может, даже с Плавучих островов. Поговаривали, что там у мужчин не растет борода, а женщины умеют превращаться в рыб. Ходила даже безумная история о том, что у Датамеса на голове растут не обычные волосы, а нити из чистого золота. Айя невольно улыбнулась. В гареме тоже были женщины с золотыми волосами. Они были дорогими, конечно, но это не металл. И у Датамеса так точно их нет. Она готова была скорее поверить в женщин, которые превращаются в рыб. Может быть, подумала она, он носит парик, и у него действительно нигде не растут волосы. Кто знает? Когда бы он ни выходил из комнаты, голова его всегда была покрыта. Он носил очень высокий колпак, на котором были вышиты две наложенные друг на друга пары рогов. А также укутывал голову еще и шарфом, невзирая на жару. Такого не делал ни один мужчина из тех, у кого на голове растут волосы! Еще говорили, что он никогда не потеет и что кровь его холодна, как у рыбы.

Ходило слишком много историй о Датамесе, чтобы за ними можно было разглядеть хотя бы след правды. Но самую странную историю о гофмейстере знала только она. Что он ночью, переодевшись крестьянином, тайком ходил в Новый мир. Интересно, зачем он сделал это? Он, могущественный, словно сатрап. Он мог в любое время открыто пройти с караваном, его несли бы в паланкине. Почему он выбрал этот путь? Что ему скрывать?

Она выяснит это, решила Айя. А когда найдет ответ, Датамес сам выведет ее за ворота дворца. Когда она выведает его тайну, то сможет шантажировать его. Она уже придумала, как сделает это. Если божественный приходил со своими приближенными обедать в гарем, он и его спутники всегда снимали обувь. Датамес найдет послание в одном из своих туфель, когда будет уходить. Он никогда не сможет узнать, кто из обитательниц гарема положил его туда.

Айя подумала о свободе. Истинной свободе, а не о том, чтобы лежать на крыше гарема. За свое молчание она велит заплатить кошельком, полным драгоценных камней, — и бегством из гарема. И она позаботится о том, чтобы гофмейстер стал опасаться того, что его тайна выплывет на свет, если с ней что-то случится. Эта последняя часть ее плана была еще не до конца продумана. Но с этим она справится! «Ум и мужество в конце концов откроют любую дверь», — всегда говорил ее отец. Кому же знать, как не ему, ведь он сумел отдать свою дочь в гарем бессмертного. А в империи Арам было очень мало дверей, которые было столь же тяжело открыть, как двери гарема.

Она помнила первый день во дворце, как будто это было только вчера. Она пришла тогда сюда, полная гордости от того, что стала одной из избранных. Как же она была глупа! Но она умна и мужественна, она умеет лазать и красться, как кошка.

Она пробьется на свободу! Девушка решительно перекатилась через плечо и, пригнувшись, поспешила к парапету плоской крыши. В эту ночь от луны остался лишь узкий серп, почти не дававший света. У нее на родине его называли серпом убийцы, поскольку в ночи, когда в небе правил он, свершались темные дела.

Она снова услышала львов во дворах. Как можно заставлять львов охранять своих женщин! Это жестоко! Неужели он не доверяет бдительности евнухов? Воинам, не лишенным мужского достоинства, нельзя было даже приближаться к гарему. И все это ради того, чтобы защитить женщин, некоторых из которых он даже ни разу не видел.

Иногда Айя представляла себе, как бессмертного растерзают его собственные львы. А потом снова думала о том, что он даже не знает о многом из того, что происходит в его дворце. Для этого у него ведь есть слуги, такие как гофмейстер. После падения с неба он был так нежен. В ту ночь она почувствовала, какой может быть истинная, невинная любовь. Ей хотелось вновь пережить это! И она знала, что это будет не с бессмертным.

Айя поспешила через верхний ряд стены к следующей крыше. Она передвигалась уверенно и быстро, пытаясь не обращать внимания на сопровождавшее ее рычание. Проклятые львы, они пугают ее. Мысли о казни в львиной яме снова полезли в голову. Крики женщин. Никто не должен так умирать! Иногда хищные кошки играли со своими жертвами. Как домашние кошки с мышами. Она судорожно сглотнула. Некоторые живущие в гареме женщины боялись, что Аарон снова может стать таким, как прежде. На него слишком сильно давили, все мысли его занимала предстоящая война с Лувией, и почти никто не верил в то, что он может выиграть. Раньше после поражений он бывал особенно жесток. И тогда одного неверного взгляда было достаточно, чтобы пробудить зверя, дремавшего внутри него. Но до великой битвы еще почти три года. К тому моменту, как все закончится, ее давно уже здесь не будет.

Она перебежала на следующую плоскую крышу. Присела за парапетом, выждала, пока стражник на близлежащей внешней стене не скроется в угловой башне, и стала пробираться дальше. Путь через крыши и стены был почти в три раза длиннее пути через дворы. Ей приходилось учитывать обходы, и чем дальше она уходила от гарема, тем осторожнее становилась. Стражей в этой части дворца было больше. Зато не было львов.

Наконец она достигла дома, где располагались покои Датамеса. Даже в свете серпа луны можно было разглядеть барельефы внешней стены, которые блестели, словно вода. На синем фоне величественно вышагивали золотые львы. Дом гофмейстера представлял собой маленький дворец внутри большого. Там был большой зал для приемов, где он выслушивал просителей или же обсуждал с другими сановниками тысячи маленьких и больших дел двора.

Она пересекла крышу зала и заглянула в маленький дворик. Там рос красиво обрезанный кипарис, ствол которого рос по спирали. Были здесь цветочные кусты и небольшой пруд, где среди кувшинок, прямо под водной гладью, сновали рыбы.

Айя спрыгнула в ветви дерева. Зашумела листва. Сломалась тонкая ветка и упала на мощеную дорожку. Она прижалась вплотную к стволу и прислушалась. Есть ли здесь стража? Не напугала ли она Датамеса? Она хотела непременно застать гофмейстера врасплох! Было важно предстать перед ним без свидетелей. Иначе все пропало. Он не станет слушать ее, сразу отошлет прочь. Но если она застанет его одного, то можно считать, что полдела сделано. Тогда он не решится даже позвать стражу. Верховный сановник, в покоях которого находится одна из обитательниц гарема… Из такой ситуации без вреда для себя не выбраться даже ему.

Во дворе было тихо, и, с облегчением вздохнув, девушка стала спускаться с дерева, подняла сломанную ветку и сунула ее в густой куст. Сад был слишком упорядоченный. Красивый, без сомнения, но неестественный. Деревьям и декоративному кустарнику навязали чужую волю. Их не только обрезали, как в любом саду. Их ветки тянулись к небу в какой-то поразительно жуткой симметрии. Нигде не было видно увядшего листка или цветка, идеального по размеру и цвету. Сад был настолько красив, что это встревожило Айю. Она поглядела на дерево, с которого, только что слезла. Недостающую ветку было легко заметить. Но разве стражи обращают на такое внимание? Вряд ли! Все равно, возврата нет. Ей удалось спрыгнуть с крыши на крону дерева, но, даже проделав обратный путь, ухватиться за край крыши было невозможно.

Держась в тени, она пересекла двор. Сюда не выходили окна в личные покои гофмейстера. Только дверь, завешенная жемчужной занавеской. Айя негромко выругалась. Пройти туда, не наделав шуму, было невозможно.

За занавесью виднелся коридор. Через открытые двери падал теплый свет масляных ламп. Девушка остановилась и прислушалась. Ночной бриз колыхал листву кипарисов. От рычания, доносившегося из ямы со львами, по спине бежал холодок. Затем все снова стихло. Может быть, ей повезет и Датамес все же будет один. Его считали чудаком и одиночкой. Но разве можно доверять слухам в гареме! О мире за его стенами до них долетало множество слухов, но среди них было мало правдивых.

В каменных плитах у двери еще жило тепло дня. Оно поднялось по ее ногам. Приятное ощущение. Оно придало ей уверенности. Все равно пути назад нет. Она ступила за занавеску из бусин. Их гладкая шлифованная поверхность ласкала щеки.

Негромкое постукивание еще преследовало ее, когда она уже стояла на пороге первой двери. Она глядела в комнату, где изысканный вкус сочетался с холодом безличия. Каждый предмет мебели был совершенен. Все стояло так, чтобы выглядеть красиво и при этом им было удобно пользоваться. Три масляные лампы источали свет, не изгоняя тени из углов большой комнаты. Таким образом, комната приобретала оттенок загадочности. В одном из этих углов, в сумерках, она обнаружила большое ложе. Одеяла и подушки. Они тоже были уложены со вкусом и казались нетронутыми.

— Тебе нравится то, что видишь?

Голос удивил Айю настолько, что она оказалась не в состоянии отреагировать каким бы то ни было образом. Она не отпрянула назад в испуге, не ответила, даже не смогла повернуть голову, словно эти несколько слов заставили ее окаменеть.

— Входи.

Она послушалась, словно зачарованная. Датамес стоял, прислонившись вплотную к двери у стены. Он был наполовину скрыт в темноте. Она видела его только краем глаза. По спине ее пробежал холодок. Белоснежные зубы сверкали в темноте.

— Ты намного превосходишь по красоте всех воровок, которых я встречал, — он встал перед ней, негромко, располагающе рассмеявшись. Оцепенение спало. Айя изучала его. Что он теперь будет делать? Позовет стражу? Для этого уже слишком поздно! Ему нужно было помешать ей войти в комнату, вместо того чтобы приказывать войти.

— Я тебя уже видел. Ты одна из обитательниц гарема, не так ли?

Айя удивилась. Он запомнил ее лицо среди всех этих женщин! Во время тех немногих случаев, когда он приходил в гарем, чтобы отобедать там вместе с бессмертным, их не представили друг другу. Это тоже изменилось. Раньше божественный никогда не скрывал, какая из бесчисленного множества его жен ему нравится больше всех.

— Я плохой хозяин. Прошу, прости меня, дорогая. Должно быть, все дело в том, что днем слуги снимают с меня все подобные заботы. Хочешь пить? У меня есть превосходное красное вино с Эгильских островов. Молодое темпераментное вино.

Его последние слова были почти чарующими. Впрочем, она не увидела улыбки и взгляда, который подтверждал бы это.

Вот что она должна сделать! Соблазнить его! Лучше, чтобы он сам возжелал взять ее. Вот только эта безбородость… Она обвела взглядом просторную комнату. Ничто не указывало на то, что здесь бывает женщина. В гареме о нем рассказывали всякое. Но большая часть была наверняка просто болтовней, порожденной скукой. Говорили, что он предпочитал женщинам мальчиков, но разве в гареме что-то знают о реальном мире?

Он махнул рукой, подзывая ее к низкому столику, стоявшему у самого ложа. Айя улыбнулась. В таких играх она наверняка опытнее Датамеса. Затем он протянул ей золотой кубок. Необычайную вещь, на которой были выгравированы два золотых крылатых льва. Когда-то Айя уже видела подобный. Они были из сокровищ короны бессмертного!

— Подарок Аарона, — мимоходом пояснил гофмейстер. — Наш общий господин отличается ярко выраженным чувством прекрасного.

— К сожалению, иногда ему не хватает постоянства.

Датамес одарил ее улыбкой.

— Именно это и привело тебя ко мне?

— Тебе не хватает самоуверенности, гофмейстер?

Его улыбка стала еще шире.

— Скажем так, я не предаюсь иллюзиям относительно того, что думают женщины о безбородых мужчинах. Известно ведь, что я уже слишком долго служу во дворце, чтобы сойти за юношу.

Айя наклонилась и потянулась к золотому кубку. При этом она тщательно следила за тем, чтобы предоставить возможность бросить взгляд в ее декольте, не давая при этом реальности подрезать крылья фантазии. Вино она лишь пригубила, поскольку легко пьянела, а время расслабиться еще не наступило.

— У всех мужчин твоего народа не растет борода?

Что-то во взгляде гофмейстера изменилось. Вдруг он показался ей подозрительным. Всего на удар сердца, а затем маска улыбки стерла это выражение.

— Верно, красавица моя. У мужчин моего народа не растет борода. А у некоторых золотые волосы, как ты уже наверняка слышала.

— Может быть, вы еще чем-то отличаетесь от мужчин Арама? — Она произнесла это заученным тоном, каким болтали в гареме, позволявшим любой намек и предоставлявшим слушателю возможность разведывать бездну невысказанного.

— Ты имеешь в виду, не считая того, что я намного дольше переживаю придворные интриги, чем это удается другим сановникам?

Она не стала отвечать, ограничившись многозначительным взглядом. Затем снова отпила вина. Нужно только дать мужчинам возможность, и они начнут говорить. В этом вопросе мнения всех женщин в гареме сходились.

— Там, откуда я родом, мужчин забавляют бойкие на язык женщины.

Кровь прилила к щекам Айи. Это…

— Там молчание не считается добродетелью, которая к лицу женщине. Совсем наоборот. Мы ценим вызов.

— Вероятно, ты переоцениваешь свои возможности…

— Я бы скорее сказал, что сросся со своими задачами, — на этот раз его улыбка была привлекательно неоднозначной.

Может быть, пойти ему немного навстречу? Или он любит завоевывать? Или оставить все на уровне слов? Она не знала, в какую сторону двигаться. Девушка в смущении снова отпила из кубка.

— Какое чувство правит бал в гареме? Меланхолия? Одиночество? Ревность?

— Я бы сказала, все зависит от каждой конкретной женщины, — удивленно ответила она.

— В данный момент меня интересует только одна женщина.

Она решила быть откровенной. Он расспрашивал так настойчиво, что еще один уклончивый ответ может рассердить его.

— В моем случае это тоска по настоящей любви, — его улыбка исчезла. Но в глазах светилось глубокое понимание.

— И эта тоска дала тебе крылья?

— Нет, она наполнила меня отчаянным презрением к смерти. Я знаю, что ожидает меня, если меня обнаружат за пределами стен гарема, — она потупила взгляд. — А еще то, к чему стоит быть готовым мужчине, который не выдал меня сразу, — негромко добавила она.

— А почему твой выбор пал на меня? Потому что я не ношу бороду?

— Потому что я предполагаю, что ты можешь, когда хочешь, незамеченным покидать дворец.

Его взгляд стал жестче.

— Зачем мне это делать? Я гофмейстер. Я могу ходить, куда хочу.

Она выдержала его взгляд.

— Значит, с моей стороны было слишком романтично надеяться на то, что под магическим светом луны ты можешь быть другим. Одним из тех, кто ходит по зачарованным тропам и осмеливается на то, на что не осмеливаются другие.

Улыбка вернулась на его лицо.

— Похоже, ты знаешь меня лучше, чем остальные во дворце, — он наклонился вперед, чтобы подлить немного вина, и приблизился к ней при этом настолько, что она почувствовала на лице его теплое дыхание. От него приятно пахло! Чистотой… Было и еще кое-что. Аромат, который она не могла назвать. Пробуждавший в ней глубокое, теплое чувство.

— Бродить по зачарованным тропам под лунным светом… До сих пор никто не предполагал у меня наличие такой романтичности.

Она подняла голову. Их губы отделяли всего несколько дюймов. Она хотела этого странного безбородого мужчину. Она не будет давить на него! Она хотела его любви. Она и так уже сказала слишком много.

— Разве приключения — не соль нашей жизни?

— Нет, они наша погибель, — и с этими словами он поцеловал ее так страстно, что ее охватила глубокая боль, рождавшая желание наверстать за одну ночь все то, в чем до сих пор отказывала ей жизнь.

Датамес был нежным, но решительным, он поднял ее и отнес на свое ложе. Его длинные тонкие руки освободили ее от одежды. И вместе с вышитыми жемчугом шелками с нее спали все воспоминания и ограничения гарема. Его губы, не останавливаясь, ласкали ее, исследуя каждый дюйм ее тела. Его язык был несколько шершавым, похожим на кошачий. В первый миг она вздрогнула под его прикосновением, но потом страсть прорвалась наружу короткими гортанными вскриками. Ей было немного неловко. Она никогда не бывала настолько несдержанной, никогда не давала себе воли. До сих пор ее задачей было дарить наслаждение. Получать его было для нее внове.

Она закрыла глаза, чтобы не видеть непривычно бледной кожи гофмейстера. Но касаться этой кожи… Ее руки стали спускаться от плеч к бокам. Она сняла его верхнюю накидку, вышивка на которой царапала ей грудь и живот. Она никогда не касалась такой кожи. Она была гладкой, как покрытая глазурью поверхность красивых амфор из далеких прибрежных городов Арама. И в то же время нежной, как лепесток цветка вишни. Ни одна из обитательниц гарема не могла бы сравниться с ним. Они ревниво оберегали тайны гладкой юной кожи. Будь то просто ванны с медом и молоком или уход с помощью дорогих цветочных масел. А потом она встречает этого осмеянного всеми придворного сановника, а у него — ключ к совершенству.

Ее пальцы нащупали шнурок, поддерживавший его бесшовную юбку. Она развязала узел. Он перекатился на бок и положил ее сверху. Его тонкие руки коснулись ее груди. Она заморгала. Его кожа была такой светлой и безупречной. Даже страшно. И на нем все еще была его высокая шапка с вышитыми бычьими рогами, что выглядело немного по-дурацки.

Он притянул ее к себе. Их губы нашли друг друга. От него так приятно пахнет!

Айя стянула шапку с его головы. Длинные, слегка волнистые волосы заструились по вышитой шелком подушке. Под шапкой крылась широкая красная лента, которая, наверное, должна была не давать волосам спадать ему на лоб. Она потянулась к ней… Датамес перехватил ее руки.

— Не сейчас, любимая моя. Волосы закроют мне лицо, а я хочу видеть тебя, — с этими словами он перевернул ее и вдавил в подушку.

Она снова закрыла глаза. Сейчас романтическая часть закончится и будет так же, как было с бессмертным. Она знала только одного этого любовника… Нет, завоевателя, вот подходящее слово. Во время их первых любовных ночей не было ничего романтичного. Ей нужно было просто сохранять грань между сопротивлением и отдачей. Только во время путешествия на летающем дворце он стал другим. Более нежным, но и более неловким. Особенно в ту ночь, когда она делила Аарона с Шапту и Марой.

Но Датамес был другим. Казалось, он думал только о ее наслаждении. Он то становился мягким, то обрушивался на нее, шепча незнакомые, но нежные слова. Она чувствовала себя все более и более слабой. От его поцелуев кружилась голова. С ним было так хорошо, так потрясающе, так не похоже ни на что. А потом, когда она думала уже, что ни одна волна страсти не сможет вознести ее еще выше, его облик расплылся перед глазами и она потеряла сознание.