Глава сорок шестая
Девичье колдовство
В озере в пещере сидела мертвая девочка. Эли знала, что она мертва, потому что руки у нее заледенели и она не дышала. Ритуал, в который входило сожжение трав и медитация, дал результат, и она оказалась на том самом пороге, на котором должна была оказаться.
В этих трех потоках были заключены судьбы всех людей. В этом водоеме потоки сливались, сплетались, связывались в единое полотно людской судьбы. Три лика богини Гекаты, три судьбы, три норны — название этих женщин пришло как-то само собой — и были этими тремя потоками, течению которых не в силах противиться даже боги.
А вот он противился. Как же, его зовут Один. Мать называла ей это имя, и хотя оно звучало очень странно, звук его как будто отдавался эхом в костях. Ее предки поклонялись этому угрюмому божеству, так сказали ей воды.
Она вытянула руку над головой, чтобы коснуться струй водопада, вливавшегося в озеро.
Назвала его имя. Урд. То, что было. Справа от нее струился еще один поток. Она назвала его имя. Верданди. То, что есть. А третий поток вливался в озеро прямо у нее под ногами, она чувствовала, как движутся его воды. Она назвала имя. Скульд. То, чему суждено быть. Слова этого языка были для нее странны, но при этом совершенно понятны. Это не греческий, на котором молилась богам ее мать. Нет, этот старше, гораздо старше. Она подумала об Одоакре, который привел своих воинов-волков в Рим, который заставил императора опуститься на колени. Может быть, он говорил на этом языке, ее могучий предок?
Эли играла пальцами в невидимых струях. Они покалывали руки и извивались. Это движение завораживало ее. Поддавшись порыву, она подошла к тому месту, где поток вытекал из озера, и опустила ладони в бурлящую струю. Как же приятно. На воду вовсе не похоже, скорее на бесконечно тянущуюся чудесную нить, мягкую и податливую, которая скользит между ладонями.
Ей на ум пришли стихи:
Мудрые девы
оттуда возникли,
три из ключа
под древом высоким;
Урд имя первой,
вторая Верданди,
Скульд имя третьей.
Так нить судьбы
пряли усердно,
что содрогались
в Бралунде стены;
нить золотую
свили и к небу —
к палатам луны —
ее привязали.
Одно из имен казалось ей особенно знакомым. Скульд. То, чему суждено быть.
— Это мое имя, — проговорила она в призрачном свете камней. — Но что-то надо отдать. — Ее голос вернулся к ней, словно мертвое эхо в маленькой комнате.
Источник требовал ее смерти и смерти матери. Он ясно показал ей, какая судьба ждет ее и многих других людей, если она окажется слишком слабой, чтобы принести эту жертву.
Смерть, вечная, повторяющаяся снова и снова, боль и муки, отречение и безумие. В воде что-то было, оно ярко светилось, и ей хотелось забрать это, как будто ее душа была надгробьем, которое нужно украсить свечами.
Что же это за огоньки такие? Буквы, символы... руны. Вот оно, верное слово. И что делают руны? Они скрепляют Вселенную. Они связывают между собой то, благодаря чему существуют смысл и рассудок. Они ключ к пониманию, фундамент и каркас здравомыслия. Однако они не для того, чтобы их видеть, чтобы их трогать, чтобы ими пользоваться. Умение делать все это — ключ к магии и к безумию.
— Мы связаны с легендой, которую рассказывает бог.
Бог намеревался поселить эти руны в ней, связать ее с собственной смертью. Неужели он думает, что может обвести ее вокруг пальца, ослепить ее, приказывать ей? Воды струились вокруг нее, и она сосредоточилась на себе. Она больше не сидела в озере из воды. Она сидела в озере из мыслей, видений и воспоминаний, в потоке слов, страхов, надежд и разочарований, струящихся между пальцами и падающих в темноту. Она могла управлять ими, изменять их направление.
Она видела в воде оставшиеся знаки, тосковавшие по своим сестрам. Ее смерть — самопожертвование — заточила руны в озере, но не все. Некоторые бежали, испугавшись своей судьбы, и каждая из них унесла в себе частицу бога.
Куда они отправились? И важно ли это? Она могла бы позвать их, и они вернулись бы, освобожденные смертью, чтобы оказаться заточенными в озере. И тогда вечное представление прекратилось бы.
Бог не принял в расчет ее магии. Он потребовал смерти ее матери и брата, однако он не понял, кто она такая. Он знал лишь то, что она волшебное существо, но не постиг ее истинной сути, а она норна, одна из трех сестер, что прядут судьбы всего человечества. Она засмеялась, поняв, что случилось. Бог по ошибке принял ее за одно из воплощений себя самого, пустой сосуд, в который он может поместить свои руны.
Ей было назначено умереть вместо него после того, как все руны воссоединятся в ней. Однако же она опередила бога, предала себя смерти раньше, чем он успел наполнить ее своей магией. Ему и в голову не пришло, что она тоже может воплотиться в мире людей. Когда Один только попытался заявить на нее права, собираясь поместить в нее руны, вселиться в ее плоть, а затем отдать эту плоть волку, чтобы сам он мог жить, страдать и умирать снова и снова, она сделала то, что казалось ему попросту невозможным. Она сунула руку в поток, скрутила струи, представив их множеством нитей, и вытянула те из них, которые, как она видела, принадлежат ее брату.
Нити подрагивали в подводном течении его амбиций, в горячих струях его зависти, и она переплела их, соткав судьбу убийцы. Брат убил ее и помешал исполнению воли бога.
— Один, — сказала она, — ты не сможешь жить во мне. Я сильнее тебя, мою магию нельзя сбрасывать со счетов. Здесь, у темных вод, что питают древо, на котором держатся все миры, я получу то, что мне причитается.
Сколько рун он попытался в нее поместить? Двадцать четыре, три восьмерки, что в сумме дают двадцать четыре, магическое число, число бога. Когда двадцать четыре руны оживают внутри человеческого существа, тогда старый бог является, готовый принять свою малую судьбу на земле, чтобы избежать большой судьбы в вечности.
Он попытался сделать из нее свою жертву, как сделал это в прошлом с ее сестрами. Сестры? Разве она имеет в виду Стилиану? Нет. Другие сестры, связанные с нею навек.
Где же они? Урд. Верданди. Ее поразили эти странные имена. «Может, они тоже обрели плоть, как и я?» Откуда только берутся подобные мысли? Из воды. Она увидела путь бога, кровавый след, протянувшийся через всю историю человечества. «Он должен заплатить за это!»
Ворона черно крыло,
Алые пятна на белом снегу...
В голове зазвучал чей-то заунывный голос. Он ей не понравился. Она не любит его, того, кто говорит. «Ты готова принять жертву?» Она знает его бесконечно долго, дольше, чем может вспомнить. Мертвый бог, Один, Геката, Меркурий — все это его бесчисленные проявления. Он где-то рядом. Она увидела холм, серый в свете раннего утра, и людей на дереве, задыхающихся в петлях, дергающих ногами в пляске бога мертвых. Она увидела золото, которое короли швыряют в мутные воды, рабов, связанных и утопленных, с ожерельями мертвого бога на шеях — с удавками, затянутыми сложным тройным узлом.
Потом она увидела его рядом с собой в воде, в кровавом свечении камней, его распухшее лицо удавленника, черную веревку на шее, пустые глаза, устремленные на нее. Он бормотал лишенную ритма песню:
— Под виселицей восславляют меня,
под луной взывают ко мне;
три узла, три лица, три меня.
Трижды страдал я,
в жертву себе себя принося,
меж ветвей страшного древа.
Она слышала, как безумным фонтаном вырываются слова:
— Говорят, вошла ты в город осторожно,
постучалась в дом как вала.
И с тех пор простой гадалкой
ходишь средь людей.
Но личина не поможет скрыться...
Слова, кажется, обладали огромной силой. Они погребали ее под собой, словно комья земли, и она протянула руки, чтобы разгрести их. Она услышала гул барабана, этот звук медленно и с трудом разливался у нее над головой. Воля бога была скована холодным железом вечной гибели, и она знала, что он предлагает. Смерть, снова и снова, которая расползается темным пятном по светлому миру.
— Госпожа, — проговорил бог, — кажется, я знаю твое имя. Я принял тебя за кое-кого другого.
— За кого?
— За себя.
Его сознание парило над ней, казалось, холодные пальцы легли на лицо, отчаянно вытягивая, нашаривая символы, словно душа ее была дом, а он — скряга, выискивающий по всем углам монетки.
— Ты знаешь меня, старик. И я знаю тебя. Бешеный. Сумасшедший. Всеобщий Отец. Всеобщий Ненавистник.
— Я знаю тебя.
— Назови мое имя.
— Я не смею его произнести.
— Меня зовут Скульд.
— Разве ты смогла войти в мир живых?
— А разве я позволила бы тебе отправиться туда без меня?
— Но у нас с тобой уговор.
— Только до тех пор, пока ты честно соблюдаешь условия.
— Я буду честно соблюдать условия. Клянусь рунами, что соблюдаю, буду соблюдать!
Огромное серебристое дерево, доходящее до звезд, раскинулось над ней. Символы в источнике сверкали, словно сокровища с затонувшего корабля из детской сказки.
— Ты нечестно играешь с судьбой, Один, заставляешь нас разделять с тобой смерть, творишь странную магию, приносишь нас в жертву нам же. Посмотри-ка, что я соткала для тебя в этот раз.
Она протянула к нему руку. С пальцев свисали багровые нити, тянулись к богу, оплетали его бледное тело, притягивали ее к нему.
Он раскинул руки, разрывая нити, и замелькали образы: изможденное голодом, истерзанное тело девочки в пещере; светловолосая женщина, кричащая от боли, и волк, вгрызающийся в ее внутренности.
Зазвучал голос бога:
— Вот дары, что я принес тебе:
смерть за жизнь, жизнь за смерть.
Я склонился пред тобой,
ради тебя страдал глубоко.
Эли услышала собственный голос:
— Разве ты не слышишь, как он воет, желая твоей крови? Волк рвется из пут, которыми ты связал его.
Каждая жилка, каждая мышца на бледном, израненном теле мертвого бога была не чем иным, как чертой руны; татуировки, покрывавшие его торс, руки и лицо, тоже были рунами. Сам бог был рунами. Он обещал умереть за нее — это и была судьба, написанная в водах, струившихся между ее пальцами, — однако же он убивал ее во всех ее многочисленных воплощениях. Она видела себя такой, какой была когда-то: шаман в звериной маске, глядящий на холодное море; оборотень в волчьей шкуре; и много-много других воплощений, мужчин и женщин, на протяжении множества жизней, когда она пыталась привести бога к обещанной ему судьбой смерти. Он ранил ее, обманул, вырвал ей сердце, оставив в этой воде в образе мертвой девочки, — Один, извечный убийца.
— Ты обманом переиграл меня, господин. За это ты заплатишь то, что должен.
Бог заговорил:
— И взял я веревку, веревку по имени Тонкая,
и привязал я волка к скале по имени Крик.
Скала людей, плоть моя теперь человечья,
чтоб он терзал, а я умирал, норн ублажая,
дев, что сплетают судьбы людей и богов.
Эли ответила:
— Твоя судьба в том, чтобы умереть. Посмотри, какую нить я спряла.
— Если я погибну в среднем мире, ты обязана сдержать клятву.
— Ты не погибнешь, — пообещала Скульд. — Я заточила руны в этом озере. Они не смогут войти ни в чью плоть.
— Шестнадцать я вытащил из воды и забросил к звездам, чтобы они вселились в людей.
— Восемь я сохранила здесь, а шестнадцать вернутся.
— Я вытащу их из воды.
— Ты разливаешь себя по треснутым сосудам. Я заманю их сюда на смерть. И буду держать здесь, пока волк не освободится, чтобы уничтожить тебя. Такая судьба тебе начертана еще при рождении мира.
— Я повелитель магии. Ты, судьба — все вы подчиняетесь моей воле, — сказал бог.
— Тогда оставайся, давай сразимся, только ты и я.
— Что ж, неплохое времяпрепровождение. Я позову своих слуг.
— А я позову своих.
— Люди будут петь о том, как Один сел и стал тягаться умом с норной.
— Они уже пели об этом, исход известен.
У источника мудрости Один присел,
но волк уж крадется...
— Одна ты со мной не можешь тягаться. Я приму смерть здесь. И выполню свою часть уговора.
— Я не одна. Мои сестры придут.
Девочка увидела, как на лице мертвого бога отразился страх.
Она не вынимала рук из волшебного источника, меняя и направляя движение струй, сплетая воду и судьбы людей и богов. Бог старался отвлечь ее от работы. В пещере стало холодно, и ей показалось, будто она вошла в затянутое туманом болото, по которому бродят призраки. Она была погребена под толщей песка, и вокруг нее повсюду торчали кости мертвецов. Она летела над полем битвы, слыша крики мертвых, видя их искаженные болью лица, зная, что может спасти их от судьбы, стоит ей повернуть нити, зажатые в пальцах.
— Я рок и судьба, — сказала она.
— Я повелитель павших на поле боя. Князь мертвецов.
— Мертвецов создаю я. Через мои руки проходят нити жизни и смерти.
— Тебе не превзойти меня.
Она потянула за нити, принадлежавшие судьбе ее брата, потянула за нити, влекущие к озеру всех, в ком жили руны. Мертвый бог старался помешать ей. Он наслал видение, заставив ее забыть о пряже, наслал призраков с дикими глазами, которые старались вырвать нити из ее рук. И все время он глядел прямо перед собой, его взгляд был устремлен в пустоту, он ворчал и сопел, высматривая воющую руну, ту самую, которая призывает волка, помогает ему принять смерть в мире людей. И так они сидели долго, бог, стремящийся к самоубийству, и девочка, стремящаяся привести его к смерти, и долго боролись они, но понять это в силах лишь безумцы и чародеи.
