Дойти до Челси было делом десяти минут. По дороге я вынул из своего бумажника визитку и позвонил в полицию. У Рола Брука ответил автоответчик, но я рассудил, что оставить сообщение будет разумней, чем промолчать.

Управившись с этим, я сосредоточился на быстрой ходьбе. Лидия настояла, чтобы я двигал не прямиком в церковь, а вначале встретился с ней на стыке Восьмой авеню и Тринадцатой улицы. Ее там, понятно, не оказалось. В разговоре я пытался добиться от нее хоть какой-то конкретики, но Лидс в ответ заблажила еще сильнее обычного. К тому же она звонила из автомата средь какого-то шумного не то бара, не то бала. Мне оставалось только ждать в надежде, что она появится, – а что еще?

Между тем я еще раз попытался набрать Кристину.

– Крис, – изо всех сил стараясь звучать спокойно, сказал я ей на голосовую почту, – перезвони мне, пожалуйста. Я сожалею о том, что произошло. Сожалею, что ты не смогла этого предотвратить. Но нам нужно поговорить.

Со связи я ушел с тягостным чувством, что опять не сумел сказать ничего нового. А потому, подумав, набрал ее повторно и добавил:

– И еще. В парке на Юнион-сквер я видел Меджа с еще каким-то парнем. Медж выглядит вне себя от горя и, похоже, от злости. Не знаю, думает ли он что-то сделать с Кэтрин, но если ты находишься где-то возле ее места обитания и его там увидишь, то имей это в виду. И пожалуйста, позвони мне.

Кто-то появился из темной подворотни: Лидия. С расширенными глазами, с тяжелым сипловатым дыханием. Подходила она осторожно, с оглядкой.

– Э… это ты, что ли? – услышал я ее голос.

– Лидс, ну а кто ж еще. Ты тут давно уже, на своем посту?

Подсеменив поближе, она зорко вперилась в меня:

– Надо было убедиться. А то тут нынче всякие шляются. Обманки. До херища их.

– Как понять «обманки»?

Бездомная костлявой рукой обвела оживленный проспект:

– А то ты их сам не видишь? Не поверю. Снаружи они вроде как люди, а глянешь на их отражения в окнах или лужах – ан там и пусто. А так вьются стаями. Особенно нынче.

– Лидс…

Она опасливо огляделась:

– Ишь, шныряют вокруг, сучий потрох! Обмылки хреновы. Я их в таком множестве еще и не видала. Вон там по улице пробежал какой-то нетопырь и влез на стену, чисто паук. Видела еще, как какая-то деваха с белыми космами орет и лупит со всех сил по магазинной витрине, а стеклу хоть бы хны. А пять минут назад еще какой-то мужик пронесся вверх по Шестнадцатой, да прытко так, хрен угонишься. Ты мне хоть веришь?

– Отчего бы нет, Лидс. Только вот не знаю, куда Крис запропастилась, и вообще что-то нынче все вверх тормашками. Ты не можешь мне в двух словах объяснить, что вообще происходит?

– Я пару часов как из церкви. Ходила пастора проведать, поговорить. Не застала. Постояла под дверью, думала уже уходить, ан глядь – вон он идет, легок на помине! А видок хуже, чем у тебя. В смысле, не побитый, а какой-то будто шальной. Думала, хлебнул аль нюхнул чего – раз так по дороге шарашится. Лицо все сырое, чем-то перепачканное, не знаю даже чем. Меня-то он признал, впустил. А на само́м-то все равно лица нет, рученьки трясутся трясом. Я гляжу – у него там на столе вроде кофе. Поднесла ему. Так он прямо холодный выдул, как воду, и давай туда-сюда расхаживать и сам с собой разговаривать.

– О чем?

Лидия вместо ответа заторопилась вверх по авеню, и я двинулся за ней.

– Да кто б знал, – заговорила она на ходу. – Слово, да за ним еще, а чем они связаны, непонятно, но все злее и злее. Вся эта хрень насчет его житухи и еще бог весть чего. Я и подумала: драть твою лети, уж мне-то сколько говна пришлось за последние лет двадцать выхлебать, так я и то терплю! А он, при его-то церковном смирении, гляди-ка, озлел. Так и пыхает огнем!

Мне подумалось, сколько раз Джефферс в беседах с людьми, которым хотел помочь, упоминал имя Лиззи. Быть может, пытаясь помочь им обрести путь к какому-то там иному свету, он сам между тем тянулся к светочу своему, вполне конкретному. Не знаю, как соотнести и уравновесить это с теми его убеждениями, которые он нам излагал, но с идеей осмысленности происходящего приходилось на этом расстаться. Хотя, может, в осмысленности вещей как таковой смысла и нет. Пусть все будет таким, как есть, надо только давать этому шанс.

– Лидс, и что потом?

– Потом он вдруг перестает кричать. А когда начинает снова говорить, то уже спокойно, но… по-плохому спокойно. Я же чую! Говорит, что поступил неправильно, что его отвлекли. А затем идет вниз, и я слышу, как он что-то там вопит по телефону. А когда возвращается, то вид у него еще жутче. Я его пробовала успокоить, да он не слышит. Говорит, что все время, которое он здесь служит, там внизу, под церковью, у него какие-то духи. Типа что какой-то еще один священник или как там его… Что он никуда не ушел, а только все время смотрит за ним, смотрит, смотрит… И не уйдет он, тот дух, никогда, если только не решиться и что-то там такое не сделать. В общем, пастор этот, Джон… с ним все серьезно, я ж чую! Ну я и ушла подобру-поздорову – мало мне, что ль, своего по жизни лиха, не хватало еще и чужого хапать. И вот только я на улицу, как вижу: из-за угла выходит еще один тип и идет к церкви, а от самого скверной так и смердит.

– Как он выглядел?

– Да такой… конь в пальто, башка квадратная…

– Вот блин, – обреченно вздохнул я. Мы уже приближались к Шестнадцатой. – Ладно, Лидс. Ты поступила правильно.

– Сама знаю. Ну а ты-то что будешь из всего этого лепить?

– Я? Пойду в церковь. А вот ты, наоборот, уходи.

– Усекла.

Я тронулся вверх по улице, чувствуя при этом усталую обреченность. Было ли это страхом? Конечно, да. А еще мысль: стоит ли рисковать вторично соваться к тому, кто уже и так чуть душу из тебя не вышиб? И зачем: только из-за того, что кто-то явил милосердие и дал тебе приют среди ночи? Получается, да. И будем надеяться, что этого основания достаточно.

Тут я уловил, что Лидия все еще семенит следом.

– Лидс… – повернулся я к ней.

– Я же сказала, что усекла, – проворчала она. – Но это ж не значит, что я тебя послушалась. Еще чего!