Глава двадцать первая
Голос в темноте

— Что это за камень у него на шее?

Фрейдис шла позади Гилфы, а Луис шагал впереди. Женщина вздрогнула. Руна снова была с ней, не боясь присутствия Луиса. Тем не менее, когда он снял камень, она почувствовала, как символ внутри нее затрепетал.

Ее руна была жестокой, летящей, бьющей, но в присутствии Луиса становилась неуверенной, беспокойной, хотя и не вполне стихала. Это был символ Тюра, бога войны. Он осмелился засунуть руку в пасть волку как залог того, что волка не обманут и не привяжут навечно. Но волка обманули и привязали накрепко, и Тюр лишился руки, однако храбрость осталась при нем. Руна плясала, прыгая взад-вперед, и Гилфа тоже прыгал, когда они столкнулись в первый раз. Она уже много раз видела этот танец: так плясали воины в бою, выстроившись перед врагом, дразня его и побуждая напасть, — они как будто боялись нанести первый удар и в то же время не хотели первыми побежать назад. Сражаясь с норманнами в Италии, она заметила, что если атаковать строй воинов, идущих вперед, то враг обычно стоит крепко. Если же атаковать их, когда они пляшут, прыгая взад-вперед, то велика вероятность того, что они побегут. Словно их движение было течением. Пойдешь против течения — будешь отброшен. Иди по течению — оно понесет вперед.

— Это защита от магии.

— Зачем тогда он его снимает и надевает?

— Это его собственная магия, — улыбнулся Гилфа.

Фрейдис не испытывала особого расположения к этому мальчику. Он долго настаивал на том, чтобы она шла одна, а теперь вдруг изменился и стал вести себя по-дружески. Она видела его таким, каков он есть, — стремящимся, хотя и не очень ловко, использовать людей и ситуации для своей выгоды. Слишком мило он улыбался, слишком явно стремился угодить. Такие мужчины недолго остаются в обществе воинов.

— Ты родом с севера?

— Как видишь.

— Где ты жила?

— В Хордаланде.

— Там живут суровые мужчины. И леди тоже.

— Недостаточно суровые. Они не смогли защитить меня, и мне пришлось взять в руки оружие.

— Ты была замужем!

Гилфе вдруг показалось это смешным. Ему повезло, что с таким языком он еще жив. С любой боевой ладьи он добирался бы домой вплавь.

— Когда я сидела на табурете и доила корову, вместо того чтобы махать мечом, я была красивее. Уродство — судьба всех бывалых воинов. А ты хорошо выглядишь, как я заметила.

— Я бы не хотел с тобой кувыркаться, — сказал мальчик. — Ты — жесткая женщина и, я думаю, не создана для ласки.

— Кто бы говорил, — ответила Фрейдис. — Если бы я выбирала мужчину, он был бы покрепче, чем ты.

— Предложи себя нашему вожаку. — Гилфа кивком указал на Луиса. — От него у тебя были бы могучие сыновья.

— У меня были сыновья, — сказала Фрейдис.

— Они были сильными мужчинами?

— Пока не погибли.

— Если бы ты вырастила сыновей, то тебе недолго оставалось бы жить. А ты очень крепкая и сильная, должен признать.

— Всем нам осталось недолго, — с грустью произнесла Фрейдис. — Посмотри вокруг. Надеешься выбраться отсюда?

— Надеюсь.

— Надежда — для трусов, — заявила Фрейдис. — Воин ищет только достойной смерти. Как можно идти в битву и думать о жизни, о старости, об очаге и кружке эля? Думай о великих деяниях, о сильных врагах, о битве, достойной сыновей скальда.

— Ты не ищешь смерти, — сказал Гилфа. — Зачем тогда пришла к вождю за помощью? Почему не бросилась в первую же битву?

— Я уже прошла через много битв, — ответила Фрейдис. — И кроме славы у меня есть ради чего жить.

— Что же это?

— Любовь, — сказала Фрейдис. — Она из любого может сделать труса.

— Так у тебя есть мужчина?

— Я люблю женщину, которой служу.

— Так я и знал, — усмехнулся Гилфа. — Ты слишком долго жила, как мужчина, а теперь и думаешь по-мужски.

Фрейдис засмеялась.

— Как будто я могу быть такой тупицей!

Они прошли через почерневшую от пепла деревню — всего три усадьбы, в которых были выжжены все признаки жизни. Фрейдис вспомнила свой собственный дом — длинный, чуть скошенный из-за просевшего угла. Вспомнила покрытые зеленым мхом стены, обращенные вглубь материка, и голые стены, обращенные к морю, — на которых лишь по весне вырастали сосульки; ее муж сделал низкую дверь — так было меньше сквозняка, но трудно было загнать в дом коров в плохую погоду. Его часто не было дома, и, возвращаясь, он все время забывал пригнуться. Если ее дом сожжен, то он мало чем отличался от этих.

Луис подгонял своих путников, и они еще долго шли после наступления сумерек. Было очень темно, но он легко находил дорогу. Мальчишка все время ныл, жалуясь на холод. Луис справедливо заметил, что, если они остановятся, будет гораздо холоднее. Но Гилфа не унимался и всякий раз напоминал о том, что он голоден. Фрейдис не переставала удивляться ему. Все они были голодны. И будут голодны. Точно так же этот парень мог бы говорить, что он дышит воздухом. А вот место, где они сейчас находились, было настолько необычным, что о нем стоило поговорить.

— Что это? — спросил Гилфа приглушенным голосом, показывая вперед.

Сквозь сумрачный ночной воздух пробивался голубоватый свет, словно мазок краски на серой стене.

Луис втянул ноздрями воздух.

— Люди, — сказал он. — Я думаю, город. Смерть хранит тут свои запасы.

Фрейдис его слова показались странными, но она подумала: «Луис — великий воин. Ему подобает выражаться поэтически».

Фрейдис вгляделась в туман.

— Это сигнальный огонь, — сказала она. — Он освещает городскую стену.

— Нам нужно войти туда? — спросил Гилфа.

— Да, — ответил Луис.

— Но как?

— Мы спросим. Я ведь норманн. Вы ничего не говорите. Я заплачу главному, и он будет говорить со мной. Ты… — он повернулся к Гилфе, — запахни плотнее плащ, чтобы они не увидели добра, которое ты награбил.

И они двинулись вперед сквозь туман. Фрейдис думала об огне. Хорошо бы остановиться ненадолго, погреть кости. Она видела, что Луис опять привязал камень на шею. Ее руна тут же зажглась и запела. Она почувствовала внутри стремление, цель, как у стрелы. Руна хотела войти в город. Фрейдис казалось, что ее тащат вперед, и трудно было думать о чем-либо, кроме желания войти в ворота. Она слышала в голове странную музыку — звон и скрип, шум ветра в деревьях, дыхание и стук копыт лошади, потрескивание огня — очень близкое, не похожее на то, как горит сигнальный костер. Ощущения в ней смешались, вызывая воспоминания о воде и огне, о внимательно глядящих на нее карих глазах, о прикосновении мягкой руки и нежных словах. Стилиана.

Нет, не здесь. Она избежала этой участи, понимая, что безопасность госпожи зависит от того, насколько далеко ей удастся быть от нее. Стилиана была человеком солнца, теплых океанских вод, оливковых рощ и фонтанов. В этом пустынном месте ее не найти. Фрейдис была уверена, что магия играет с ней шутку.

Луис что-то крикнул по-норманнски. Воюя в Италии, Фрейдис научилась достаточно хорошо понимать этот язык, если, конечно, «здравствуй», «будь начеку» и «мои люди выкупят меня» можно считать достаточным.

Она услышала, как в густом влажном воздухе прозвучал невыразительный ответ. Луис заговорил снова. И ему снова ответили. Луис жестом позвал их за собой. Она закутала лицо в шарф. Фрейдис знала, что сможет легко сойти за мужчину, но она убила нескольких норманнов, преследовавших ее в лесу, и, будучи подозрительной, опасалась, что кто-то из парней у ворот мог быть там с ними и видеть ее.

У ворот стояли четверо мужчин — на них было столько плащей и перчаток, что они тоже вполне могли оказаться женщинами, детьми или даже просто грудой одежды, торчащей тут, словно пугала, вместо часовых.

Луис немного поговорил с ними. Она услышала имя: Роберт Жируа.

Мужчины кивнули и разрешили войти в городские ворота, жестом указав дорогу. Луис в знак благодарности похлопал одного из них по руке. Они вошли в пустынный Йорк, двигаясь по черному изгибу дороги к серой реке под пепельной луной.

Воздух в городе был наполнен гарью, туман казался горьким от золы. Луис что-то тихо говорил Гилфе, она не могла их слышать.

— На город совершили налет разбойники. Большинство из них перебиты, но норманны ищут выживших. Мы должны назваться любому, кто нас спросит. Захватившие тебя в плен здесь. Я сказал, что я из отряда Жируа, и они ответили, что он вчера прибыл в город.

Мальчик осмотрелся по сторонам, будто ожидая, что кто-то нападет на него из темноты.

— Что нам делать? — спросил он.

— То, зачем мы пришли.

— Куда? — прервала их разговор Фрейдис.

— На мост.

Они осторожно спустились к мосту, скользя по влажным деревянным балкам. Над ними, словно скала из морского тумана, высилась огромная церковь. Здесь воздух был прозрачнее, туман ниже, луна светила ярче. Руна настойчиво тянула Фрейдис, и женщина чувствовала себя брошенным копьем, которое стремительно летело вперед. Справа послышалось какое-то движение. Четверо мужчин, выйдя из уцелевшего дома на берегу, спускались к реке. Это были воины — один из них нес длинное копье.

— Не останавливайтесь, — прошептал Луис.

— Куда теперь?

— К церкви.

— Надо бежать, — сказал Гилфа.

— Нет. Шагом, — велел Луис.

— Это может быть Жируа. Что, если он нас узнает?

Фрейдис видела, как в мальчишке нарастает паника. Она взяла его за руку и повела к церкви, крепкая башня которой, казалось, была сделана из теней, а не из каменных плит. Это было то место, куда стремилась руна, где ей нужно было быть.

Мужчины что-то сказали, и Луис ответил им. Они прошли мимо, через мост.

— Что они сказали? — спросил мальчик.

— Внутрь? — спросила Фрейдис.

Луис снял камень с шеи, и ее руна застонала и завыла, как сердитый ветер, но не спряталась, а упрямо продолжала стремиться к своей цели — в дверь церкви.

— Внутрь, — сказал Луис.

Они открыли дверь. Фрейдис казалось, что у нее вынули все внутренности. Руна так хотела быть подальше от Луиса и побыстрее окунуться в темноту церкви, что Фрейдис прилагала все силы, чтобы не побежать. Луис снова втянул ноздрями воздух.

— Она здесь, — коротко произнес он.

— Кто?

— Мой враг. И мой друг тоже. И еще кто-то. — Он показал в темноту. А потом осторожно и тихо двинулся в церковь.

Она пошла за Луисом, Гилфа — следом за ними. Внутри было очень темно, через дыру в крыше пробивался лунный свет.

Ступени вели вниз, в усыпальницу. Она почувствовала резкое движение, а может, просто мысль о нем.

Луис тяжело выдохнул и исчез. Снизу послышался ужасный звук, напоминающий вопль оленя, загнанного собаками. Затем какой-то мужчина громко крикнул по-норвежски: «Нет!»

Фрейдис стала спускаться по ступеням. Вокруг царила непроглядная тьма. Но руна хотела идти туда. У Фрейдис возникло ощущение, будто она сидит в бурю на опрокинутом судне. Внизу раздавались голоса, был виден яркий свет — он плавно двигался, но ничего не освещал. Там бушевал вихрь, горячий, как пожар в лесу. Она должна была идти туда. Руна вынуждала ее.

Фрейдис стала пробираться на ощупь. Под ногами было мокро, ее ступни чуть скользили. Вдруг она наткнулась на что-то и, наклонившись, попыталась определить, что это. Человеческая голова, такая легкая, что ее можно было сдвинуть без усилий. Она была отрублена. Фрейдис привыкла к подобным ужасам, но все же вздрогнула. Нащупав в полу дыру, она позвала:

— Луис…

Ответа не последовало.

— Фрейдис, не оставляй меня, — заныл мальчишка. — Я тут один.

— Заткнись, Гилфа.

— Фрейдис!

— Хочешь разбудить весь город? Тихо!

Еще свет, еще шум. А потом впереди она увидела нечто, объятое огнем и напоминающее наконечник стрелы, — с одной стороны без треугольника. Ее собственная руна-копье задрожала и затрепетала, стремясь соединиться с сестрой.

Руна. Фрейдис никогда прежде не видела ее в Стилиане, но теперь она вызвала образ госпожи с присущей ей решительностью и страстностью.

— Стилиана?

Не успела Фрейдис произнести имя прорицательницы, как руна госпожи полетела вперед и вместе с ее собственной руной заплясала вокруг нее в диком танце. Она увидела реки огня — как будто миллионы свечей тянулись рядами от нее в темноту. Она смотрела на широкую равнину внизу и чувствовала себя солнцем над ней; наблюдая, как огни всех очагов земли тянут огненные языки в ледяную черноту ночи, Фрейдис вдруг ощутила тепло — и ярким огнем перед ней засияла истина. Стилиана была там, внизу. Эти отзвуки в ней были эхом ее рун, вылетавших на свободу. Госпожа умирала.

Руна осветила усыпальницу, и Фрейдис разглядела яму и сдвинутые в сторону каменные плиты пола. Рядом лежало избитое, изорванное, обезглавленное тело огромного мужчины. Внутри, где-то в подземелье, пели руны, которые звали, рисуя в ее воображении образ Стилианы. Она увидела, как Стилиана возлежит на своем диване в константинопольском дворце, гуляет в саду в Багдаде, услышала ее дыхание в их палатке, разбитой посреди пустыни на юге.

Стилиана. Вниз.

Она спустилась в яму, а затем в узкий туннель.

— Они покидают меня. О, Богиня, помоги мне! — Это был голос Стилианы или это выкрикнула руна Фрейдис, почуяв отчаяние госпожи?

Фрейдис взялась рукой за стену, словно твердый пол под ногами был не более чем качающейся палубой корабля. Внезапно ей показалось, что пол сейчас расколется и она полетит вниз, в неизвестную тьму, в пещеры, куда никогда не проникает свет, и там, разбитая, будет лежать без надежды на избавление.

Это был ее голос — голос Стилианы.

— Моя любовь, — произнесла Фрейдис и стала пробираться вниз.