Поплотнее завернувшись в халат, в теплых домашних туфлях, я в этот вечер расхаживала по спальне. И не могла поверить своему везению – или это было невезение? Сумею ли я выдержать длительную работу в этой похожей на склеп комнате, где будут лежать восковые фигуры четырех умерших детей?

И хватит ли мне умения? Что, если моя работа не понравится королеве? Я не сомневалась, что сумею вырезать эти лица, да и руки тоже, но они не должны остаться мертвенно-бледными. Елизавета Йоркская хочет видеть спящих детей на кроватях, а не трупы на гробницах. У меня сохранился отцовский, написанный от руки травник, где говорилось, какие корни могут придать воску живые оттенки. Хотя я наблюдала, как он окрашивает воск, сама никогда не пыталась сделать даже цветную свечу, только черные для похорон, которыми мы все время торговали. Или я могла бы договориться с кем-нибудь, чтобы моим восковым фигурам придали подобие жизни. Возможно, итальянский художник, синьор Фиренце, тот человек, чью кандидатуру можно было бы обсудить с королевой. Или вот еще: мастерская Кристофера производит лучший сургуч для запечатывания писем, чтобы придать расплавленной смеси красноватый оттенок, он добавляет разведенную маслом краску в порошке. Быть может, чуточка его киновари придаст оттенок живой плоти этому прекрасному cera Bianca, купленному королевой. Но как я сумею утаить все это от моих родных и друзей… и от Кристофера? Нужно придумать какое-то объяснение, такое, чтобы самые близкие могли в него поверить.

Услышав полуночный звон колоколов церквей Сент-Мэри-Абчерч и Сент-Суитинс, я погасила свечу и заставила себя лечь. Плотно задернула полог, чтобы не дуло, взяла в постель плетеный обруч и мячик Эдмунда и уставилась в темноту под балдахином. Слова королевы вновь и вновь раздавались у меня в ушах… смерть ее маленькой дочери и Эдмунда… лицо моего Эдмунда… мне не нужно вырезáть лицо моего сына для королевы.

И два ее брата, совсем мальчики, так называемые пропавшие в Тауэре принцы. Их дядя, Ричард, герцог Глостерский, брат короля Эдуарда IV, как предполагают, поместил их туда ради безопасности после смерти их отца-короля. Настоящему наследнику, королю Эдуарду V, было тогда двенадцать лет. Вскоре Глостер провозгласил себя королем Ричардом III, утверждая, что мальчики незаконнорожденные, потому что их отец подписал брачный контракт с другой женщиной до женитьбы на их матери.

Вдовствующая королева, мать мальчиков, и их сестра, ныне царствующая королева, нашли убежище в Вестминстерском Аббатстве после того, как Эдуарда V забрали в Тауэр. Наша теперешняя королева была старшей дочерью и защитницей остальных детей, множества дочерей и еще одного брата, который пока еще был с ними, Ричарда, герцога Йоркского. Но советники и епископы короля Ричарда добились того, чтобы королевская семья разрешила младшему принцу быть спутником брата в Тауэре.

Затем случилось несчастье, неразгаданная тайна нашего времени. Оба мальчика просто исчезли. Ходило множество слухов, утверждавших, что их дядя, ставший королем, разделался с ними, чтобы расчистить себе путь к трону. Но враги теперешнего короля Генриха VII – а их было много, несмотря на то что он с Божьей помощью одержал победу над королем Ричардом при Босворт-Филде – распространяли слухи, что это Генрих Тюдор отдал приказ умертвить мальчиков, чтобы они не стояли не его пути. И женился на их сестре, чтобы прекратить распри Ланкастеров и Йорков. Все это касалось пропавших принцев – но никак не Ее Величества. А теперь касается и меня.

После того как все во дворце затихло – мне было слышно медленное, ровное дыхание придворных дам с их кроватей на колесиках на другом конце комнаты, – я встала и набросила накидку поверх пеньюара. Подобно босому кающемуся грешнику, я направилась в темноте в каменную комнатку, которую стала считать своей другой спальней. Когда за моей спиной зашелестел ковер, я вздрогнула, представив себе, что случится, если обнаружится, что я исчезла, и мои дамы поднимут шум и крик и пошлют за королем. Жаль, что никто не поднял такой тревоги, когда мои братья исчезли из Тауэра. И до сих пор никто не говорит ничего, кроме того что они пропали. Сейчас мы уже знаем, что они исчезли, то есть пали от чьей-то безжалостной руки.

Я оставила гореть единственную большую свечу в этой комнате с кусками воска, лежащими на досках, из которых я потом велю изготовить три кроватки и колыбель. Мне было жаль, что здесь раньше была гардеробная со стоком, по которому нечистоты сливались прямо в Темзу, до того как началась новая эпоха ночных горшков в закрывающемся стульчаке, заменивших простые ночные горшки. Но когда я сказала, что хочу использовать это помещение как собственную часовню, куда больше никто не мог бы заходить, сток пришлось перекрыть, стены отскрести, а черный ход прорубить из коридора для слуг. Таким путем эта свечница и ее страж – я использую Николаса Саттона, потому что он стремится вернуть себе наше расположение – будут входить и выходить. Бедняга Николас: он и его родня потеряли состояние, связавшись с проигравшей в войне стороной, а я знаю, что он честолюбив и хочет изменить свое положение и обеспечить будущее рода.

Я погладила один из кусков этого чудесного воска, который где-то в сельской местности нашел для меня Николас. Воск был гладкий, как детская щека, которой, возможно, он когда-нибудь станет. Я молилась, чтобы она оказалась хороша, эта Верайна Весткотт. Мне известно, что в ее мастерской изготовляют превосходные пропитанные воском ткани для саванов и гладкие бездымные вотивные свечи, которые она режет так искусно, что, глядя на свечу, которую мне подарили, я слышу ангельское пение.

В этом моем святилище мои дорогие будут покоиться под моей защитой… но вот снова я вижу брата Ричарда в тот последний день. Наши жизни в опасности, в королевстве царит хаос, мы тайно пробрались в Аббатство, спрятав драгоценности в постельном белье. Все рушилось. Только два сына среди нас, семи дочерей, – драгоценные сыновья, которые должны были оказаться на троне. Старший, принц Эдуард, провозглашенный новым королем, был привезен из замка Ладлоу в Уэльсе в Тауэр нашим дядей Ричардом, герцогом Глостерским, дабы быть под его защитой, – так нам объяснили. Увы! Ложь, кругом ложь. Мы, женщины, – мать, я, мои сестры – столпились вокруг Ричарда, когда они пришли за ним, сказав, что он должен находиться вместе со своим братом, быть товарищем его игр.

– Я не могу позволить своему последнему сыну остаться без материнской заботы, – настаивала мать, ее красивое лицо вытянулось и побледнело. Она стояла перед епископом и стражниками, которых прислал дядя. – Бесс, что делать, что мне делать? – шептала она мне, потому что я, ее старшая дочь, семнадцати лет от роду, оказалась для нее единственным советником и утешителем в нашей изоляции после смерти отца. – Мы не можем разрешить уехать и Ричарду.

– Но ведь они правы, когда говорят, что Эдуарду там одиноко, – убеждала я ее. – Нужно поддерживать в нем бодрость, ведь он законный король. Насколько веселее им будет вместе!

Ричард тоже умолял мать.

– Да, мама, пожалуйста, я хочу поехать. Прошу тебя, не бойся. – У него были белокурые волосы и голубые глаза, как у всех нас, унаследованные от наших красивых родителей. Ему было десять лет, и голос у него еще не ломался. И я слышу его до сих пор, милый, высокий голос. – Я буду помогать Эдуарду, защищать его, буду учиться и играть вместе с ним, а когда он станет править, буду на его стороне, – убеждал мальчик.

– Бесс, я этого не вынесу, – сказала мама, словно не слыша его.

– Ведь нам дал слово епископ, дал слово дядя Ричард, – говорила я ей. – Почему бы мальчикам не быть вместе и не поддерживать друг друга, как мы с тобой здесь поддерживаем одна другую?

Вот это и решило все, я уверена. Какая глупость – поверить моему дяде, поверить человеку, рвущемуся к власти, особенно такому, кто сам провозгласил себя королем, как впоследствии мой муж.

На следующее утро, едва рассвело, я с удивлением увидела, что Ник Саттон поджидает меня снаружи в одиночестве, но конь у него только один. Одет он был проще, чем накануне: поношенные сапоги для верховой езды, шерстяная куртка и короткий плащ. Что-то изменилось? Мне сегодня не придется ехать? Я выскочила из дома, таща кожаную сумку, набитую инструментами, предназначенными для того, чтобы резать и разглаживать воск. Первое, о чем я попрошу, – это медный чайник и уголь, чтобы греть его, ведь Ее Величество сказала, что у меня будет все, что мне нужно.

При этой мысли я покраснела, потому что мне нужен был кто-то вроде Ника Саттона. Сильный, красивый, смелый, – как Ланселот в легендах об Артуре, думала я. В своих самых диких, самых дурацких мечтах я хотела, чтобы за мной ухаживал Ник Саттон, а не Кристофер Гейдж.

Мы пожелали друг другу доброго утра. Он сразу объяснил, что Сибил не смогла приехать, а Ее Величество не хочет, чтобы кто-то еще знал, как обнаружить меня во дворце или в городе, поэтому возить меня туда и обратно будет он один. Я видела, что он уверен, что слову королевы – да и его собственному – следует повиноваться беспрекословно; кроме того, я понимала: королеве нужно сохранить тайну. Неужели ей приходится скрывать свое стремление сберечь память о своих детях и своих братьях даже от короля? При этом я осознавала, что мне придется придумать для своих родных и, возможно, друзей достаточно убедительную историю о том, почему я каждый день уезжаю из дома с таким красавцем, несомненно, благородного происхождения, как бы он ни был одет сегодня.

Ник сложил мои вещи в седельный мешок и подсадил меня в седло позади себя. Я почувствовала себя неловко, когда мне пришлось ухватиться за него, а он скомандовал басом: «Поехали!» Удивительно, но в этот момент мне было наплевать, увидит нас Кристофер или нет, потому что я уже придумала историю, чтобы скрыть правду, хотя, вероятно, в конце концов придется за все это расплачиваться. Но надо сознаться, скакать на коне, прижимаясь бедрами к телу этого человека, было, мало сказать, приятно – это было совершенно потрясающе.

– Ты знаешь, почему на самом деле послали за мной? – спросила я, когда мы повернули к реке.

– Знаю, потому что это мне предстоит привозить вас работать и увозить обратно и охранять. Я постараюсь не беспокоить вас во время работы.

Что он, шутит? Разумеется, он не знает, как волнует меня. Или, возможно, как раз знает, как вообще действует на женщин. Интересно, женат ли он, пусть и не на Сибил Винн. Я решила сменить тему и сказала:

– Сегодня ты одет по-другому.

– Позаимствовал наряд у грума из королевских конюшен. В зависимости от поручений Их Величеств я одеваюсь, переодеваюсь, скачу в деревню или остаюсь в городе. – Он фыркнул, а я ощутила, как его ребра поднялись и опустились.

– Ты служишь им обоим или только королеве? – Хотя я говорила, обращаясь к его широкой спине, а уличный шум не смолкал, он, похоже, отлично меня слышал.

– По большей части королеве, хотя, думаю, по распоряжению короля, но все это долгая история.

На причале у Стил-Ярда он помог мне взойти на тот же баркас, что прежде, хотя теперь на нем не было полога, остались обитые скамьи.

– Вы слишком молоды, чтобы быть такой искусницей, – сказал он, повернувшись ко мне, когда баркас поплыл по реке. Он так пристально разглядывал меня, что я едва не пожалела о возможности говорить с его спиной во время поездки верхом. Но даже если я покраснела, он мог подумать, что от резкого осеннего ветра.

– Я научилась изготовлять свечи и восковые скульптуры у своих родителей, в особенности у отца. У тебя есть семья? – выпалила я, прежде чем сумела остановиться.

– Говоря откровенно, миссис Весткотт…

– Ты можешь называть меня Верайной, ведь ты же велел звать тебя Ником.

– Да, верно. Моя семья оказалась не на той стороне в двух сражениях против короля. Мой отец и дядя пали в битве при Босворт-Филде. В то время мне было всего тринадцать, и я был призван ко двору в качестве простого пажа, возможно, чтобы обеспечить лояльность моей семьи по отношению к Тюдорам. Я усвоил урок и служил преданно.

– И продвинулся?

– Пока не так уж далеко, – сказал он. – Но надеюсь добиться продвижения в этом мире Тюдоров, потому что Его Светлость взошел на трон, и я верю, что, объединив воевавшие прежде группы, он сделает Англию сильнее. Предстоящая женитьба принца Артура и Екатерины Арагонской будет способствовать укреплению государства и даст понять Франции, что у нас в друзьях такое мощное королевство, как Испания. Конечно, у трона Тюдоров есть внутренние враги, с которыми надо быть осторожными, недовольные йоркисты, ярые приверженцы короля Ричарда, несмотря на то что он умер и лежит в могиле.

– А ты ярый приверженец Тюдоров?

– Меня восхищает человек, который может всего добиться без посторонней помощи, как наш король, и мне кажется, его ведет за руку сам Господь. Ну а пока я страж и проводник «восковой женщины», как королева называет тебя, хотя, на мой взгляд, ты вполне из плоти и крови.

Не знаю, собирался ли он поддразнить меня, сказать комплимент или просто позабавиться игрой слов, но, клянусь всеми святыми, эта простая фраза доставила мне больше удовольствия, чем нежности Кристофера и его заверения в любви.

В этот первый день во дворце я работала долго. Tempus fugit, как любил повторять мой отец. Я все время чувствовала присутствие Ника и ощущала его взгляд. Хотя он ясно дал мне понять, что королева просила его не разговаривать со мной, когда я работаю, одно его присутствие помогало стенам не смыкаться вокруг меня. Но, начав вырезать первое лицо, лицо принцессы Элизабет, я целиком погрузилась в процесс вырезывания и разглаживания. В то время как я работала, он иногда наблюдал за мной, иногда, присев на корточки над ковром из свечей, дававших мне превосходное освещение, писал письма, не знаю кому, возможно, своей возлюбленной. То, что мы находились так близко друг от друга, само его присутствие здесь и действовало успокаивающе, и создавало неловкость.

Ник, словно хозяин таверны в Вестминстере, исчезал только для того, чтобы принести нам еду и питье, или оставлял меня, когда мне требовалось воспользоваться горшком, стоявшим в углу комнаты. Мы перебрасывались несколькими словами, пока ели, но это же время он использовал, чтобы пойти рассказать королеве, как идут дела.

Ее Величество появилась всего один раз, потому что, как объяснил мне Ник, она была занята последними приготовлениями к приезду в Лондон своей будущей невестки.

– О, ты уже сделала голову, – произнесла Ее Величество с робкой улыбкой. Она была изумительно одета, с драгоценными украшениями; неужели она так одевается каждый день? – Ник завтра достанет тебе чайник и уголь, чтобы размягчать воск. А я помню, что ты должна взглянуть на моих детей, чтобы суметь повторить их носы и подбородки. Я знаю, я многого от тебя хочу. Когда ты начнешь вырезать моих братьев, у меня нет портретов, чтобы показать тебе, нет воспоминаний, которыми я могла бы поделиться…

Произнеся эти слова, она нахмурилась, ясный взгляд затуманился. Словно она оказалась не здесь, а в плену своей памяти и воображения. Потом она тряхнула головой и погладила щеку умершей дочери, пока еще грубо вырезанную и неокрашенную.

– Я позабочусь, чтобы тебе платили каждую неделю, и я помню, что у тебя есть другая жизнь и собственный ребенок, твой Артур.

– Да, Ваше Величество… кстати об этом. Когда моя семья и друзья-свечники узнают, что я уезжаю из дома много дней подряд, боюсь, они станут выяснять, куда именно, и придуманная история о том, что Ник и его жена потеряли ребенка, выплывет на свет. Могу ли я сказать им, что вам понравилась моя свеча с ангелом и вы заказали мне вырезать свадебный подарок для двора испанской невесты – цветы, птицы и тому подобное?

– Наверное, твоя идея лучше, а то, что ты выполняешь заказ королевы, послужит тебе защитой. Скажи им, что вырезаешь розы Йорков и Ланкастеров и испанский гранат, геральдическую эмблему Екатерины Арагонской и в то же время символ плодородия. Я молюсь, чтобы в детской поскорее появились новые принцы и принцессы, – добавила она, взглянув на куски воска. – Николас, хорошенько охраняй ее для меня, – бросила она через плечо, выходя из комнаты тихо и быстро, как и вошла.

– Да, Ваша Светлость, – произнес он, хотя мы уже остались одни, на мгновение застыв в поклоне и реверансе, так что создалось впечатление, что мы кланяемся друг другу.

Вскоре я получила нагоняй, которого опасалась. Артур, Мод и Джил пришли в восторг от моего рассказа о вырезании свечей во дворце, но Кристофер в обычное время, когда мы закрывались, влетел в лавку, кипя от возмущения. Я едва держалась на ногах. Шея и спина болели от постоянных наклонов, правая рука онемела от работы резаками, шпателями и штихелями. На самом деле я была зла на себя из-за того, что пришлось лгать сыну и родным, хотя правда показалась бы гораздо более удивительной, чем моя выдумка. А если распространятся слухи о том, что королева до сих пор страдает из-за гибели своих братьев, имевших больше прав на трон, чем прежний и теперешний король, я пропала. Все же мне удалось спокойно обойти прилавок, чтобы он разделял нас с Кристофером, и опереться на него, дабы твердо держаться на ногах.

У Кристофера хватило наглости запереть за собой дверь. Лицо его горело, словно он пробежал несколько миль.

– Клянусь, одна маленькая птичка сказала мне, что тебя не было здесь, когда наш художник синьор Фиренце приходил, чтобы договориться о времени первого сеанса! – Стоя напротив меня через прилавок, он стянул с левой руки большой перстень с рубином, который дважды предлагал мне в качестве обручального кольца, и бросил его на чашу наших больших весов. Стрелка чуть-чуть сместилась. – И, – добавил он, – ты уехала отсюда с мужчиной. Я не желаю, чтобы ты выглядела как проститутка, как шлюха, а не как женщина, на которой я хочу жениться! Все знают, что я неравнодушен к тебе, и будут теперь думать, что ты мне отказала.

– Я уехала во дворец сегодня утром с придворным и королевским стражем, и теперь у меня есть разрешение королевы на то, чтобы объяснить, в чем дело.

Он уставился на меня, раскрыв рот, словно вытащенная на берег рыба.

– Королева… Королева? Перестань!

– Это правда. Вчера она послала одну из своих дам с этим придворным привезти меня и заказала вырезать свечи для свадебного подарка этой новой испанской принцессе. Она хочет, чтобы их вырезáли во дворце, это особый подарок, сюрприз.

– Свечи с ангелами?

– Нет. Просто красиво украшенные. Я заверила ее, что, хотя мне как женщине не дозволено быть членом Почтенной гильдии Свечных дел мастеров, в ней поймут и поддержат мои усилия, и что я знаю: когда я расскажу об этом одному из членов совета гильдии, своему другу, он – то есть ты – будет уважать ее тайну.

Он слушал, не сводя с меня глаз. Да простит меня Господь – ведь я увязла во лжи, но решила испытать судьбу еще раз. Не просить о приеме в гильдию, потому что я хорошо знала, что лишь немногие гильдии, скажем, ткачей, вышивальщиков и пивоваров, разрешали членство женщин. Кроме того, такая просьба дала бы Кристоферу еще один повод настаивать на браке, благодаря которому он мог бы мне во многом помочь.

Но как мне хотелось получить разрешение приносить в дар вотивные свечи для тайного, всеми уважаемого религиозного братства, которое молилось в крипте собора Святого Павла, под тем местом, что предназначено для предстоящей мессы по случаю свадьбы принца! Все знают, сколько благословений заслужили все те, кто жертвовал Гильдии Святого имени Иисуса. Кристофер давно дал мне понять, что, если бы я приняла его обручальное кольцо, лежавшее сейчас на чашке весов прямо у меня перед носом, я могла бы с его, Кристофера, помощью приносить пожертвования и дары для церемоний этой гильдии.

– Боюсь, – произнесла я, – что я сказала королеве некую неправду. Разговаривая с ней о венчании в соборе Святого Павла – разумеется, она знает, что наша – твоя – гильдия предоставляет для нее свечи, – я намекнула, что тоже делала свечи и приносила дары для гильдии Святого имени Иисуса, которая собирается там в крипте.

– О… да. Я позабочусь об этом. Ты будешь включена. А почему бы не предложить ей, чтобы наша гильдия предоставила больше свечей для подарков принцу и принцессе? Я слышал, они поедут в замок Ладлоу в Уэльсе, где он пребывал раньше как принц Уэльский. Я слышал, там мрачно, дождливо и нужно больше света. Скажи ей – или я могу поехать с тобой и предложить, – что мы можем пожертвовать свечи для их замка в Уэльсе. И, да, да, я повторяю, твоя мастерская сможет принести дары для тайных молений гильдии Святого имени Иисуса.

– Она предоставила мне комнату во дворце для работы, однако она очень занята и я видела ее мало. Но я могу обещать, что поговорю с ней от имени гильдии. А во дворце я должна появляться одна. И рассказ о том, что я там работаю, не должен выйти за пределы совета гильдии.

– Бог мне судья, я понял. А что с воском? У тебя достаточно хорошего воска для свечей высшего качества? Я могу тебе чем-то помочь?

– Не знаю ее источника, но она достала для меня отбеленный воск. Если я прошу не слишком многого, не мог бы ты пожертвовать чуточку киновари, которую ты используешь для окраски сургуча?

– Красные свечи? Скорее всего, испанский обычай, да? Конечно. Тебе понадобится еще и немного венецианского терпентина. Эта желтовато-зеленая смола лиственницы – секрет моей мастерской, – вещество драгоценное, но ведь драгоценна и задача, которую поставили перед тобой, драгоценна и ты для меня.

Он поднял свой перстень, и весы снова пришли в равновесие. На этот раз я почувствовала некую власть над ним, ведь я не подчинилась его желаниям.

– Что ж, сотрудничество во всем, любовь моя? – спросил он, протягивая мне перстень над прилавком.

– Я не могу обещать этого сейчас, – ответила я, несомненно, чуть поспешнее, чем нужно. Затем, возможно, потому, что это вдруг пришло мне в голову, добавила: – Надеюсь, гильдия уже приняла решение о продаже и определении стоимости свечей с ангелами, ведь у королевы есть такая свеча, которую она высоко ценит и благодаря которой она обратила на меня внимание.

– О… да. Но сейчас, когда мы можем сказать покупателям, что сама королева одобряет эту свечу, я уверен, что совет гильдии занизил цену. Я скоро дам тебе знать, как решилось дело. Скажи, вблизи наша королева такая же красивая, какой кажется издали?

– Красивая и добрая. Сохранившая благородство и глубокую преданность, невзирая на корону, богатые одежды и на ловушки, которые расставляет ей власть.

– Я хочу, чтобы ты носила этот перстень во дворце, – настойчиво сказал Кристофер, а я-то надеялась, что он вернет его себе на палец. – Не как обручальное, а, скажем, как обещание сотрудничества.

– Я могу пообещать только, что постараюсь сделать так, чтобы ты и гильдия могли гордиться мной. И если ты пришлешь ко мне синьора Фиренце завтра в это время, я с удовольствием либо стану ему позировать, либо уговорюсь с ним относительно времени сеанса.

– Я договорился с ним, что он будет писать тебя у меня дома, у этого прекрасного нового окна, за которое пришлось выложить хорошие денежки – в него льется предвечерний солнечный свет. Что же касается свечей с ангелами, твоего ангельского лица и нашего нового девиза «Истина – это Свет» – как я счастлив быть частью всего этого и частью твоей жизни!

Я снова ощутила угрызения совести, потому что сегодня отнюдь не придерживалась истины и света. Мне больше подходил старый девиз «Верность связывает меня» – тот, что был предложен нашим прежним королем, тем самым, который, возможно, разделался с братьями Ее Величества.

Я откашлялась. Мне казалось, я доказала и выиграла сегодня довольно много и могла бы отказаться от возражений по поводу того, насколько ловко Кристофер устроил так, чтобы я позировала для портрета у него в доме.

– Я чувствую, – сказала я ему, – что счастлива этим доверием королевы и твоей поддержкой в том, чтобы я украсила собой новый герб гильдии.

– Клянусь, ты скоро украсишь собою и мой дом, – торжественно пообещал он, уходя. Он пятился к двери, продолжая смотреть на меня, словно я была королевой. Я подумала, что ему не терпится броситься к другим членам совета гильдии с этими новостями.

Но эта его игра слов не порадовала меня и вполовину по сравнению с той, что промелькнула в речи Ника Саттона. Я знала, что мне придется открыть свою ложь священнику, прежде чем я осмелюсь положить хоть одну свечу на алтарь гильдии Святого имени Иисуса, нашего спасителя от сатанинских ухищрений. Но как замечательно, что имя королевы спасло меня, по меньшей мере на сегодня, от выговоров Кристофера.