Глава девятая
Приветствие копья
Толу разбудил холод. Дом догорел, даже угли уже не тлели. Предрассветное небо порозовело, и Исамар вскинул рюкзак на плечи. Фиолетовые, словно синяки, на небе все еще висели ночные тучи, полные снега, готового посыпаться на землю. При свете стало видно, что съестного не осталось, все сожрал огонь, — здесь прошли норманны. Но Тола не была голодна. Минувшим вечером они сняли шкуру с Ларса и поджарили его. Она не разрешила себе думать об этом. Она была голодна и должна была выжить, вот и все.
Ночью они не разговаривали. Здесь, на руинах родного дома, у нее не было слов. Исамар — если бы она могла направить на него свои мысли — был бы для нее загадкой. Она ощущала только окутавший его страх, да и тот едва ли. Казалось, в нем отражается ее собственная сущность. Где-то в горах выл волк — видимо, его голос вызвал у нее череду ночных кошмаров. Именно этот голос пронзил ей сердце, когда она пыталась прочесть душу Исамара, но он исходил не от него, а от нее самой.
— Они придут? — спросил Исамар.
— Они могут прийти куда угодно, — ответила Тола. — Они не знают дорог, но могут случайно наткнуться на нас. Ты пришел за мной. Куда ты меня ведешь?
— Я хочу идти в Йорк, — сказал Исамар. — Пророк, который тебя нашел, — там.
Погруженная в мысли о своей семье и о Хэлсе, она больше ни о чем его не спросила. Когда-то отец рассказывал ей о вёльвах — ведуньях, которые могли предсказывать будущее, найти вора, наложить на свинью проклятие бесплодия. Он был из датских викингов и знал о таких женщинах, с давних пор известных среди его народа. Тола спрашивала его, могла ли она, всегда точно определяющая вора по его скрипучему трусливому сердцу, быть одной из них. «Возможно», — отвечал он. Отец погиб два года назад в битве при Фулфорде, сражаясь в отряде эрла Моркара с войсками Харальда Сурового. Позже английский король Харальд отбросил норвежцев в море, но отца уже было не воскресить.
— Там есть такие люди? Провидцы?
— Ты сотворила на этом холме армию из камней, — сказал Исамар. — Ты должна знать.
— Ты тоже один из них?
— Я верю в древних богов. Верю в Одина, который приносит изобилие на наши поля и уничтожает наших врагов. Но я не провидец. Магия — это женское дело. И этим, наверное, занимаются боги. Я знаю несколько трюков, но не больше.
Он набросил на нее плащ.
— Тогда куда же мы идем?
— Наш отряд в пещере Серой Лошади. Нам надо пробраться туда, а потом мы двинемся в Йорк.
— Почему не прямо в Йорк?
Остальным тоже нужно туда. К тому же мы не сможем добраться в Йорк одни. В пещере есть люди, которые знают безопасную дорогу в город, они будут охранять нас от норманнов. Светает, нам надо спешиться.
— Почему?
— Слишком заметно. Нам нужно идти пешком.
Тола прикоснулась к ребрам. Больнее или легче будет ей, если сойти с лошади? Скоро она это узнает.
Они распрягли лошадь и направились на юг — в ту сторону, куда дул пронизывающий ветер. Лошадь пошла за ними, и Исамар был вынужден отогнать ее камнями. Им приходилось идти со всей осторожностью, чтобы не быть замеченными, хотя на холмы они не поднимались. Погода совсем испортилась — ветер бросал им в спины ледяной дождь со снегом и толкал вперед, как будто был раздражен тем, что они продвигаются слишком медленно.
Идти вперед и дышать было больно, но стоять, замерзая на ветру, было не легче. Она шла и шла, боясь остановиться и заснуть от холода.
Наконец они выбрались из долины и отошли от нее — так далеко Тола еще никогда не заходила. Вокруг нее на фоне белого неба маячили серые горы. От ледяного ветра у нее заболела голова, а мокрый снег пропитал оба плаща, промочив плечи и руки. В одном месте, где тропы пересекались, они увидели следы множества копыт — несомненно, норманны шли разорять фермы.
— Если мы остановимся, то погибнем, — сказала Тола.
— Да.
— Но, может быть, развести огонь?
— Нам нечем зажечь огонь.
Они шли все утро и большую часть дня. Вечером они увидели ферму — всего лишь хижину и небольшой участок земли. Норманны сюда еще не дошли.
— Это безопасно? — спросила Тола.
Не ответив, Исамар зашагал к хижине. Конечно, в хижине безопаснее, чем под открытым небом.
Они спустились в широкую долину. По-прежнему дул сильный ветер, валил снег. Они подошли к хижине. Вокруг не было видно ни одной живой души, даже курицы. Исамар постучал в дверь. Ответа не последовало. Он толкнул дверь. Она не подалась.
— Нам надо войти, — сказал он.
Он влез на низкую торфяную крышу и вонзил нож в плотный слой торфа. Еще пара ударов ножом, и он отпрыгнул, вскрикнув «Эй!». Из торфа показалось копье, едва не проткнувшее ему ногу.
Тола крикнула в дверь:
— Это не норманны, сэр, только два странника, ищущие кров.
— Убирайтесь! Думаете, мы идиоты? В такую погоду никто не странствует, — прозвучал в ответ старческий голос.
— Наши дома сожжены норманнами. Пожалуйста, впустите нас согреться, наши семьи убиты.
— Тогда вам не повезло. Уходите.
Исамар ударил в дверь.
— Открой, старик, иначе я открою сам.
— Тогда поздороваешься с копьем.
Исамар нажал на дверь плечом. Она прогнулась, но не подалась. В щель Тола увидела груду камней за дверью. Старик забаррикадировался внутри.
— Не заставляй меня разбивать дверь! — крикнул Исамар. — Если я это сделаю, нам всем будет холоднее.
— Убирайся! — послышался истерический крик, в котором звучали завывание волка, плач потерявшихся овец и муки заживо сожженных в своих домах людей.
— Пожалуйста, успокойтесь, сэр, мы только хотим отдохнуть. Норманны далеко отсюда!
Изнутри послышался скрип. Он отодвигал камни. Исамар жестом приказал Толе отойти чуть в сторону от двери. Сам он сделал то же самое.
Бум. Дверь распахнулась, и старик вылетел наружу, выставив перед собой копье.
Исамар достал топор.
— Послушай, что я скажу. Мы друзья!
Это был очень старый человек, низенький, худой, с дикими глазами. Он казался почти смешным, ибо напомнил Толе возмущенную маленькую птичку. Он направил копье на Исамара и снова прыгнул вперед. Исамар отступил и замахнулся топором, заставив старика попятиться.
Старик, увернувшись от удара, не бросил копье. Он снова атаковал — на этот раз Исамар выбил у него копье и, схватив старика рукой, повалил его на землю. Обезумев, тот рванулся и высвободился. Откуда-то он выхватил нож и ударил им в руку Исамара. Дикарь взвыл — настала его очередь обезуметь от ярости. Он ударил старика кулаком в лицо, и еще, еще. Затем выпрямился и стал бить его ногой. Через какое-то время он остановился — старик был мертв, лицо его исказилось в гримасе, как будто он кривлялся, чтобы рассмешить ребенка.
Тола ничего не сказала. Это был очередной ужас среди ужасов, белая овца на снежной равнине. Она посмотрела на тело.
Оно даже не было похоже на тело человека — просто куча тряпок. Рука все еще сжимала нож.
— У меня не было выбора, — сказал Исамар. Он вынул нож и поднял копье.
— Да, — коротко ответила Тола.
— Вот, — он повернулся к ней, — возьми это оружие. Знаешь, как им пользоваться?
— Нет.
— Тогда копье лучше не трогай. Нож держи при себе и дождись, когда норманн подойдет поближе. Они наверняка попытаются тебя изнасиловать, так что у тебя будет шанс спастись. Ударь в незащищенную плоть как можно сильнее и точнее.
— Если их будет много, это не спасет меня.
— Не спасет. Но ты убьешь хотя бы одного.
Она вошла внутрь хижины. Там лежали дрова и хворост для растопки, но старик, видимо, не решался разводить огонь. Тут не было ни мебели, ни утвари, постелью служила куча покрывал и шкур в углу. На столе стояла чашка с отбитым краем. Старика убил его собственный страх. Более смелый человек впустил бы путников и был бы рад их обществу и защите.
Исамар вошел следом с одеждой старика в руках.
— Ты можешь сказать, не идут ли они?
— Все вокруг сочится ненавистью и страхом. Трудно понять.
— Они придут сегодня? Можешь сказать?
— Возможно. Если они рядом. Я не знаю наверняка.
— Давай разведем огонь. Оставь труп у двери, они подумают, что внутри их сородичи.
— Тогда тут были бы кони. И они не пройдут мимо в такую погоду, захотят под крышу.
— Идеально не скроешься. Но если мы не разведем огонь, то умрем от холода. Подождем до темноты. Они не увидят дыма. Тор послал нам хорошее укрытие из облаков, ночь будет темной. — Он говорил сбивчиво, словно каждое слово отнимало тепло его тела.
Исамар осмотрел рану. Она была неглубокой, но сильно кровоточила. Тола видела, как он ненадолго прижал к ней рубашку старика, потом приложил листья и перевязал. Если она собирается хоть как-то отомстить, то ей скоро тоже понадобятся эти навыки.
В хижине было немного еды — хлеб из муки с песком и затвердевшее мясо.
Неужели старик жил здесь один? Это невозможно. Где-то поблизости должны быть и другие фермы. Но она не ощущала их. Наверное, все ушли, оставив этого упрямого дурака умереть от рук своих же соотечественников.
Они зажгли пахнущую жиром свечу и сидели рядом, согревая руки в ее пламени. Костяшки пальцев Исамара кровоточили.
— Я должен был это сделать. У меня не было выбора. Времена тяжелые, и нам необходимо заботиться о себе.
— Он тебя ранил. Он сам навлек это на себя, — сказала Тола.
Правда ли она так думала? Сейчас это не имело значения. На промерзшей земле, полной врагов, можно было думать только о самом главном. Старик умер не из-за своей враждебности, а потому что слишком тяжело, слишком холодно было выживать.
В хижине стало темно, Исамар зажег огонь и подбросил дров.
Он снял куртку, рубашку, штаны и развесил их сушиться.
— Тебе тоже надо просушить одежду, — сказал он.
Она сняла плащи и разложила у огня, но лишь повернулась спиной к огню, чтобы просушить платье.
— Сорочка не просохнет, — заметил Исамар. — Лучше снять платье.
— Ты мне не отец и не муж, я не буду раздеваться перед тобой.
— Я не настолько дикий, чтобы бросаться на первые попавшиеся сиськи.
— Я не сниму платье.
Когда спина стала горячей, Тола снова повернулась лицом к огню. Она не могла наслаждаться теплом огня, как бы он ни растапливал ледяной холод этого дня. Огонь очага, на котором готовят пищу, был таким же, как тот, что сжег ее дом. Как тот, в котором сжигали заживо ее соплеменников.
Что-то находилось в долинах. Не убийцы-норманны, не испуганные фермеры. Это было что-то темное и тяжелое, конец всему. Оно ползло сквозь черную ледяную ночь прямо к ней.
Исамар был неутомим. Она знала, что у него на уме, ей не нужно было озарения, чтобы это понять.
— Ляжешь со мной? — спросил он.
— Нет. — В нем не было похоти, только звериный страх. Это казалось ей удивительным.
— Я тебя спас.
— Я не лягу с тобой. Моя семья погибла. Мой жених убит. Я брожу по собственной земле, грязная и промерзшая. Я не лягу с тобой, человек страха.
— Если направишь этот нож на меня, — сказал он, — умрешь здесь. Ты зависишь от меня. Если ударишь меня ножом и я умру, то и ты умрешь. Ударишь меня, но я не умру — ты умрешь.
Он держался на расстоянии, но глазами уже овладел ею.
— Ты потратил много сил, чтобы найти меня. Я не думаю, что ты убьешь меня. И если приведешь меня к тем, кому я нужна, я расскажу им обо всем, что между нами было, хорошего и плохого. Если это будет плохое, то я потребую мести, прежде чем выполнить то, чего они от меня хотят.
— С тобой много хлопот.
— Я не причиню тебе никаких хлопот, если ты не причинишь их мне.
После этого он утих.
Тола смотрела на огонь и не давала себе спать, чтобы мысленно оглядывать долину. Но это алчущее плоти существо, крадущееся через холмы, замкнуло ее дух в сердце. Исамар развел огонь посильней, и они уснули рядом с ним.
Пробудившись перед рассветом, она стала тормошить Исамара.
— Норманны где-то рядом, — сказала Тола. — Надо уходить.
День занимался мрачный, но у них не было другого выхода, кроме как идти в горы, чтобы спрятаться от всадников.
Начался буран, и они провели день, укрывшись за небольшим выступом скалы. Дикарь умел поддерживать костер, почти не тратя дров. Он выкопал ямку, а затем прорыл дальше нору под уклоном, чтобы ветер подпитывал огонь.
Если бы не это, они погибли бы на промозглом ветру. Они сидели у огня, прижавшись друг к другу ради тепла, — холод заморозил всю его похоть.
Когда ветер стих, они собрались идти дальше. Исамар вгляделся в очертания долин и холмов и взмахнул рукой, показав, в какую сторону им предстоит двигаться.
Небо порозовело. Теперь вся округа была белой, если не считать шрамов от пожаров, зажженных норманнами. Что теперь они жгли? В этой местности явно не хватало ферм, чтобы удовлетворить их убийственную жажду.
Они спустились вниз и подошли к огромному холму, белым пятном выделяющемуся на фоне лиловых отсветов занимающейся зари.
— Теперь опять вверх, — сказал Исамар.
Тола была рада трудному подъему — усилия согревали ее, но, взбираясь, они были совершенно открыты ветру, который ложился ей на спину, как тролль из сказки, — холодный, высасывающий жизненное тепло, он, казалось, пожирал ее тело, превращая его в камень.
На следующее утро они увидели всадников, двигающихся на двести шагов ниже по холму. Их было десять человек, и они вскоре заметили Толу и Исамара. Они не погнались за ними и даже не стали угрожать, но остановились. Они ехали в глубокой лощине, и между ними и путниками, словно грязный зуб великана, торчала бледная скала. Всадники указывали на них и переговаривались, решая, что делать. Она не чувствовала исходящей от них враждебности — они лишь решали неожиданно возникшую задачу. Взобраться на скалу было бы делом нелегким.
— Надо бежать, — сказал Исамар. Он тяжело дышал.
— Некуда бежать, — ответила Тола. — Наша судьба предрешена. Либо она завершится здесь, либо нет.
Один из норманнов, продолжавших смотреть вверх, поднял руку. Секунду она не могла понять, что он делает. Потом догадалась. Он махал им рукой, как охотник машет увиденному на скале оленю, зная, что собакам не достать его на такой высоте. Бездумно вскинув руку, Тола помахала в ответ. Спутанная волчья руна, скорчившись, провернулась внутри нее, вызвав чувство без мысли, напомнив, что они связаны вместе договором, древним, как сама земля, — охотник и добыча, преследующий
И преследуемый, и роли, которые они играют, определены богинями судьбы в начале времен. Она ненавидела саму себя. Эти люди были убийцами. Она не имела ни связи с ними, ни уважения к ним и, если бы представился случай, не испытала бы к ним никакой жалости.
Она знала, почему он машет ей, — думает, что она погибнет. Но она не погибнет.
Через два дня пути они набрели на пещеру. От влаги и холода ступни Толы покрылись волдырями и мозолями, а руки ничего не чувствовали от локтей до ладоней. Дикарь помогал ей в дороге, но его страх не ослабевал ни на минуту. Он скрывался за ним, как за густой пеленой, и она не могла ничего разглядеть. Его разум был для нее окутан страхом, как снежным покровом.
Они поднялись на такую высоту, на какой она никогда не бывала раньше. Ветер, словно мстительный дух, не утихал ни на минуту, становясь как будто еще злее, оттого что не мог сдуть их со скалы вниз. Она дрожала всем телом. Человек рядом с ней шел молча, сосредоточив все усилия на том, чтобы двигаться вперед, а не стоять на месте, превратившись в один из этих холодных камней.
Временами ей казалось, что она умирает. Дважды она падала, но каждый раз он поднимал ее и заставлял идти. Остановиться на мгновение — значило остановиться навсегда. Измученная холодом, Тола представляла, как смерть крадется за ней следом, настойчиво идет рядом медленным, но безжалостным волчьим шагом.
Часовой заметил их издалека, и навстречу, приветствуя их, выбежали люди, вооруженные вилами и дубинами, — ни одного меча у них не было.
У этих людей с исхудавшими лицами и грубыми манерами, скорее всего, не было повелителя. Они выглядели так же, как те люди, которые охотятся в лесах и на дорогах, поджидая случайную добычу или одинокого путника.
— Исамар! — Голоса едва слышались сквозь безжалостный ветер.
По каменистому склону навстречу им бежали пять-шесть человек в оборванной одежде, остальные остались на месте и смотрели на них.
Первым заговорил плотный, коренастый, сгорбленный коротышка, которого, казалось, житейские трудности пригибали к земле, — видимо, он был главным. Она ощущала его страх, но он был не таким сильным и всепоглощающим, как у Исамара. А еще она уловила источаемый им дух праха, обиды и жадности — кислый, неприятный. Хотел ли он сражаться с норманнами? Он был похож на лесное болото, равнодушно засасывающее и победителя, и побежденного.
— Это та самая девушка?
— Да.
Коротышка поглядел на нее оценивающе, как на корову на ярмарке, словно ища малейший изъян.
— Мы все получим долю.
Он говорил с незнакомым акцентом. Чужестранец?
— Те, кто вложил свой труд, южане из Брэдфорда, — сказал коротышка. — Заведи ее внутрь, Исамар. Тут нельзя оставаться.
Они побежали обратно по сыпучим камням: не из страха быть замеченными норманнами — никто не хотел так высоко охотиться в такую погоду, — а чтобы согреться.
Пещера была скорее похожа на колодец — круглая черная нора на белом склоне, из которой, словно из пасти дракона, шел дым. Они спрыгнули туда и, сползая на спинах, стали спускаться вниз, пока не достигли плоского пола. Отсюда они пролезли под низким навесом и оказались в самой пещере.
Жар огня словно воскресил ее из мертвых, дав чувство такого успокоения и расслабленности, каких она еще в жизни не испытывала. Казалось, что от тепла растаял жесткий каркас контроля и сосредоточенности, вмерзший в нее за эти два дня на открытом пространстве, и теперь все ее тело сотрясалось и вздрагивало, наконец-то спрятавшись от леденящего ветра и снега.
Если бы она ждала пищи, то была бы разочарована. Ее здесь не было. Как не было для нее ни одного приветливого, доброго слова. В пещере сидели семь человек — один мужчина, четыре женщины и двое маленьких детей шести-семи лет. Все они повернули к ней лица с впалыми щеками и широко раскрытыми глазами. Долгое время, пока Тола лежала у огня, согреваясь и обсушивая одежду, от которой шел пар, никто не говорил ни слова. Ее правая рука обрела чувствительность, но левая, покрытая волдырями, все еще была онемевшей. Все ее конечности ныли, а потом боль стала такой нестерпимой, что ей пришлось отползти к стене.
— Девушка, не согревайся слишком быстро, а то расколешься — так говорят, — сказал коротышка.
Через какое-то время боль утихла и она снова почувствовала холод — на этот раз терпимый, не тот неистовый холод гор и ледяной ветер, которые уничтожают все человеческое, личное и низводят людей до живого на данный момент существа.
Здесь не с кем было поговорить, не было мудрой женщины, чтобы посоветоваться. По меньшей мере две из женщин были чужестранками — похоже, они пришли с викингами с севера. Их окружало эхо отдаленных мест, запах странной еды, необычные движения языка создавали странные маслянистые звуки речи; она ощущала их отчужденность. Возможно, они пришли с Харальдом Суровым и были оставлены здесь, когда его корабли отплыли домой. У одной был черный, как гнилое яблоко, глаз. Похоже, рабыни. Известно, что северных женщин бить опасно — они умели давать сдачи.
Седрик, что жил выше их по склону, был женат на северянке Дрифе, чей отец пришел вместе с Кнудом. Однажды Седрик побил ее, а ночью, пока он спал, она подступила к нему с заступом. Когда он пожаловался ее отцу, что жена отказывается подчиняться ему, отец возразил, сказав, что нужно было побить ее как следует. «Что значит как следует?» — спросил Седрик. Тогда ее братья вытащили его наружу и показали, что значит «как следует».
Забывшись от воспоминаний, Тола даже рассмеялась. А потом опомнилась, подумав, что Седрик, скорее всего, убит, и Дрифа тоже, и ее отец, и все их крепкие, бойкие сыновья тоже умерли. Все эти забавные истории, бедствия, скука, радости и любовь, которые были в их жизни, существовали теперь только в памяти друзей.
У огня разговаривали Исамар и коротышка. Она подошла и села рядом. Обитатели пещеры следили за ней глазами, но никто и слова не проронил.
— Завтра мы отправляемся, — говорил коротышка. — С рассветом двинем на восток, до первого укрытия, случись оно через час или, прости Господи, на закате. Идти надо будет медленно и осторожно. Лучше медленно, но верно, чем быстро попасть в руки врагам.
Он бросил взгляд на Толу, и она почувствовала его раздражение — мурашки побежали по спине. Ему не нравилось, что она слушает, — не потому что это было тайной, а потому что ее присутствие означало, что она может иметь какое-то мнение по этому поводу. Для него она была товаром, который нужно доставить. Но она не придала значения его злости.
— На востоке тоже война?
Он не удостоил ее ответом.
— Нам нужно на восток, — это было все, что она услышала от Исамара.
Люди, к которым она попала, не рассчитывали одолеть норманнов. Их было меньше десятка — достаточно молодых и крепких, но плохо вооруженных и полуголодных. В качестве оружия у них имелись только дубины и сельские орудия, хотя у коротышки был длинный нож. Их всех мог победить один норманнский всадник.
Толе было не очень понятно, что происходит, но она решила, что лучше ни о чем не спрашивать. По тому, как относились к ней люди в пещере, она мало что понимала. Некоторые ее едва замечали.
От двоих исходили знакомый жар и похоть, от остальных же — почти ничего. Тола сомневалась, что Исамар объяснил им, зачем он ее сюда привел.
Когда один из мужчин направился к ней, коротышка тут же повернулся к нему:
— Не тронь ее. Она поможет нам выбраться из этого месива. Выбери какую-нибудь другую.
Мужчина фыркнул. Потом указал на женщину, присматривающую за детьми.
— Ты, — коротко сказал он.
Она, не споря, пошла за ним в дальнюю часть пещеры. Наверное, душа этой женщины заледенела, словно внутри поселился пронизывающий холодный ветер. Она отгородилась от всего, что с ней происходило. И стала рабыней, хотя, судя по одежде, была свободной женщиной.
— Не смотри так, — сухо произнес коротышка. — Она продала себя и детей нам в рабы, чтобы спастись. Это справедливая плата за все, что нам приходится переносить.
Тола бросила взгляд на Исамара, но он отвел глаза. Больше у нее не было иллюзий. Она была пленницей.
