Мне было нетрудно найти свое место в готовой двинуться похоронной процессии – почти сразу за катафалком, затянутым черным бархатом, а теперь еще и покрытым пропитанными воском холстинами Весткоттов, чтобы защитить от дождя. Как мне хотелось, чтобы мой покойный муж, как и мои работающие не покладая рук сестра и зять, могли разделить со мной эту гордость. Я непременно расскажу моему дорогому мальчику, моему собственному Артуру, что свечная мастерская, которую ему когда-нибудь предстоит унаследовать, изготовила покрытие и свечи для принца Артура, мальчика, который должен был стать королем.

Поправляя ткань, чтобы быть уверенной, что она прилегает плотно, я заметила Райса Гарнока, верхом, в конце отряда охранников. Значит, его отец согласился на то, чтобы он поехал с нами. Интересно, Ник знал и забыл или не стал сообщать мне и об этом? А где же он сам?

И, как если бы я позвала его по имени, он появился рядом со мной и потянул меня назад, под сводчатый проход, защищавший от дождя.

– Как раз перед прибытием последнего курьера из Лондона мне передали письмо для нас от короля и королевы, – сказал он мне. Нику пришлось повысить голос, чтобы его можно было расслышать в этом шуме. Он похлопал по кожаной сумке, и я поняла, что послание в ней. Прочесть его в это серое, дождливое раннее утро было невозможно.

– Похоже, кто-то от нашего имени отправил посылку отсюда с тем же курьером, который ездит постоянно туда и обратно. В посылке было сердце.

Я ахнула и прижала руку ко рту, потом опустила ее и спросила:

– Человеческое?

– Сначала они подумали, что да. Но королевский врач определил, что это сердце зверя. И еще один зверь вернулся в Англию – Ловелл. Королевские осведомители имеют основания так считать.

Я крепко схватила его за руки, но он даже не вздрогнул. Он смотрел на меня, но как бы сквозь меня, возможно, он мысленно видел своего врага, хотя и говорил раньше, что даже не знает как следует, как тот выглядит. А я знаю?

– Тогда, – прошептала я, – это лорд Ловелл или кто-то из его приспешников стрелял в меня.

– Скорее всего, он сам, а не его сообщник, потому что Ловелл, судя по всему, в этот раз действует без чьей-либо помощи. После нескольких провалившихся мятежей он, наверное, превратился в одинокого волка, будь он проклят! Убил принца, пытался отравить принцессу. Но все же, зачем он пытался поймать или убить тебя – дважды, даже трижды?

– Да. Если человек на кладбище и человек в болоте – это тот же, что преследовал меня в крипте, могу поручиться: именно он убил и синьора Фиренце! Но почему он ополчился против него и против меня? Потому что мы служили королеве? И как он мог узнать о нашем священном, тайном задании – изготовлении восковых статуй? Мог ли он убить и Фей?

– Не знаю, и нам нужно не мешкать сейчас. – Он тяжело вздохнул и уставился в серый утренний туман. – Все, что я знаю, это то, что Ловелл вернулся, со всеми своими хитростями и коварством, и я собираюсь добраться до него во что бы то ни стало.

– Сердце зверя, – прошептала я, воображая ужасную посылку, которую получили Их Величества от нашего имени. Ник, который смотрел вдаль, обернулся ко мне. – Неужели они думают, что мы могли сделать такую вещь?

– Я послал короткое письмо, в котором объяснил, что мы ничего не знали об этом оскорблении. А если говорить о гонце, который доставил посылку, он ничего не помнит о том, кто вручил ее ему, кроме того, что высокий человек с загорелым лицом и седыми волосами и с глубокой ложбинкой на подбородке, напоминающей шрам, перехватил его на выходе из замка, когда он направлялся в Лондон, и отдал ему посылку от нас.

– Алан Бейнтон с кладбища! И возможно, бродячий торговец ядом с болота!

Ник с серьезным видом кивнул.

– В своем ответе Их Величествам я написал только, что у нас есть новости относительно того, что я назвал нашей личной подготовкой к похоронам. Я подписался от имени нас обоих, но не решился письменно сообщать ничего больше. Я не знаю, кому мы сейчас можем доверять.

– Кроме как друг другу, – добавила я. Я чувствовала, что он опять отдаляется от меня и вряд ли могла винить его в том, что он целиком погружен в свои неотложные обязанности, связанные с отъездом. И конечно, Их Величества должны знать, что мы не могли совершить ничего подобного. Неужели королева не понимает, что я, скорбя по своему умершему сыну, никогда не могла бы участвовать в таком ужасе?

– Это было сердце того бычка из болота! – догадалась я. – Да, так и было, а этот чертов бродячий торговец хотел, чтобы они подумали, что это сердце принца.

– Или это было в некотором роде сообщение для них – изощренная угроза. – «Вот вам сердце, какое из вас вырежут», что-то вроде этого. Верайна, что, если они следующие у Ловелла в его списке обреченных на смерть? Новости, конечно, плохие, но мне хотелось, чтобы ты их знала. Нам пора ехать. Я молю Бога, чтобы эти шесть лошадей в черном убранстве смогли тянуть катафалк по этим дорогам. На всякий случай я возьму с собой волов. Присматривай за гробом – и будь осторожна. Я рядом.

Подошел Райс и, помогая мне сесть на коня, так сильно подтолкнул меня вверх, что я чуть не перелетела на другую сторону.

– Извините, миледи, – сказал он, – еще не привык к лошадям.

– Райс, – отозвалась я, наклоняясь к нему, – ты должен обращаться ко мне как к миссис Весткотт, а Ника называть господином Саттоном, а не миледи и милордом. Тебе предстоит многому научиться, включая титулы. Слушай и смотри, а рот держи закрытым, пока немного не освоишься.

– Я благодарен вам, миссис Весткотт. Большое спасибо вам и господину Саттону за то, что вы меня взяли.

Я собиралась спросить, что Ник сказал, кому он должен служить, но вдруг все вокруг замолчали. Слышались только сдавленные вздохи и шепот, я выпрямилась в седле и оглянулась. Из тени, где мы с Ником только что стояли, появилась женщина, сначала показавшаяся мне монахиней. Это была принцесса Екатерина в черном парадном траурном одеянии, с кружевным покрывалом на голове, закрывающим почти все лицо. Наверное, она хотела проститься с гробом своего мужа.

Люди, узнавшие ее в этом тусклом свете, сняли шапки, затем спешились и помогли спешиться женщинам, и опустились на колени. Принцессу поддерживали – можно сказать, подпирали – две ее придворные дамы в плащах с капюшонами. Она что-то шепнула им, и они отступили назад, а она подняла взгляд на катафалк, смаргивая дождевые капли, которые вскоре потекли по ее бледному лицу. Или она плакала, не могу сказать.

Не дожидаясь Райса или Ника, я соскользнула с коня и подошла к повозке, на которой лежали запасные пропитанные воском холстины. Два рулона лежали отдельно, на случай, если в пути понадобится быстро поменять закрывающую гроб ткань. Ник снова появился, как только стало известно о появлении принцессы. Многие всадники спешивались и опускались на колени на мокрые булыжники. Граф Суррей, покинув свое место во главе процессии, приблизился, поклонился и взял за руку Ее Светлость.

Ник встал с колен, увидел, чем я занята, и послал Райса ко мне.

– Райс, – прошептала я, не дожидаясь приказа Ника, – подними высоко тот конец этой ткани над принцессой, а мы с Ником будем прикрывать ее спереди.

Освободившись от Суррея, молодая вдова стояла, положив руки на гроб, поглаживая его сквозь слои пропитанной воском ткани и черного бархата. Она прижалась к гробу лбом, затем губами – прощальный поцелуй. Слезы застилали мне глаза, когда мы втроем держали над ней водонепроницаемый покров.

«Adiós, adiós, mi esposo, mi amor», – донесся до меня ее шепот сквозь стук дождевых капель по ткани над нами. Потом она добавила: «Que te vayas con Dios».

Когда она повернулась, чтобы идти к замку, ее взгляд упал на меня. Думаю, она только тут заметила, что мы укрывали ее от дождя. Она кивнула в знак благодарности, и мне показалось, она сейчас пройдет мимо, но она схватила меня за запястье с неожиданной силой и сказала:

– Я никогда не забуду твою доброту. Словно ангел, проводи его к месту упокоения.

Ее придворные дамы мгновенно возникли рядом с ней. Как она постарела, хотя, возможно, это черное плотно прилегающее покрывало придавало ей измученный и бледный вид. Мое сердце следовало за ней, сердце одной молодой вдовы за сердцем другой. Словно ангел, сказала она мне. Как резная свеча с ангелом, которую я ей подарила…

В этот момент, несмотря на все свои страхи, я поклялась: даже рискуя собой, помочь Нику найти и остановить лорда Ловелла.

Несмотря на душевный подъем в начале нашего путешествия, передавшийся нам от жителей Ладлоу, выстроившихся вдоль дороги, я видела семейство Райса, махавшее ему на прощание – путь оказался труден. Дороги, по которым мы двигались так быстро, направляясь на запад, превратились в грязь и болото, когда мы тащились на восток. Все это время мой взгляд обшаривал листву, с которой стекали капли дождя, и темнеющие леса. В открытых полях я чувствовала, что за нами наблюдают, хотя ни разу не видела никого, скачущего верхом, даже вдалеке. Высматривая высокого мужчину в плаще, я в течение всего пути изучала лица обитателей деревень и ферм, оплакивающих принца. Когда я видела кого-то похожего, раз или два на протяжении этих монотонных миль, то настораживалась, глаза мои искали Ника, если он не скакал рядом со мной, пока я не убеждалась в том, что там был обычный деревенский житель, а не этот дьявол во плоти.

Кожа у меня на затылке покрывалась мурашками при воспоминании о том, как бедный Сим упал с коня, когда в него попала стрела. Горло сжималось, когда я думала о перетянутой веревкой худой шее Фей. У синьора Фиренце шея была сломана. Все они были убиты разными способами, но каждый раз была повреждена шея. Что это, метка одного и того же убийцы, умеющего действовать сильными руками и луком?

Я сидела в седле выпрямившись, хотя мне страшно хотелось пригнуться, прильнуть к шее коня для защиты. Интересно, этот отравитель взял лошадь Сима и мою, чтобы иметь свежую перемену?

Даже поддержка, которую мы ощущали, когда ночевали в поместьях или в гостиницах и наконец прибыли в Бьюдли и снова остановились в собственном поместье принца, не поднимала нам настроения. На третий дождливый день, когда лошади больше не могли тащить тяжелый катафалк, Ник приказал заменить их четырьмя белыми волами, которых он держал все это время в тыльной части шествия. Они шли медленнее и выглядели не так красиво, но в противном случае мы бы все увязли в грязи.

Ник часто скакал рядом со мной, но иногда и где-то в другом месте этого длинного шествия, чтобы убедиться, что все в порядке. Каждый раз, как он исчезал, я, хотя ехала среди охранников и рядом с Райсом, начинала дрожать. Иногда казалось, что Ник просто пропадает в толпе или в пейзаже, а мне так хотелось прижаться к нему. Я смотрела, как движется конь принца – без всадника, с одним только его щитом и боевым топором. Казалось, будто принц тоже, как этот человек на стене замка, на кладбище, в крипте и на болоте, просто исчез в тумане.

Как только мы останавливались, я тщательно проверяла, хорошо ли завернут покрытый черным бархатом гроб, перевязывала или добавляла очередной слой, если дождь проникал сквозь трещины в ткани. Я молилась, чтобы этот ливень кончился до того, как мы достигнем Вустера, чтобы можно было зажечь и нести в процессии факелы и мои высокие черные траурные свечи. Потому что небо, подобно тем, кто выстраивался вдоль дороги, проливало слезы.

Когда оставался один день пути до аббатства, где предназначалось похоронить тело принца, Ник наклонился над своим конем и крепко сжал мою руку в перчатке.

– Мне нужно оставаться здесь, но, поскольку в твои обязанности входит подготовка похоронных свечей, не хотела бы ты поскакать вперед с охранниками и своими вьючными лошадьми? Я отправлю Райса в качестве твоего мальчика на посылках, а мы с тобой увидимся завтра около полудня.

– Да, так у меня будет больше времени проверить, как все устроилось, хотя я предпочла бы остаться рядом с тобой.

– Это большая любезность с твоей стороны, поскольку это значит, что ты провела бы лишний день под этим проклятым дождем. Верайна, я тоже не хочу расставаться, но я отдал приказ, и тебя будут хорошо охранять и в аббатстве и в гостинице, где ты будешь спать в эту ночь. И Суррей по необходимости должен оставаться с кортежем, поэтому ты… я… не должен буду беспокоиться, что он станет домогаться тебя.

Лицо Ника было сосредоточенным. Как все мы, он выглядел не лучше чуть не утонувшей кошки, которую вытащили из колодца.

– Нет, – сказал он вдруг, как бы сам себе. – Я снова передумал. Чем ты проведешь всю ночь там, я лучше пошлю вперед отряд вместе с тобой завтра, когда мы окажемся ближе к Вустеру.

– Ведь ты только что говорил…

– Я помню, что говорил. Но чтобы наш главный враг не наметил тебя для удара, при охранниках или без них, я лучше оставлю тебя здесь, и все.

Я почувствовала и облегчение, и досаду. Мы все были измучены до крайности. Не говоря больше ни слова, Ник пришпорил коня и поскакал назад, к ровным рядам вооруженных охранников. Такие колебания были ему не свойственны. Но я решила в этот момент, что это еще одна его любезность по отношению ко мне. Мне хотелось думать, что он заботится обо мне не только из-за обязательств перед королевой, что я для него нечто большее.

После почти пяти изнурительных дней пути я опустилась на колени перед высоким алтарем аббатства Святого Вульфстана и поблагодарила за то, что оказалась целой и сохранной, несмотря на то что мне пришлось пережить с тех пор, как я оставила Лондон. Затем, так как похоронная процессия была в нескольких часах езды от меня и моих охранников, я дала им работу – развернуть восемь высоких черных траурных свечей, которые я разместила в подсвечниках с острыми шипами внутри, по четыре с каждой стороны алтаря. Их следовало зажечь в тот момент, когда процессия с гробом войдет в длинный центральный неф собора. Для этого печального случая из Лондона были присланы и другие свечи, поэтому я посмотрела, как они размещены в подсвечниках и канделябрах.

Когда внутри все было устроено, мы вышли наружу ждать прибытия похоронной процессии на улице перед аббатством. Причину решения короля относительно того, что Артур должен быть похоронен именно здесь, я не понимала, но возможно, она заключалась в том, что он всегда будет лежать в Уэльсе и в Англии, которыми должен был бы править. Собралась масса народа из города, деревень поблизости и с ферм. Толпа напоминала озеро, плещущееся вокруг аббатства, а вдоль главной улицы, насколько я могла заметить, люди стояли в шесть рядов.

Дождь немного затих, и я была рада видеть, что при входе в город процессия двигалась с зажженными факелами. Стоя неподалеку от епископа города Линкольна, приехавшего, чтобы вести службу, и небольшой группы священников из аббатства, я внимательно осматривала группу всадников, изучала, как покрыт гроб, искала глазами Ника. Суррей искоса глянул на меня, проезжая мимо, затем сошел с коня, чтобы принять приветствия высоких церковных сановников.

Я подошла к тому месту, где остановился катафалк, с помощью нескольких мужчин перерезала веревки, которыми была перехвачена пропитанная воском ткань, и убрала ее с черного бархатного покрова. Как только восемь человек внесли гроб внутрь, толпа ринулась вперед и разорвала на кусочки влажную, мятую ткань, лежавшую на земле. Сначала мне хотелось запротестовать против этого безумства, но это делалось в честь принца, все они хотели получить символ этого события, чтобы хранить его. Вскоре от нескольких ярдов ткани Весткоттов не осталось ничего.

Я поспешила внутрь, пройдя мимо процессии, ожидавшей возможности сопровождать гроб в церковь. Перед входом я застыла на месте и ахнула. Все восемь высоких черных траурных свечей, которые я, тщательно оберегая, перевозила из Лондона в Ричмондский замок, затем в Уэльс и сейчас снова назад, были переломаны или разрублены пополам. Бóльшая часть верхушек лежала на полу, но две свисали с неповрежденных фитилей. Я была ошеломлена этим разорением и тем, что оно значило. Я слышала, как на тылах аббатства участники процессии ходили взад и вперед. Вдруг около меня появился Ник, подобрал верхние части свечей с пола и обрезал шпагой фитили, на которых качались их остатки.

– Он здесь! – сказала я, с трудом переходя от одной свечи к другой. – Он внутри!

– Ручаюсь, он уже ушел. Он достаточно осторожен, чтобы нанести удар и исчезнуть, а затем ударить в другой раз, и не дать выследить себя или поймать. Он всегда уходит, чертов трус. Это Ловелл, клянусь, это он!

Не говоря больше ни слова, мы отчаянно работали, ставя верхние половинки свечей в подсвечники, где до того стояли целые свечи. Когда я увидела, что они разной высоты, то переместила более высокие в наружный ряд и они, казалось, склонялись к алтарю у катафалка, где должны были поставить гроб. Я была в таком гневе, что не ощущала страха.

Как будто ничего не произошло, похоронная процессия вступила в центральный неф под предводительством епископа с кадилом, в котором курился ладан, идущего перед гробом, за которым следовали священники, затем Суррей, хор мальчиков, затем остальные сановники. Возможно, они и не видели всего этого беспорядка и не представляли, что случилось. Я молилась, чтобы никто не рассказал об этом королеве.

Ник и я поспешно подобрали нижние части свечей, которые валялись на полу, и, запыхавшись, пробрались за алтарную перегородку на место для хора. И только тогда я поняла, что двух нижних частей свечей не хватает. Неужели мы оставили их у всех на виду перед входом в церковь? Сейчас идти за ними было поздно.

Тяжело дыша, таща на себе свечи, мы чуть не упали в отверстие, приготовленное для того, чтобы опустить гроб в крипту. Ник схватил меня за руку, и мы избежали падения с высоты в десять футов, туда, где были сняты плиты. И там, внизу, лежали две исчезнувшие нижние части свечей, которым при помощи грубых ударов ножа или шпаги была придана определенная форма.

От ужаса у меня по коже побежали мурашки, и меня чуть не стошнило, когда мы вместе смотрели вниз, в плохо освещенную крипту. Ник беззвучно вытащил шпагу, хотя по собору эхом отдавался гул панихиды, заглушая все остальное. Со шпагой, готовой для удара, он обыскал помещение за алтарем, слава Богу, невидимое для участников отпевания, и ничего не нашел.

– Нам надо спустить меня вниз, чтобы подобрать свечи, – сказал Ник. – Давай свяжем мой пояс и твой. – Мы сделали это, но связка оказалась коротка. Мы оторвали завязки от плащей и тоже их использовали.

– Беда в том, – прошептал Ник, в то время как голос епископа Линкольна раскатисто произносил латинские слова, – что мой вес может оборвать эти связки, к тому же у тебя не хватит сил вытащить меня наверх. Придется спускаться тебе.

Я не стала ни спорить, ни отказываться. Но что, если это ловушка? Что, если Ловелл затаился в крипте внизу, поджидая, пока кто-нибудь из нас спустится? Он изрубил мои свечи, может быть, он собирается сделать то же самое со мной? Однако выбора не было.

Упершись ногой в угол гробницы давно умершего настоятеля монастыря, Ник быстро опустил меня вниз. Королева и принцесса, обе они просили меня охранить и проводить их принца к месту последнего упокоения. И вот сейчас я стояла в нем.

Я не стала вглядываться в резкие тени. Несколько гробов или каменных саркофагов стояли на полках в пыли веков. Я начала чихать, но бросила вверх первый двухфутовый кусок черной свечи. Ник ловко поймал его и наклонился за другим. Я вздрогнула при мысли о том, что наш главный враг держал ее в руках, изрезал ее от ненависти.

Ник поймал вторую свечу и вытащил меня, я не успела даже поцарапаться о край отверстия. Держа каждый перед собой кусок свечи, мы поспешили назад, чтобы встать в нефе позади участников службы. И только тогда я разглядела в слабом свете факелов и свечей, что было вырезано на прежде гладкой, черной поверхности воска. Возможно, в насмешку над моими красивыми свечами с ангелами это было гротескное, отвратительное лицо демона или, может быть, даже самого сатаны. Нет, нет, сейчас мне было хорошо видно. Кто-то грубо вырезал коронованного мужчину – принца или короля, – лицо его перекошено от боли, вызванной ядом или, возможно, адскими муками.