У Рути Чьяппароне Рождество также выдалось скверным.

Она проживала у своих родителей в доме, построенном восемьдесят пять лет назад, в юго-восточной части Чикаго. В эвакуационной спешке в Иране она забыла большую часть рождественских подарков, приготовленных для дочерей – одиннадцатилетней Карин и пятилетней Энн-Мэри, – но вскоре после прибытия в Чикаго отправилась за покупками со своим братом Биллом и приобрела другие. Ее семья приложила все усилия к тому, чтобы сделать рождественский праздник веселым. Приехали ее сестра и три брата, Карен и Энн-Мэри получили еще много игрушек, но все спрашивали о Поле.

Рути нуждалась в Поле. Слабая, зависимая женщина, пятью годами моложе своего мужа – ей исполнилось тридцать четыре года, – она любила его отчасти потому, что могла спрятаться за его широкие плечи и почувствовать себя в безопасности. За ней всегда присматривали. Будучи ребенком, даже когда ее мать отсутствовала дома, уйдя на работу, – обеспечивая прибавку к заработку отца Рути, водителя грузовика, – Рути находилась под присмотром двух старших братьев и сестры.

Когда она впервые повстречалась с Полом, тот не обратил на нее никакого внимания.

Она была секретаршей полковника; Пол трудился над обработкой данных для армии в том же самом здании. Рути обычно спускалась вниз в кафетерий за кофе для полковника, некоторые из ее подруг были знакомы с молодыми офицерами, она подсаживалась поговорить с ними, а Пол был там и не обращал на нее никакого внимания. Так что девушка некоторое время игнорировала его, а потом он внезапно пригласил ее на свидание. Молодые люди встречались полтора года, а затем поженились.

Рути не хотела ехать в Иран. В отличие от многих жен сотрудников «ЭДС», находивших перспективу переезда в новую страну восхитительной, она была чрезвычайно обеспокоена. Рути никогда не выезжала за пределы Соединенных Штатов – Гавайи были самой крайней точкой ее путешествия, – а Ближний Восток казался таинственным и пугающим местом. Пол повез ее в Иран на неделю в июне 1977 года в надежде, что ей там понравится, но ее сомнения не рассеялись. В конце концов она согласилась ехать, но только потому, что эта работа была так важна для мужа.

Однако, в конце концов, ей понравилось в Тегеране. Иранцы хорошо относились к ней, американская община там была сплоченной и компанейской, а безмятежное состояние души Рути обеспечивало ей возможность спокойно справляться с повседневными неудобствами, присущими жизни в первобытной стране, такими как отсутствие супермаркетов и сложности отремонтировать стиральную машину менее чем за шесть недель.

Отъезд получился странным. Аэропорт был набит до отказа, там скопилось невероятное количество народа. Рути узнала многих американцев, но большинство пассажиров принадлежало к числу спасавшихся бегством иранцев. Ей подумалось: «Я не хочу уезжать таким образом – почему вы выталкиваете нас? Что вы делаете?» Она покидала Тегеран вместе с женой Билла Гейлорда Эмили. Они летели через Копенгаген, где провели ночь в гостинице с незакрывающимися окнами: детей пришлось уложить спать в одежде. Когда женщины вернулись в Штаты, Росс Перо навестил ее и рассказал о проблеме с паспортом, но Рути на самом деле не поняла, что происходит.

Во время угнетающего рождественского дня – было так противоестественно праздновать Рождество с детьми без их папочки – из Тегерана позвонил Пол.

– У меня есть для тебя подарок, – известил он жену.

– Твой авиабилет? – с надеждой вырвалось у нее.

– Нет. Я купил тебе ковер.

– Очень мило.

Муж сообщил ей, что провел этот день с Пэтом и Мэри Скалли, что чья-то жена приготовила рождественский ужин, и он наблюдал, как чьи-то дети распаковывают свои подарки.

Через два дня она услышала, что у Пола и Билла на следующий день должна состояться встреча с человеком, задерживавшим их в Иране. После этой встречи им разрешат уехать.

Встреча была назначена на сегодня, 28 декабря. К середине дня Рути начала мучать мысль, почему пока что никто не позвонил ей из Далласа. Разница по времени между Тегераном и Чикаго составляла восемь с половиной часов, наверняка встреча уже завершилась. Теперь Пол уже должен паковать свой чемодан для возвращения домой.

Она позвонила в Даллас и поговорила с Джоном Найфилером, сотрудником «ЭДС», который уехал из Тегерана в июне.

– Как прошла встреча? – поинтересовалась она у него.

– Не так уж хорошо, Рути…

– Что ты хочешь сказать тем, что она прошла нехорошо?

– Их арестовали.

– Их арестовали? Ты меня разыгрываешь!

– Рути, с тобой хочет поговорить Билл Гейден.

Рути сжала трубку в руке. Пол арестован? Почему? За что? Кем?

Гейден, президент «ЭДС Уорлд» и начальник Пола, соединился с ней.

– Привет, Рути.

– Билл, в чем дело?

– Мы никак не возьмем в толк, – признался Гейден. – Эту встречу устроило посольство, и предполагалось, что она является чистой проформой, их не обвиняли ни в каком преступлении… Потом, около половины седьмого по тегеранскому времени, Пол позвонил Ллойду Бриггсу и сказал ему, что их отправляют в тюрьму.

– Пол в тюрьме?

– Рути, прошу тебя, не принимай это слишком близко к сердцу. Над этим работает куча наших юристов, мы привлекли к этому делу Госдеп, и Росс уже находится на обратном пути из Колорадо. Мы уверены, что уладим это через пару дней. В самом деле, это всего лишь вопрос нескольких дней.

– Хорошо, – пролепетала Рути. Она была ошеломлена. Это звучало нелепо. Как мог ее муж оказаться в тюрьме? Она попрощалась с Гейденом и повесила трубку.

Что же там происходило?

В последний раз, когда Эмили Гейлорд видела своего мужа, она запустила в него тарелкой.

Когда она сидела в доме своей сестры Дороти в Вашингтоне, разговаривая с Дороти и ее мужем Тимом о том, как они могут помочь вызволить Билла из тюрьмы, эта летящая тарелка не выходила у нее из головы.

Это произошло в их доме в Тегеране. Как-то вечером в декабре Билл пришел домой и сказал, что Эмили вместе с детьми должны на следующий день вылететь в Штаты.

У Билла и Эмили было четверо детей: пятнадцатилетняя Вики, двенадцатилетняя Джеки, девятилетняя Дженни и шестилетний Крис. Эмили согласилась, что их следует отправить на родину, но ей самой хотелось остаться. Возможно, она будет не в состоянии помочь чем-либо Биллу, но, по крайней мере, ему будет с кем перекинуться словечком.

Билл заявил, что об этом не может быть и речи. Она уезжает завтра. Рути Чьяппароне полетит тем же самым рейсом. Все прочие жены и дети сотрудников «ЭДС» будут эвакуированы через день-два.

Они сцепились. Эмили распалялась все больше и больше, пока, в конце концов, не будучи в состоянии выразить свое огорчение, схватила тарелку и запустила ею в мужа.

Женщина была уверена, что мужу вовек не забыть этого: за восемнадцать лет супружества она впервые так вышла из себя. Эмили пребывала в постоянном напряжении подобно натянутой струне, была в высшей степени деятельна, легко возбуждалась, но ее нельзя было назвать неистовой.

Мягкий, ласковый Билл никак не заслужил такого отношения…

Когда Эмили впервые познакомилась с ним, ей было двенадцать лет, ему – четырнадцать, и она возненавидела его. Билл был влюблен в ее ближайшую подругу Куки, поразительно красивую девочку, и без умолку толковал о том, с кем Куки бегает на свидания, не захочется ли Куки пройтись и позволяют ли Куки сделать то или другое… Брату и сестре Эмили Билл решительно нравился. Она не могла избавиться от его общества, ибо их семьи принадлежали к тому же загородному клубу, а ее брат играл с Биллом в гольф. Именно ее брат наконец упросил Билла назначить ей свидание, долгое время спустя после того, как он предал забвению Куки; и после нескольких лет взаимного равнодушия девушка и юноша бешено влюбились друг в друга.

К тому времени Билл учился в колледже по специальности инженер-аэронавтик за 240 миль в Блэксбурге, штат Виргиния, и приезжал домой на каникулы, а иногда на уик-энд. Они не могли переносить столь длительное расстояние, разлучавшее их, а потому, хотя Эмили было всего восемнадцать, молодые люди приняли решение пожениться.

Брак оказался удачным. Они происходили из одной среды богатых вашингтонских католических семей, и характер Билла – чувствительный, спокойный, логический – дополнял нервный живой нрав Эмили. В последующие восемнадцать лет им вместе пришлось пройти через многие испытания. Они потеряли ребенка с повреждением мозга, а Эмили была вынуждена перенести три серьезные хирургические операции. Эти несчастья еще больше их сблизили.

А теперь разразился новый кризис: Билл оказался в тюрьме.

Эмили еще не сообщила об этом своей матери. Брат матери, дядя Эмили Гас, умер в тот же день, и мать уже была ужасно расстроена. Эмили пока не могла разговаривать с ней о Билле. Но она могла излить душу Дороти и Тиму.

Ее свояк, Тим Риэрдон, был федеральным прокурором в департаменте юстиции и располагал очень хорошими связями. Отец Тима служил административным помощником президента Джона Ф. Кеннеди, а Тим работал на Теда Кеннеди. Тим также был лично знаком со спикером палаты представителей, Томасом П. «Типом» О’Нилом и сенатором от штата Мэриленд Чарльзом Матиасом. Ему была известна проблема с паспортами, ибо Эмили поведала ее ему, как только прилетела в Вашингтон из Тегерана, и он обсудил ее с Россом Перо.

– Я могу написать письмо президенту Картеру и попросить Теда Кеннеди лично вручить его, – предложил Тим.

Эмили согласно кивнула головой. Ей было трудно сосредоточиться. Ее мучили догадки, что же сейчас делает Билл.

Пол и Билл как раз стояли снаружи камеры № 9, замерзшие, окоченевшие и в отчаянии ожидавшие, что же произойдет с ними дальше.

Пол чувствовал себя особенно уязвимым: белый американец в деловом костюме, способный произнести всего несколько слов на фарси, перед лицом толпы заключенных, смахивавших на головорезов и убийц. Он вдруг вспомнил прочитанное, что в тюрьме мужчин часто насилуют, и мрачно размышлял, каким образом он справится с чем-то подобного рода.

Пол взглянул на Билла. Его лицо побледнело от напряжения.

Один из заключенных заговорил с ними на фарси. Пол выдавил из себя:

– Кто-нибудь здесь говорит по-английски?

Из другой камеры на противоположной стороне коридора отозвался голос:

– Я говорю по-английски.

Затем состоялся разговор из выкриков на фарси, и переводчик заорал:

– Какое у вас преступление?

– Мы ничего не совершили, – ответил Пол.

– В чем вас обвиняют?

– Ни в чем. Мы просто обыкновенные американские бизнесмены с женами и детьми и не знаем, почему мы в тюрьме.

Это было переведено. Затем последовала быстрая речь на фарси, далее переводчик сказал:

– Тот, кто разговаривает со мной, является старшим вашей камеры, потому что он находится в ней дольше всех.

– Понятно, – ответил Пол.

– Он укажет вам, где лечь спать.

По мере того как они разговаривали, напряженность несколько снизилась. Пол осмотрелся. Бетонные стены были некогда выкрашены в оранжевый цвет, но теперь они просто были грязными. Большую часть бетонного пола покрывало нечто вроде тонкого ковра или мата. Камера была оборудована трехъярусными койками, самое нижнее спальное место представляло собой не что иное, как тонкий матрас на полу. Комната освещалась единственной тусклой лампочкой и вентилировалась через решетку в стене, которая впускала морозный ночной воздух. Камера была набита до отказа.

Через некоторое время пришел охранник, открыл дверь камеры № 9 и жестом приказал Полу и Биллу выйти.

Вот оно, мелькнуло в голове у Пола, сейчас нас выпустят. Благодарение Богу, мне не придется проводить ночь в этой кошмарной камере.

Они последовали за охранником наверх в небольшую комнату. Он указал рукой на их обувь.

Они поняли, что обязаны снять свои башмаки.

Охранник дал каждому по паре пластиковых домашних тапочек. Пол с горьким разочарованием осознал, что им не предстоит освобождение: они на самом деле будут вынуждены провести ночь в тюрьме. Чьяппароне с гневом подумал о персонале посольства: именно они устроили встречу с Дадгаром, они отсоветовали Полу взять с собой юристов, они заверили, что Дадгар «благоприятно» к ним расположен. Росс Перо сказал бы в таком случае: «Некоторые люди не могут организовать похоронную процессию из двух автомобилей». Это точно относилось к посольству США. Его сотрудники просто проявили некомпетентность. Определенно, подумал Пол, после всех ошибок, которые они совершили, им следует сегодня же приехать сюда и попытаться вызволить нас.

Пол и Билл надели пластиковые тапочки и последовали за охранником вниз. Прочие заключенные уже готовились отойти ко сну, расположившись на койках и завернувшись в тонкие шерстяные одеяла. Старший по камере, используя язык знаков, показал Полю и Биллу, где лечь. Биллу выделили среднюю койку в нарах, тогда как Пола разместили под ним, всего лишь с тонким матрасом между его телом и полом.

Они улеглись. Освещение не отключили, но оно было настолько тусклым, что это вряд ли имело какое-то значение. Через некоторое время Пол уже не замечал вони, но не мог привыкнуть к холоду. На бетонном полу, при открытом вентиляционном отверстии и без отопления, ощущение было таким, будто спишь на улице. Что за жуткую жизнь ведут преступники, будучи вынужденными выносить подобные условия, подумал Пол, отрадно, что я не преступник. Одной ночи такого рода более чем достаточно.