58

Амелия широко улыбнулась, показав зубы, и направила взгляд своих зеленых глаз на Уинтера.

– Как тебе моя новая куртка? Купила в секонд-хенде. Ты ведь там себе одежду покупаешь?

– С волосами ты не угадала. Они должны быть совсем белые.

– Я не хотела сильно выделяться, – сказала она, поправляя парик. – А в этом цвете мне комфортно. Ну, что скажешь? Как будто в зеркало смотришься, да?

Уинтер ничего не говорил, пытаясь понять, что она задумала. Зачем ей было прилагать столько усилий, чтобы стать похожей на него?

– Ну, хорошо, – прервала тишину она. – Встань, только медленно. И давай обнимемся, как будто мы друг по другу скучали.

Уинтер встал и сделал шаг в объятия Амелии. Он почувствовал, как она внимательно ощупывает его тело сверху донизу. Несколько человек посмотрели на них, но со стороны они были всего-навсего влюбленной парочкой или друзьями. Ничего подозрительного. Амелия отошла и протянула руку.

– Отдай мобильный, пожалуйста.

Получив телефон, она проверила что-то на экране и положила его в сумку. Затем села на скамейку и постучала ладонью рядом с собой. Он сел. Амелия придвинула сумку к себе поближе и оберегающе положила поверх нее руку. Уинтер вытащил сигареты и вытряхнул одну из пачки.

– Ты разве не видел знак на выходе? – спросила она. – Курить запрещено.

Он убрал пачку назад в карман, но оставил зажигалку и стал ею щелкать. Она не сводила с него глаз.

– А что за история с этой зажигалкой?

– А с чего ты взяла, что есть история?

– Я знаю, что она есть.

Он закрыл зажигалку и стал ее рассматривать. На металле было много вмятин и царапин, и в свете уличных ламп и луны он смотрелся желтым.

– Когда-то она принадлежала моей коллеге из ФБР, – сказал он, убирая ее в карман. – Когда она бросила курить, передала ее мне. Вот и все, никакой особенной истории.

Амелия подалась к нему, смотря прямо в глаза, и придвигалась до тех пор, пока кончик ее носа не дотронулся до его щеки. Медленно она поднимала голову все выше, ведя носом по его колючей щетинистой щеке. Уинтер сидел не двигаясь и смотрел прямо перед собой. Она дошла до самого верха щеки, замерла и снова села прямо, покинув его личное пространство.

– Ты врешь. А у меня хорошее чутье на ложь.

– Нет истории, Амелия. Она бросила курить и отдала мне зажигалку. Все.

– Но она что-то значила для тебя. Ты бы не хранил ее столько лет, будь это не так. В самом этом факте уже кроется история. А у нее откуда эта зажигалка?

– От отца, – помедлив, сказал Уинтер. – Он отдал ее ей, когда сам бросал курить.

– Видишь, это не зажигалка, а фамильная ценность. Ты и она – вы были близки, как родственники. Ты был ей как родной, раз она захотела отдать тебе семейную реликвию. А что с ней случилось? Она умерла от рака легких?

Уинтер не ответил, и Амелия подняла руки вверх. Этот жест можно было принять за раскаяние или извинение, но ни то, ни другое она выражать не собиралась.

– Не хочешь рассказывать – не рассказывай. Я понимаю. Личное – значит, личное.

– Зачем ты хотела увидеться?

– Хотела посмотреть на твою реакцию. В первые две наши встречи было слишком темно, и на мне была неподходящая куртка. А вот эта намного лучше, да?

– Ну, теперь ты мою реакцию увидела. Мне можно идти?

– А куда ты торопишься? Прекрасный вечер, я думала, мы немного поболтаем.

– Хочешь поболтать – давай. Расскажи мне про своего отца.

– Сначала ты мне – про своего, – улыбнулась Амелия.

Уинтер улыбнулся ей в ответ. Удар – контрудар. Все как в шахматах. В другой жизни, в другом мире она могла бы стать победительницей.

– Мой отец – один из самых известных в Америке серийных убийц. За двенадцать лет он убил пятнадцать молодых женщин. Он похищал их и увозил в лес, где посреди ночи охотился на них с мощной винтовкой. Он был крайне умен, но все-таки не настолько, чтобы остаться безнаказанным. Двадцать лет он провел в тюрьме, приговоренный к смертной казни. А потом ее привели в исполнение. Все, теперь твоя очередь.

– Нет, так не пойдет, – сказала она, качая головой. – Это все я могу и в интернете прочитать. А мне нужно что-то, что знаешь только ты.

Уинтер достал зажигалку и зажег ее. В голове сменяли друг друга тысячи зарисовок из их жизни до ареста отца. Хорошие были времена – веселые и гораздо более счастливые. Затем он выбрал шесть самых ярких воспоминаний, а потом из них – одно, самое яркое. Закрыв зажигалку, он убрал ее в карман.

– Он готовил самые вкусные банановые блинчики на свете.

– Банановые блинчики! – замотала головой Амелия. – И это все, что ты можешь мне сказать? Твой отец – жесточайший убийца, а ты мне про банановые блинчики!

– До моих одиннадцати лет он был просто папой. Иногда он был отстраненным, иногда строгим. Бывало, я его ненавидел, а бывало, любил. Он просто был папой и делал самые вкусные банановые блинчики, вот и все.

Она задумалась, а потом кивнула, соглашаясь.

– Ты ведь не догадывался, кем он был, да?

– Нет, не догадывался. Хотя должен был.

– И в этом месте я должна тебе сказать, что ты же был просто ребенком, как ты мог догадаться? Тебе ведь все это говорят, да?

Ее лицо просветлело.

– Ты должен был догадаться, Джефферсон. Должен был видеть, что он из себя представляет на самом деле. А с другой стороны, и что тогда? Ты разве сдал бы его? Папу, который печет банановые блинчики? Да ни за что на свете.

– Ладно, теперь твоя очередь.

Амелия начала говорить не сразу. Она отвела глаза и посмотрела на мужчину средних лет, который вел на поводке ретривера.

– Отец любил музыку, – наконец выговорила она.

Уинтер ждал продолжения, но она молчала.

– Много кто любит музыку. Я тоже люблю музыку. При всем уважении ты даже до банановых блинчиков недотягиваешь.

Она перевела взгляд с мужчины с собакой на Уинтера и улыбнулась необычайно волнующей улыбкой.

– Его любимым композитором был Штраус. И за ужином у нас играла одна и та же пластинка, снова и снова. Она доиграет до конца, он встает и ставит иглу на начало.

– Я видел CD-проигрыватель и стол в бомбоубежище. Значит, ты не стала нарушать традицию? Ты ела за столом, отец ел из собачьей миски, а фоном тихо играл Штраус.

– Ошибаешься, Джефферсон. Ну, почти ошибаешься. За ужином у нас было тихо.

– А зачем же тогда нужен был CD-плеер?

– Чтобы ему было не так одиноко в темноте.

Смысл ее слов дошел до Уинтера не сразу.

– Вот, значит, зачем нужны были запасы батареек. Ты его днем и ночью заставляла слушать один и тот же диск. Снова и снова.

– Я ему сказала, что выключу его, если он выжжет себе глаз. Не сразу он мне поверил, но у него не было выбора. На второй глаз его было уговорить гораздо сложнее. – Амелия затихла, а потом продолжила: – Когда я была маленькая, я хотела стать танцовщицей. Когда отец узнал, знаешь, что он сделал? Он заставлял меня танцевать ему каждый вечер после ужина. Я танцевала, а он сидел и смеялся надо мной. Штрауса я ненавижу почти так же сильно, как отца. Ладно, теперь твоя очередь откровенничать. Когда мы были в кафе, ты ведь хотел убить повара, да?

На секунду весь мир сжался до них двоих.

– Ты даже понятия не имеешь, насколько ты неправа, – сказал он совершенно спокойным тоном.

– Врешь. Я видела твои зрачки. Видела, как сбилось у тебя дыхание. Ты думал: вот бы вонзить ему нож в глаз. Давай же, признай это, – сказала она с улыбкой.

– Ты ошибаешься.

Амелия нагнулась к нему, снова коснулась носом щеки и резко вдохнула. Выдохнув, она снова выпрямилась.

– Ты ошибаешься, – повторил он.

– Мы ведь и сейчас кого-нибудь можем убить, Джефферсон. – Левой рукой она описала в воздухе круг, в который вмещался весь парк. – Выбери овечку, любую.

– Я не буду играть с тобой в эти игры.

– Да ладно тебе, расслабься. Как тебе вон тот мужик, в красной кепке NYC? Такая пошлость эта кепка, и он еще так на мост смотрит… Наверняка он турист. Уже за одно это он достоин умереть. Как ты думаешь? – зашептала она. – Или вон тот старичок на соседней лавке. Ему, наверное, лет сто. Если мы его убьем, он только благодарен будет. Его уже наверняка съедает рак.

Уинтер молчал.

– Я ведь могу заставить тебя выбрать, – похлопала она по сумке. – У меня тут пистолет. Либо выбирай кого-то одного, либо я обоих застрелю, спасу их от их жалких жизней.

Уинтер вздохнул и покачал головой.

– Амелия, никого ты не застрелишь, и давай уже сменим тему. Ты что, думаешь, далеко отсюда уйти успеешь? Может, из парка ты и выйдешь, но там тебя уже будет ждать полиция. Сделаешь выстрел – и она будет тут как тут. Здесь тебе не Бронкс.

– Дело не в том, куда я успею уйти, а сколько людей я успею перестрелять.

– Ничего ты не сделаешь. Да, ты психопатка, но не убийца. По крайней мере, убивать самой, руки марать тебе не нравится. Гораздо приятнее смотреть, как вместо тебя убивают другие, разве не так? Именно так произошло с Нельсоном и Маккарти. Ты их довела до убийства, а сама стояла рядом и смотрела. Власть и манипуляция – вот то, что тебя возбуждает.

– Я убила Омара.

– Но для чего? Вот в чем вопрос. Ты же его убила не для того, чтобы наслаждаться его страданиями и криками или чтобы отомстить ему за что-то. Ты его убила, чтобы привлечь мое внимание. Получается, он стал попутной жертвой. Если бы ты могла достичь своей цели другим способом, ты бы это сделала. Но ты знала, что сработает только убийство. И ты была права. Ничто другое не заставило бы меня остаться в Нью-Йорке и не улететь в Париж.

– Но дело же не только в этом? Люди прячутся от самих себя. Подавляют тайные желания. Нельсон это делал, и Райан. Я просто помогла им раскрыть свой потенциал.

– Да, но только это не объясняет, почему ты убила Омара.

– А у тебя какие тайные желания, Джефферсон? О чем ты мечтаешь? В интернете нет интервью с тобой, но зато я нашла интервью с людьми, с которыми ты работал. Все говорят про то, как ты проникаешь в мозг своей жертвы. Поэтому я и спрашиваю себя: как мне помочь тебе раскрыть твой потенциал?

– Я понимаю, к чему ты клонишь, но ты совершенно не туда идешь.

– Это вряд ли. Все начинается с фантазий. Сегодня ты убиваешь в мечтах, а завтра у тебя руки по локоть в крови. И ведь ты убивал. Ты можешь сколько угодно говорить, что ты лишь делал свою работу, что убийства оправданны, но мы оба знаем правду. Убить очень легко. Трудно не попасться. Ты профессионал, ты знаешь, как все сделать правильно. Ну что, хочешь, я расскажу тебе, каково было убивать Омара?

– Нет, Амелия, не хочу.

– Врешь, – сказала она, улыбнувшись.

Уинтер вытащил зажигалку и зажег ее. Затем снова щелкнул крышкой и убрал в карман. Амелия хотела расшатать его нервы, и, более того, у нее почти получилось. Он усилием воли заставил себя отбросить эмоции, охладить ум, воспринимать то, что она говорит, на уровне содержания, не принимая ее слова на свой счет. Амелия сказала, что помогала Нельсону, но это было просто смешно. Она способна была думать только о себе.

– А что тебе сделала Мелани?

– Мелани мне ничего не сделала, – ответила она, и улыбка исчезла с ее лица.

– Тогда зачем нужно было ее убивать? Потому что она была популярной в школе, а тебя все презирали?

– Ты что, на самом деле думаешь, что мне есть дело до мнения других людей? – засмеялась она.

– Ну, хорошо. – Уинтер отвернулся к воде, раздумывая, а затем снова посмотрел на Амелию. – Другая версия. Нельсон влюбился в Мелани, и ты не смогла этого пережить. Когда ты с кем-то сближаешься, ты должна быть центром Вселенной для этого человека. И для Нельсона, и для Райана, и для отца. И теперь вот для меня.

– Ты сам не понимаешь, что говоришь.

– Понимаю. Более того, у тебя получается. Сейчас ты в самом центре моего мира. Последние два дня я думаю только о тебе. Что же происходит, если объект твоего внимания отворачивается от тебя? Что ты чувствуешь? Наверняка ты злишься. Причем очень сильно, до ярости. И, скорее всего, ты и Нельсона заразила этой яростью. Ты превратила его чувства к Мелани в ненависть и убедила его убить ее. Тебе еще повезло, что Нельсон не переключился на тебя.

– Нельсон бы меня пальцем не тронул.

– Ты уверена?

Амелия молчала.

– Ты ведь потеряла над ним контроль, не так ли? Вот что происходит, когда фантазии становятся реальностью. Все не так, как представляется. Почему ты не остановила Нельсона, когда он покончил с собой? Я думаю, ты боялась, что он тебя выдаст. Он слишком нестабильно себя вел, и ты не могла доверить ему такой секрет.

На лице Амелии отобразилось коварство. Уинтер много раз видел это выражение лица на допросах в ФБР. Значит, он был недалек от истины. Она хотела, чтобы он раскусил ее, но просто так сдаваться не собиралась.

– К чему ты ведешь? – тихо спросила она.

– Ты ведь сама его натолкнула на мысль о суициде. Это была твоя идея. Игра во власть в самом жестком проявлении. Одно дело – доводить до убийства, а вот заставить совершить самоубийство – это другой уровень.

Амелия снова заулыбалась.

Уинтер достал зажигалку и снова начал ею щелкать.

– Ты упоминала овечку. А ты тогда кто при этом? Волчица, – сказал он, не сводя с нее глаз. – Или не волчица, а тигрица. Близко, но не в точку. Как насчет львицы? Я прав? Ты обслуживаешь свою внутреннюю львицу.

– Не смейся надо мной.

– А что мне еще делать? Воспринимать тебя всерьез? Нет, это даст тебе право на жизнь, а этому не бывать. Ты думаешь, что твои поступки делают тебя какой-то особенной? Нет. Мне ты можешь поверить – ты не первая психопатка с манией величия и не последняя. Хочешь знать правду? Ты ничтожество, Амелия. Просто еще одно ничтожество в длинном списке тебе подобных.

Ее лицо исказила злоба, все маски мигом слетели. Буквально секунду назад она была слабым подобием Уинтера, и вот он наблюдал ее внутреннего монстра. Трансформация и пугала, и завораживала одновременно. Уинтер ждал, пока она что-нибудь скажет. Ждал взрыва. Но ничего не произошло. Она сделала глубокий вдох, а вместе с выдохом снова надела маску.

– Говори что хочешь, Джефферсон, мне все равно. Ладно, поболтали – и хватит.

Уинтер не сводил с нее глаз, выбирая идеальный момент. От времени зависел успех всего мероприятия. Амелия стала подниматься, и он тоже встал. Они задели друг друга руками, и ее сумка упала на пол. Уинтер наклонился, поднял ее и протянул Амелии. Она смотрела ему в глаза.

– Что ты задумал, Джефферсон?

– Случайно получилось.

– Нет, не случайно.

Она вырвала сумку у него из рук и стала шарить по отделениям. Засунув пальцы в маленький боковой карман, она расплылась в улыбке. Медленно вытащив руку и разжав кулак, она продемонстрировала ему его зажигалку.

– Ты ничего не потерял?

Амелия села и стала ее разбирать. Она внимательно разглядывала каждую запчасть и аккуратно раскладывала их на скамейке. Следящее устройство находилось в ватном шарике, пропитанном горючей жидкостью.

– Какой же ты предсказуемый! – заявила она, демонстрируя ему свою находку.

Уинтер посмотрел на все эти детали зажигалки на скамейке, а затем на Амелию. Следящее устройство она бросила на землю, растоптала его кроссовкой, встала и ушла не оборачиваясь. Через пятьдесят метров она повернула направо, а еще через десять и вовсе исчезла из виду. Уинтер собрал зажигалку, подошел к старичку, который все еще смотрел на реку, и попросил воспользоваться его мобильным телефоном. Тот принял его за сумасшедшего. Аналогичная реакция была и у следующих двух прохожих, к которым он обратился. Четвертой женщине он сказал, что он – сотрудник полиции в штатском, и она вытащила телефон из сумки и протянула его Уинтеру. Он набрал 911 и попросил оператора соединить его с Мендозой.