В Ладоге же, много лет назад, целитель сидел и ждал последнего, как он понимал, заката в своей жизни, который превратит реку в извилистую огненную дорогу, похожую на дорогу в ад. Целитель был из булгар — обычно жизнерадостный темноволосый человечек, одетый в желтые шелка, которые вовсе не шли к его бледному лицу. Олег спустился с башни к своим воинам, и целитель остался на крыше один, если не считать больной девочки.

Он покачал головой, вспоминая, как его предостерегал отец: «У тебя есть дар, но используй его с умом. Если будешь исцелять многих, боги начнут завидовать тебе».

Он, конечно же, не слушал, он исходил все дороги вокруг Киева, неся людям свое искусство. Продавал амулеты и снадобья, однако знал, что эти средства, изготавливать которые его научил отец, помогают постольку поскольку. Истинный секрет его успеха заключался в том, что в первые годы он лечил за гроши или даже бесплатно, просто за еду. И все, о чем он просил взамен, — если больной поправится, пусть расскажет о лекаре другим.

И у него получилось. Исцеленные восхваляли его, а покойники никогда не жаловались. На третий год работы недужные на всем востоке обращались только к нему. А потом он услышал, что Олег ищет нового лекаря. И он обрадовался, словно дурак, когда князь выбрал его, не понимая, что успех целителя зависит не только от знаний, но еще и от репутации и удачи.

Он поглядел на больное дитя рядом с собой. Девочка была такая горячая, что от нее запросто могла воспламениться крыша. И она, в чем нет никаких сомнений, сожжет заодно и его, если он не вылечит ее. У целителя мелькнула мысль, не прыгнуть ли с башни, чтобы спасти себя от мучительной смерти в огне. Он больше ничего не может сделать для княжеской дочки. Последняя надежда целителя заключалась в том, чтобы поднять больную на крышу пред очи бога Тенгри, Вечного неба, но из этого ничего не вышло.

И тут он вспомнил об одном амулете, подаренном ему незнакомцем, которого он повстречал на дороге в Киев. Он путешествовал тогда с отрядом хазар, которые шли на восток. Они развели костер и оставили на всю ночь, потому что ходили слухи, будто вдоль дороги рыщет одинокий волк. Целитель волков не жаловал и никак не мог заснуть. Разумеется, волки были повсюду — он слышал, как они воют на холмах, — однако, зная, что один из них бродит где-то рядом, более того, уже нападал на стоянку и унес козла, хотя мог бы схватить и ребенка, целитель никак не мог успокоиться.

Постепенно, в самый темный час ночи, когда облака поглотили луну и остался только свет лагерного костра, целитель начал дремать сидя, заваливаясь набок. Но низкое рычание рядом с ухом немедленно заставило его проснуться. Рядом с ним у костра сидел волк. Целитель раскрыл рот, чтобы завопить, но чья-то рука зажала его.

Прозвучал голос:

— Хочешь кричать: «Волк! Волк!» — но какого волка ты боишься? Того, что сидит у костра, или же того, что обитает здесь?

Он ощутил, как острый прут впился в грудь, а затем, когда рука перестала зажимать ему рот, он развернулся и увидел воистину странного человека. Он был высок, бледнокож, безбород, с яркорыжими волосами, торчащими из-под окровавленной волчьей шкуры, которую он носил, словно шаман, накинув волчью голову на свою, как будто зверь подкрался сзади и схватил его голову в свою пасть. Если не считать шкуры, пришелец был совершенно обнажен, и на его бледном теле, извиваясь по-змеиному, играли отсветы костра.

Целитель оглянулся, высматривая волка. Но тот исчез.

— Здесь был волк, — сказал целитель.

— Теперь он тут, — ответил незнакомец, снова ткнув целителя в грудь.

— Я не понимаю, о чем ты, господин, — сказал целитель.

— Честолюбие — это разве не волк, который преследует нас, загоняя на бог весть какие высоты? Поэтому повторю снова: волк тут. — И палец чужака в очередной раз ткнул целителя в грудь.

— Прекрати в меня тыкать, — возмутился целитель. — У меня синяк будет!

— Разве у тебя нет мази от синяков?

— Нет у меня мази.

— Что же ты тогда умеешь исцелять? Ведь, судя по твоим амулетам и снадобьям, ты целитель.

— Я...

— Головную боль можешь?

— Могу.

Незнакомец крепко стукнул целителя по голове.

— Ой!

— Тошноту?

— Да, я...

Рыжий заехал ему кулаком в живот, да так сильно, что съеденный ужин метнулся к горлу и целителя вырвало на землю.

— Сломанные кости?

— У меня имеются некоторые знания. — Рыжий уже занес руку, однако целитель быстро договорил: — Но не в этой области.

— Н-да, дар исцелять в наши дни столь редок. Так сложно отличить истинного врачевателя от шарлатана.

— Мне можно доверять.

— Всем большим лжецам можно доверять. А ты король шарлатанов, потому что прежде всего обманываешь себя самого. Ты искренне неискренен, истинно фальшив. Внутри лжецов больше правды, чем во всех правдивых людях на свете. Ты так часто лжешь себе, что внутри тебя освобождается место для правды. Поэтому, когда ты говоришь людям, что способен их исцелить, это не может быть ложью, потому что внутри тебя осталась одна лишь правда, ибо такова участь всех, кто обманывает себя. Искренние жулики самые лучшие, это я тебе как на духу говорю. Мне нужно золотое кольцо, которое висит у тебя на шее на цепочке. Дай его мне.

— Зачем тебе кольцо?

— Это средство для исцеления лживого языка.

Целителю в тот миг показалось, что объяснение весьма убедительное, поэтому он снял цепочку и передал ее собеседнику, который, если только он правильно запомнил, покачал кольцо над своим ртом, затем опустил и проглотил.

— Мое кольцо, — сказал целитель.

Странный незнакомец наклонился к целителю, и тому показалось, что его голова превратилась в голову гигантского волка. Волк разинул широченную пасть и произнес:

— Теперь оно украшает мои кишки. Сунь руку и достань его!

Он говорил с такой неистовой силой, что целитель отпрянул от него.

— Ты откусишь мне руку, — сказал целитель. Почему-то ему вовсе не казалось странным то, что человек превратился в полу- волка.

— Вот видишь, — сказал человек-волк, — я исцелил твой язык от лжи, теперь он говорит правду.

— Что я получу за кольцо?

— Совет, — сказал человек-волк, облизывая губы, как будто наслаждаясь вкусом проглоченного кольца.

— Какой совет?

— Ступай на север.

— Зачем это?

— Дождешься там самого князя обмана. Тот, кто лжет, живет в Ладоге. Это жрец притворства, лицемерия и неискренности, монарх лживости, жулик и мошенник, способный надуть любого, волк в овечьей шкуре, нарушитель клятв, лжесвидетель и бог. Сам король Дрянь. Я, кстати, его слуга, но, как и все слуги, питаю презрение к господину. Однажды я превзойду его, хотя для этого понадобится годик-два. Сегодня дадим ему то, чего он хочет, но завтра ему может уже не повезти.

Человек-волк облизывал языком свою морду, пока говорил, и целитель опасался, как бы эта тварь не разозлилась.

— Ты говоришь о Вещем Олеге?

— Олеге? Тебе известно, что его врачеватель нашел средство от всех болезней на свете? Тебе надо поспешить на службу к правителю.

— Я не смогу тягаться с человеком, который обладает такими знаниями.

— Вот оно, то самое средство! — сказал человек-волк, после чего вытащил непонятно откуда петлю для висельника, затянутую сложным тройным узлом. — Без сомнения, ты сможешь повеситься не хуже его. Не надо таланта, чтобы повеситься, мой любезный выдумщик, не нужны знания — самый темный парень от сохи сделает это не хуже благородного короля.

— Я не хочу вешаться, — возразил целитель.

— Только он один хочет вешаться. Только он.

— Кто это — он?

— Он — трое.

— Трое кого?

— Три человека! — Человек-волк отвесил целителю подзатыльник. — Тройной узел, такой, как этот, ждет, чтобы его затянули. А что есть петля, которая не затянута? Петля ли? Вовсе нет. Ибо если веревка не петля, то и все остальное, что не петля, тоже не петля, и тогда нет никакой разницы. Однако же та веревка, которая побывала петлей, но больше уже не петля, она все-таки больше не-петля, чем та веревка, которая никогда не была затянута, пусть она все равно еще не петля. Значит, у нас есть разные степени не-петлистости, и они соответствуют степеням петлистости, бывшей, настоящей и будущей — тройная петля времени. Когда что-то некогда побывало чем-то иным, сможет ли оно когда-нибудь стать прежним? Едва ли. А что есть петля, переставшая быть петлей? Не- петля. А если петлю завяжут снова? Она станет не не-петлей, которая снова петля. Это не узловая проблема, хотя и затрагивает узлы, как думаешь? И их три. — Странный человек, кажется, рассердился, словно объяснял целителю нечто очевидное, но оказалось, что тот слишком тупоумен, чтобы понять.

— Ты веришь в христианского бога. Я слышал ваши басни о трех в одном, однако я больше ценю своих старых богов, потому что они приносят мне удачу, — заявил целитель.

— Кто твои боги?

— Небо и небесная синева.

— Как убедительно непостижимо, — произнес человек-волк. — В наши дни все они таковы, сплошная тайна и загадка. Что бы ты сказал богу, который предложил бы тебе нечто действительно полезное? Настоящему богу, бледнокожему, рыжему и прекрасному бессмертному, который иногда любит являться в обличии волка?

— Я последовал бы за ним.

— А что, если ему без надобности такие жалкие последователи, как ты?

— Я бы... я бы...

Человек-волк зажал рот целителя одной рукой, а другой хлопнул его по спине так, что целитель кашлянул.

— Я сказал бы тебе спасибо, — проговорил целитель, подчиняясь незнакомцу, который делал что-то с его губами, чтобы получились именно такие слова.

— Я дам тебе амулет.

— Но что я должен сделать, чтобы его получить?

— Иди к Олегу, бери его золото. Только пусть его дочка с горячим сердцем выпьет это.

— Что выпьет?

Человек-волк вынул из мешка целителя пузырек и вылил его содержимое на землю. Затем впился зубами в собственную руку, и в пузырек закапала кровь.

— Я заключаю выгодные сделки с теми, кто меня чтит.

— Я возьму твой амулет.

Волк заткнул пузырек клочком ткани.

— Вот твой амулет, — сказал он. — Мои поздравления. Ты теперь инструмент уничтожения. Но не падай духом. Нам предстоит уничтожить смерть. Мы ее враги.

Он нацарапал что-то на куске бересты и протянул целителю.

— Эту руну должны знать сыновья человеческие, те, которые призваны исцелять и помогать. Вырежешь ее только тогда, когда придет нужда. Она гонит лихорадку.

Сидя на крыше под звездами, целитель не понимал, как мог позабыть ту ночь. Как позабыл об амулете, спасающем от лихорадки. Ему вовсе не казалось странным то, что он беседует с человеком, который в то же время и волк. Не казалось странным то, что он дал девочке кровь из пузырька, когда она однажды лишилась чувств. И его лишь немного встревожило, но не показалось странным то, что она вскоре после этого слегла с лихорадкой.

Маленьким ножом он снял кусочек бересты с крыши и нацарапал знак, который дал ему незнакомец. Что делать дальше, он не знал, поэтому просто приложил бересту к груди девочки. Девочка заговорила.

— Лжец. Где ты, лжец?

Она села, прижимая к себе кусочек бересты и дикими глазами озирая город.

В следующий миг целитель был на крыше уже не один. Вместе с ним, устроившись сбоку от девочки, сидел человек с бледным лицом и огненными волосами.

Он улыбнулся целителю и запел:

— Ты кто такой? — спросил целитель.

— Я лихорадка, — ответил бледный человек, — огонь, который пожирает кости внутри тела.

— Ты человек. Я встречал тебя раньше.

— Ты, домовой, ведьма-вещунья, — обратился человек к целителю, — вернись в свое тело.

Маленькая девочка не поняла, что означают его слова, однако догадалась, что рыжий человек приказывает целителю стать кем- то, кем он был раньше.

Целитель спустился в дыру в крыше, а бледнокожий незнакомец сел, держа девочку за руку. Она пошевелилась и взглянула на него.

— Ты мне снился, — сказала она.

— А ты снилась мне. Что я сказал тебе во сне?

— Что мой дом во тьме, — проговорила она.

— Так и есть.

— Я сама из тьмы.

— Так и есть.

— Здесь рядом есть тьма?

— Они нашли немного, копая могилу для Гиллинга, — сказал рыжий. — Хочешь посмотреть?

— Я обязательно посмотрю, — сказала Свава. — Я тебя знаю. Ты отец Волка. Ты породил смерть.

— Так и есть.

— У меня горячее сердце, все так говорят. Я тебя не боюсь.

— Верно.

— Кто я?

— Маленькая сломанная вещица, — сказал он, прижимая девочку к груди.

— Меня когда-нибудь починят?

— Сначала тебе нужно немного тьмы, чтобы свет внутри тебя засиял, — сказал рыжий. — Ты боишься темноты?

— Нет.

— Тогда идем со мной.

Свава спустилась по лестнице грузовой башни, прошла мимо лебедки, с помощью которой поднимали наверх товары и где теперь болтался на веревке целитель, похожий на забытый мешок, и вышла в город, держа за руку странного незнакомца.

Они подошли к незаконченному кургану, к вырытой яме, разверзшей под звездами черную пасть. На глубине двух человеческих ростов чернела еще одна яма.

— Римляне когда-то копали здесь шахты, — пояснил незнакомец, — но их преследовали неудачи. Много народу принесли в жертву, случайно и намеренно. Здесь поклонялись Меркурию. Он здесь жил. Старый Один, так его называет ваш молодой народ. Это то самое место.

— Что за место?

— Особенное место. Здесь можно увидеть то, что нужно увидеть.

— Эти тоннели — подземный город, жители которого вымерли, — сказала Свава.

— Ты уже видишь это? — переспросил ее спутник.

— Да.

Бледнокожий человек задрожал и выпустил руку девочки.

— Ты уверена, что не боишься темноты?

— Не боюсь, — сказала она. — Мне кажется, это темнота боится меня. Смотри, как она съеживается рядом со мной. Даже здесь она не смеет взглянуть мне в лицо.

— Темнота — это волк, который бежит от огня.

— Я огонь.

— Ты огонь.

— Я буду говорить с этими мертвецами, — сказала девочка. — Призраки, наверное, рады, ведь теперь у них нет жизней, которые можно потерять.

— Тогда входи.

Маленькая девочка шагнула вперед и наклонилась над дырой. Затем она присела на корточки и сползла вниз. Бог улыбнулся своей волчьей улыбкой, а затем отвернулся.

Олег в своем большом зале видел во сне богатые подношения, приготовленные им для Одина: воинов, убитых им в бою, золото, скот и рабов, брошенных в болото. Он видел, как сам складывает их в кучу: тела животных и людей, золотые и серебряные вещи, — но стоило ему на секунду отвернуться от кучи, как она немедленно съеживалась, и требовались новые тела, новые драгоценности, чтобы дар выглядел достойно. У сна свое понимание добра и зла, и Олегу казалось, что гора трупов будет только тогда выглядеть богатым подношением, когда ее тень дотянется до гор.

Во сне Свава стояла рядом с ним — бледное дитя в запачканной рубашке.

Она заговорила:

— Лучше вовсе не молиться, чем жертвовать слишком много. Любой дар всегда требует следующего.

Неужели он убил слишком многих, с излишним пылом отдаваясь войне, жертвовал богам слишком много рабов? Чего же боги хотят теперь?

— Милая, — сказал он, — я не думал, что он потребует тебя. Я не думал, что ты нужна богу.

Девочка, державшая правую ладонь на левом бедре, так, что рука наискосок пересекала тело, чуть ли не отмахнулась от его слов.

Вокруг него пели и жужжали странные знаки. Руны. Он сосчитал их. Их было восемь. Он лежал в постели, мокрый от пота. Встать он не мог. Ощущение было такое, будто на него давит тяжкий груз и грудь не может дышать.

Что-то извивалось на теле, словно змея, — руна, одинокая вертикальная черта с двумя косыми палочками, отходящими вправо из верхней части. Она скрипела и стонала, словно снасть на корабле, словно веревка, отягощенная весом висельника. Он знал имя руны. Ансуз. Олег поднял руку, чтобы коснуться ее, извивающейся перед лицом. Он увидел виселицы, черные столбы на холме на фоне зловещего заката. Поэтические строки проносились в мозгу, словно копья. Он видел всадника, скачущего по долине, девушку в саду под металлической луной, колодец и рядом с ним обезглавленное тело. Колодец Мимира, колодец мудрости. Он понимал, что видит сейчас не просто сон, а напрямую общается с богами.

Слова громыхали в мозгу, словно камешки, скачущие по ступеням каменной лестницы, руны пели вокруг него, звали его впустить их.

Олег поглядел на руну, похожую на виселицу, которая скрежетала и раскачивалась на его теле и в его сознании. Руна обвивалась вокруг него, душила его, выдавливала воздух из груди. Он ощущал стеснение в горле, тяжесть собственного тела, тяжесть своего сознания, подвешенного к шее. Он знал, чья это руна. Одина. Одина-предателя, Одина-разрушителя, господина выжженной земли.

— Эта буква значит много, — сказала Свава, — хотя и не то, что кажется. Это руна обманщика. Твоя руна, потому что ты обманул меня.

— Свава, я же не знал!

Он протянул к девочке руки, но не смог коснуться ее. Он не смог даже сесть, как бы сильно ни старался.

— У меня твое пророчество, отец, то, которое обещал тебе бог.

— Свава, Свава!

Бледное дитя поглядело на него.

— Если три станут одним, то падальщик придет, — сказала она. — Разыщи девушку и защити от тьмы.

Свава развернулась спиной к темноте, и Олега сморил глубокий сон.