Глава 41
ОБОРОТЕНЬ

Вали заблудился, заблудился по-настоящему. Гулкие бубны больше не звали его. Он по-прежнему слышал их у себя в голове, но больше не испытывал желания идти на их зов. Грохот становился все настойчивее. Вали сознавал, чего от него добиваются. Чтобы он сделал шаг внутрь своей сущности, сделался тем, кем может сделаться. Вали понял, что ему нетрудно пропускать призыв бубнов мимо ушей. Он кого-то убил, и это, как он помнил, помогло ему вырасти. А когда он вырос, бубны лишились своей власти над ним. Он все равно двигался вперед, но подчиняясь зову собственной магии, настойчивой и неутомимой, словно приливная волна.

Его тело коробило от ненависти, разум скукожился. Он с трудом сохранял хоть какой-то намек на рассудок. Ему являлись образы из прежней жизни и снова скрывались, словно горы под бегущими по небу тучами. Тоска, нестерпимая жажда действия охватили его, хотя он не понимал, что хочет сделать. Он не спал уже много дней, и ему казалось, что кожа стала ему как-то не по размеру. Сердце без всякой видимой причины билось быстрее обычного, и Вали боялся умереть, но затем его охватило самодовольное спокойствие, и он отчего-то стал невероятно горд самим собой.

Он оглядывал собственное тело, и оно казалось ему совершенным. Руки стали сильными и большими, мышцы — просто громадными, выпирающими, а зубы в пасти сверкали, словно начищенные кинжалы.

Вали сознавал, что многое позабыл. Он не помнил, например, как оказался в этой пещере. Несколько мгновений он пытался вспомнить, почему так важно, что он когда-то видел себя, голого, лежащего под землей, где-то вдалеке от знакомого мира, но затем мысль ускользнула, и всякий интерес к собственному положению исчез. Зато Вали без малейшего труда вспоминал насыщенный вкус мяса, которое сначала мечется, а потом замирает, добычи, которая отдавала ему свою силу и еще (так ему казалось, пока он переваривал плоть жертв) свои воспоминания — даже чувства и переживания тех, кого он сожрал, он тоже переварил.

Вали посидел немного, играя камешками на полу пещеры, сбивая один камешек другим, как он делал в детстве. Он сидел, с бесконечным терпением наблюдая, как падает снег, — с таким терпением жена ждет мужа с охоты. Он представил человека, на которого напал в долине, увидел, как тот трясущимися руками пытается вложить стрелу в лук. Воспоминания о страхе лучника были вкусными, они походили на запах свежевыпеченного хлеба.

Когда Вали засыпал, ему каждый раз снилась Адисла, но еще и волк. Волк был связан, путы впивались в плоть, а ужасный меч между челюстями не давал закрыть пасть. Вали охватывало странное ощущение, которое имеет смысл лишь во сне и мгновенно исчезает с лучами утреннего света. Вали снился волк, это он понимал, но отчего-то казалось, что и волку снится Вали, точнее, волк вызывает его во сне. Он подозревал, что существует внутри сознания бога, и граница, отделяющая его от волка, очень эфемерна, она ничего не значит в общем для них мире боли. Вали ощущал путы зверя как свои собственные: связанный, стянутый, истерзанный, он вдруг в следующий миг чувствовал облегчение и радость. Когда он просыпался, руки и ноги становились длиннее, а зубы — больше.

Вали не знал, сколько времени провел в пещере — недели или месяцы, — но когда в голове окончательно прояснилось, было уже холодно.

Он подошел к выходу из пещеры и огляделся. Шел снег, над головой нависали тяжелые тучи, свет был безжизненным. Наступали сумерки. В воздухе ощущалось множество запахов. За холмами у него за спиной бродит медведь — не успел впасть в спячку, понял Вали, — а внизу, на равнине, собираются люди. Вдалеке плескалось море, пурпурное и синее, а в море был остров. Люди стремились туда, он чувствовал их запах, пока они шли по равнине. От них сильно пахло потом и сажей, запах был настойчивый и притягательный. С людьми были олени, один или два кастрированные — в запахе их мочи и навоза не было обычной резкости.

В недвижном воздухе далеко разносились голоса. Вали прислушался. На небольшом расстоянии отсюда бились три сердца: два человеческих и одно звериное. В следующий миг он увидел их — мужчина и мальчик гнали оленя, запряженного в сани, где лежали мешок с едой и гулкий бубен.

Вали наблюдал, как люди, задрав головы, рассматривают вход в пещеру, не заметив при этом его. Путники явно хотели переночевать здесь, потому что снегопад усиливался. Люди заспорили о чем-то, один показывал на дорогу, другой — на пещеру. Вали чувствовал, что эти двое куда-то торопятся и не знают, успеют ли дойти до наступления ночи, особенно в такую погоду. Мужчина вытянул руку, подставляя ладонь под снег. Затем он покачал головой, и оба путника принялись карабкаться вверх по склону.

Вали поглубже забился в пещеру, ушел к самой дальней стене. Рот наполнился слюной, руки и ноги обрели удивительную гибкость. Люди уже стояли у входа в пещеру. Со свистом пролетел камень, затем еще один. Они проверяли, нет ли здесь диких животных. Вали слышал, как они переговариваются друг с другом. Выглянув из своего укрытия в тени, Вали увидел, как они рассматривают что-то на полу. Мужчина растер это что-то пальцами и взглянул на мальчика. Затем пожал плечами и встал. В руке у мужчины было копье. Он снова внимательно осмотрел пещеру, швырнул еще один камень, который пролетел рядом с Вали.

Раздался рев. Вали почувствовал, как прыгнуло сердце, как напряглись мышцы и закружилась голова. Мальчик с криком отскочил назад, а мужчина засмеялся. Это он сам только что изобразил медведя. Шутка, кажется, успокоила и отца, и сына, они развели костер и уселись, прежде попытавшись завести внутрь оленя. Животное не хотело идти, и в итоге мальчик сдался, привязав оленя у входа в пещеру.

Запах костра успокаивал Вали, проникая в сознание гораздо отчетливее любых других запахов, какие он когда-либо знал. Этот дым не был похож на другие. Вали определил, что дерево, попавшее в огонь, было сильным, оно питалось из подземного источника, и его не срубили на дрова, а лишь взяли несколько веток.

Вали подумал об Адисле. Ее присутствие внутри его разума только и удерживало от того, чтобы не раствориться окончательно в живущем в нем звере. Если он сумеет найти Адислу, вероятно, ему станет лучше. Вали понимал, что с ним что-то случилось, на него напала какая-то болезнь. Только Вали не желал исцеления, не желал снова быть таким, каким был раньше, ему лишь хотелось, чтобы на него не накатывали эти ужасные приступы, когда он понимал, что крепко связан и находится в непонятном месте. Его любовь была похожа на голод, острая и эгоистичная.

Путники в пещере что-то готовили, однако их собственные запахи привлекали Вали куда сильнее. Пот, слюна, выделения желез под волосами и на коже — все это настойчиво подталкивало его к убийству. В следующий миг внезапно пришло просветление, и собственные мысли показались Вали тошнотворными.

Отец и сын устали, от костра веяло теплом. Они оба заснули там, где сидели, даже не сняв своих шкур. Вали беззвучно двинулся вперед. Он удивился, поняв, насколько малы эти люди. Сумерки и снег искажали перспективу, и издалека он не смог определить их размеры. Эти люди были почти как гномы, они как будто вышли из сказки. Мужчина, даже выпрямившись во весь рост, едва достал бы Вали до пояса, а мальчик был и того меньше. Олень начал волноваться. Он тоже был крохотный, хотя и взрослый, с ветвистыми рогами — даже старый, — но все равно гораздо меньше тех оленей-самцов, каких Вали доводилось видеть до сих пор. И вход в пещеру как-то съежился. Когда Вали входил, он не смог бы дотянуться до верха рукой. А сейчас ему пришлось бы пригнуться, чтобы выйти. «Это какое-то колдовство заставляет предметы уменьшаться», — решил Вали.

Вали присел у костра, и ему стало тепло. Мысли нахлынули на него. Он думал о Дизе, об очаге в ее доме, о зимних вечерах, когда Адисла сидела рядом с ним, он думал о крови, о запахе и вкусе убийства, вспоминал Браги на корабле, который, берясь за оружие, обещал ему, что все будет хорошо, вспоминал жертвы своего гнева, окровавленных покойников.

Вали смотрел на спящих людей, ощущая настойчивое желание убить их. Но что-то ему не давало, как будто призрак его самого, такого, каким он был раньше, нависал над ним нынешним, не позволяя совершить неизбежное. Огонь был теплым и душистым, и Вали прилег. Он заснул, и ему снилось, что он стал самим собой, мужчиной, который любит женщину и считает, будто этого достаточно.

Раздался крик. Было светло. Один из маленьких человечков вопил, а второй сжимал в руке копье. Они двигались, как показалось Вали, очень медленно и неуклюже. Мужчина метнул копье. Вали просто обогнул его.

Запах человеческого страха дурманил его, побуждая к нападению, однако Вали сумел побороть желание. Сон о том человеке, каким он когда-то был, до сих пор не шел из головы — он ведь еще может стать таким человеком. Вали попытался заговорить, объяснить людям, что не надо бояться, но, заговорив, он испытал настоящее потрясение. Глухой утробный рык, похожий на раскат грома в горах, заполнил пещеру. Вали понял, что рычит он сам.

Мальчишка упал на четвереньки, пытаясь проползти мимо Вали, а мужчина схватил камень и запустил в него.

«Убей сто врагов ради меня». Слова были грубыми, но Вали вспомнил, что подразумевала под ними Адисла: «Вернись. Снова будь со мной». Воспоминание задушило в нем гнев, и он застыл на месте. Мальчик проскочил мимо него и крикнул отцу, чтобы тот тоже бежал. Отец повторил его маневр, метнувшись к оленю, который совсем обезумел.

Люди отвязали испуганное животное и побежали за ним, в панике скатываясь со склона едва ли не кувырком. Вали подошел к выходу из пещеры, сел, тяжело дыша, и смотрел им вслед, пока они мчались по равнине в сторону моря. Снег уже не падал, но правильно определить расстояние все равно было трудно.

Вали понял, что его бьет дрожь. Его терзало настойчивое желание убить людей, однако он сумел его побороть — побороть болезнь или заклятие, наложенное на него, — и победил. Так он сможет вернуться к Адисле.

Люди пробежали еще немного и остановились. Они оглянулись на него, увидели, что он не преследует их. Они заговорили, и Вали сразу же понял, что они спорят, — порыв ветра принес с собой охватившее их смятение. Затем один из них побежал к морю, к тому далекому острову, а второй подозвал и поймал оленя. Он достал из привязанной к спине животного торбы какой-то предмет, похожий на широкое блюдо, потом отпустил оленя и побрел обратно к Вали.

Вали ничего не ощущал, глядя, как возвращается человек, — с тем же равнодушием он взирал на небо или море. Мужчина медленно приближался. Он бил в бубен. Ритм отличался от того, который привык слышать Вали, который привел его сюда, но умолк, когда он вошел в пещеру. Мужчина бил в бубен медленнее и ровнее, сопровождая удары звучным пением. Вали ощутил запах страха, но еще и радостного волнения. Человек подошел ближе, остановившись в итоге у подножия каменистого холма, в котором находилась пещера. Он стоял внизу, не сводя глаз с Вали, колотя в бубен и подавая ему какие-то знаки.

Все это не имело для Вали никакого смысла, он заблудился внутри себя, накрепко заперев дверь, ведущую на бойню его сознания. Он знал, чего ему хочется: сожрать этого дурака, который стоит перед ним, а потом догнать второго и сделать с ним то же самое. Только он не станет этого делать. Но почему? Он позабыл причину, знал только, что очень важно сдержать порыв. Вали слышал биение сердца мужчины, чувствовал, как во всех уголках его тела пульсирует кровь, едва ли не ощущал в воздухе вкус человека.

Дыхание мужчины было жарким от волнения, кожа лоснилась от страха. Грохот бубна достиг своего апогея, человек бешено заколотил по натянутой коже, особенно звучным ударом обозначил конец песни и бросил колотушку к ногам Вали, глядя на него широко раскрытыми глазами, в которых читались вызов и ожидание. В следующий миг его лицо исказилось. Заклинание не подействовало. Вали, теперь уже не столько оборотень, сколько волк, вырвал сердце у него из груди.