Книга: КВАZИ
Назад: Глава десятая Старичьё и заложники
Дальше: Глава двенадцатая Дознаватель и Инспектор

Глава одиннадцатая
Ветрянка и телефон

Гражданка Прилукина, Анна Романовна, сорока семи лет, домохозяйка, в прошлом – работница туристической фирмы, сидела на кухне и рыдала.
Михаил сидел напротив неё и терпеливо ждал. Я расхаживал по квартире – то заглядывал в комнату Милы, ученицы девятого класса, шестнадцатилетней девочки, посещавшей биохимическую секцию профессора Томилина, где возились с ноутбуком ребята Маркина, то возвращался на кухню.
– Милочка такая скромная! Такая воспитанная! – рыдала Анна Романовна. – Она даже с мальчиками не гуляла совсем. Всё в школе или с подружками…
– Не плачьте, Анна Романовна, – терпеливо сказал Михаил. – Возможно, ничего не случилось. Где она могла задержаться?
– В библиотеке? – безнадёжно предположила Анна Романовна. Схватила лежащий на столе мобильник, в очередной раз набрала телефон дочери. Снова зарыдала. Телефон не отвечал.
Весь состав секции юных биохимиков был задержан. Ну или взят под охрану. Как угодно. Весь, кроме Милы Прилукиной и знакомого нам Руслана Файзулина. Их дома не оказалось, телефоны не отвечали.
Из одиннадцати человек только трое, судя по медицинским картам, не болели ветрянкой. Одного потенциального носителя вируса уже изолировали, я даже не пытался узнавать где. Наверняка в помещении высшей биологической защиты.
Впрочем, и всех остальных на всякий случай тоже изолировали.
А вот Милу и Руслана мы взять под охрану не успели.
– Может быть, родственники? – продолжал Михаил. – Бабушки, дедушки…
Анна Романовна махнула рукой:
– Да они все уже… восстали… Разве что двоюродный дядя, Павлик… Так он седьмая вода на киселе, Милочка и адреса-то его не знает…
Михаил всё же записал адрес дяди Павлика, передал его гэбэшникам, не проявившим особого энтузиазма, и продолжил общаться с Анной Романовной.
Судя по её рассказу, Милочка была девочкой-одуванчиком, мечтающей стать учёным, всегда слушавшейся маму и папу и вообще лишённой недостатков. Разве что здоровье у неё было хрупкое, болела часто…
– А ветрянкой не болела? – спросил я на всякий случай.
– Ну как же не болела? Болела, – всхлипывая, сообщила Анна Романовна.
Мы с Михаилом переглянулись.
– Точно? – спросил я. – В медкарте нет.
– Да она и сама не знает, – вытирая слёзы бумажным полотенцем, сказала женщина. – Ей три годика было, соседский мальчик заболел – так мы специально её в гости поиграть привели, чтобы заболела. У маленьких же легко ветрянка проходит, а взрослые тяжело болеют…
Интересно, а что будет, если Томилин ввёл вирус девочке с иммунитетом? Она не заболеет? Или заболеет, но легко? Или умрёт?
Вообще – на что он рассчитывал? Что заражённые дети будут распространять заразу и сами тоже умрут? Большие ведь уже, Руслан так под два метра ростом…
– Жалко, что Томилину в голову не влезть… – сказал я.
– Томилину? Профессору? – напряглась мать. – А он-то здесь… О Господи! Он растлевал мою Милочку? Он её похитил? Он её насилует?
– Да нет, что вы! Он вообще уже мёртв, – вступился я за покойного. – Окончательно и бесповоротно. Мы всего лишь считаем, что ваша дочь могла заразиться в институте. Ветрянкой.
Анна Романовна посмотрела на меня с подозрением, но замотала головой:
– Нет-нет. Ветрянкой она болела…
Из комнаты девочки появился один из гэбэшников с телефонной трубкой в руках. Молча подал мне мобильник.
– Денис, – сказал Маркин.
– Владислав, – ответил я.
– Все мы имеем какие-то скелеты в своих шкафах.
– Ага, – сказал я.
– Надо закрывать чужие шкафы, если случайно их открыл.
– Да я и не собирался заглядывать, – сказал я.
Маркин помолчал. Потом сказал чуть мягче:
– Это личные семейные отношения. И это не было моим выбором. Такой характер.
– Я понимаю, – сказал я. – Точнее, нет. Вообще не понимаю, о чём ты говоришь!
– Хорошо, – решил Маркин. – Можете там не суетиться. Мы, кажется, нашли девочку.
– Где? – быстро спросил я. – Как?
– Её телефон выключен, но это же ничего не значит, – туманно сказал Маркин. – Недалеко от вас. Думаю, в течение получаса всё станет ясно. Вы там не нужны, ждите пока в квартире матери.
Я вернул мобильник и кивнул Михаилу. Тот, похоже, всё понял.
Теперь нам оставалось только ждать.
* * *
…В кафешке «Шашлык-машлык», куда мы зашли перекусить, было не очень-то уютно и пахло пригорелым мясом. Повар у электрического мангала тоже энтузиазма не внушал.
Поэтому я вслед за Михаилом заказал порцию овощей-гриль.
Интересно, что полное вегетарианство и тончайшее обоняние кваzи не мешало им нюхать скоромное.
– Становишься кваzи, – заметил Михаил.
– О Боже мой. Ты пошутил, – пробормотал я. – Причём почти удачно. Нет-нет, я не становлюсь кваzи, я привыкаю к будущему.
Михаил разлил по стаканам бутылку минералки и сказал:
– В любом случае я рад, что с девочкой всё в порядке.
– Аналогично, – сказал я без особой уверенности.
Со скромной девочкой Милой всё и впрямь было в порядке. Хотя когда спецназ выбил одновременно двери и окна, ворвавшись в квартиру её одноклассника, где спецслужбы и запеленговали отключённый мобильник, Мила была не в восторге.
Как и её одноклассник Женя (скорее всего, по мнению своей матери – столь же скромный, занятый учёбой и не интересующийся девочками). Я искренне надеялся, что сегодняшнее происшествие не сделает его импотентом на остаток жизни. Парень молодой, гормоны бурлят, как-нибудь переживёт ту неловкую ситуацию, когда в самый волнительный момент на тебя наставляют десяток стволов суровые мужики в бронежилетах и балаклавах…
Похоже, профессор Томилин выяснил, что девочка Мила всё-таки болела ветрянкой, и заражать её не стал. Из одиннадцати юных биологов – девять в детстве «играли в зелёных леопардов». Не болели только Руслан и ещё один мальчик, с редким патриотическим именем Пулирон, которого задержали и изолировали в Сочи, куда он поехал на шахматный турнир. Был ли юный Пулирон инфицирован или нет, пока было неясно, но, во всяком случае, контагиозным он пока не стал.
– Что мы ещё можем сделать? – спросил я.
Михаил подумал.
– Свои контакты я исчерпал. У тебя есть идеи?
Я покачал головой.
В общем-то одна идея была. Крутилась в голове с момента встречи с Викторией в подъезде. Но больно уж тонкая ниточка…
Достав смартфон, я вывел на экран карту Москвы. Увеличил нужный район, покрутил. Задумался.
Как ни странно, но хвостик у ниточки нашёлся. Вот только та ли это была нить…
– Маркин с нами своей информацией не поделится, – продолжал Михаил. – Так что мы имеем? Раньше Виктория пряталась где-то в городе одна, найти её мы не могли. Теперь прячется вместе с мальчишкой, которого мы по глупости оставили без наблюдения. Нет, Денис. Мы ничего не можем сделать.
– Может, и он… точно так же, как Мила? – с надеждой спросил я.
– Точно так же? Уединился с одноклассником и изучает таинства секса? – Михаил приподнял бровь.
Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять – он снова пошутил.
– Да ну тебя! – сказал я. – Уединился с одноклассницей. Или пьёт пиво с одноклассником.
– Будем надеяться, – согласился Михаил.
И он, и я понимали, что это не так.
Руслан ушёл из дома после бурного разговора с матерью, до которой дошло, что её ребёнок ввязался в очень неприятную историю. Я не сомневался, что эта тихая, живущая сыном женщина способна превратиться в сурового семейного диктатора.
Ради блага сына, разумеется.
В общем, Руслан выдержал долгий разговор, в ходе которого уверял мать, что становиться немедленно кваzи передумал, что ни к каким заговорам, преступлениям и прочим гадостям непричастен. Но то ли мать на него слишком надавила, то ли взыграло подростковое упрямство – парень хлопнул дверью и ушёл.
А самое печальное, что у подъезда его встретила молодая женщина, поговорив с которой Руслан несколько раз оглянулся на свои окна – и пошёл куда-то в сторону метро с женщиной. Дальше след обрывался. Зафиксировавшая это камера не была оборудована тепловизором, поэтому мы не знали – кваzи или человек встретил Руслана, и Виктория ли это. Облик кваzи меняли слишком легко, чтобы на изображение можно было полагаться.
Но я был уверен, что это она.
– Мы ничего не можем сделать, – сказал я задумчиво. – Что ж. Пойду в кино с сыном.
– Тоже вариант, – сказал Михаил.
– Нет. – Я хлопнул по столу ладонью, заставив повара подозрительно посмотреть на меня. Наверное, он решил, что я расстроен качеством его продукции. В принципе он был прав – если бы не грядущая катастрофа, я бы ему высказал своё мнение о его кулинарных способностях. – Надо. Что-то. Делать.
– Ну? – с надеждой спросил Михаил.
– Все ваши шпионские методы не работают, – пробормотал я. – То ли методы лишь для кино годятся; то ли шпионы из вас, как из мёда – пуля; то ли Виктория лучший шпион, чем вы. Значит… значит, будем работать по старинке.
Михаил нахмурился.
– Ты же участковый был, – напомнил я. – Не забыл ещё, надеюсь, методы оперативно-сыскной работы? Позвони Сашке, скажи, что будешь поздно.
– Кому? – Михаил осёкся. – Ну да. Сейчас.
Я тоже достал смартфон и набрал номер.
– Да, Денис? – сказала Настя.
– Ты не занята? – спросил я. – Впрочем, ерунда. Ты мне нужна.
– Похоже на признание в любви, – сказала Настя.
– Увы, нет, – сказал я. – Ты мне нужна, приезжай к Преображенке.
– Денис, это ты у нас крутой помощник крутого кваzи. А я на работе. Проверяю отпечатки пальцев на украденном утюге.
– Каком утюге?
– Электрическом, с паром. Или тебе фирму надо знать?
– Бросай свой утюг, только выключить не забудь. Ты мне нужна. Царице скажи, что тебя срочно вызвал Бедренец.
– Правда?
– Проверять она не станет, но правда. Приезжай. Дознаватель, агент и эксперт – это сила!
Закончив разговор, я спрятал телефон и обнаружил, что Бедренец смотрит на меня.
– Чего? – спросил я.
– Был такой старый телесериал, ещё советских времён, – сказал он. – Там преступления раскрывали следователь, инспектор уголовного розыска и эксперт-криминалист. «Знатоки». Но ты вряд ли видел.
– А, – сказал я. – Не видел, конечно. Не те у меня годы. Знатоки… Это же вроде телеигра такая была, на деньги? Рулетку крутили… Это как-то связано?
Кваzи вздохнул.
– Нет.
– Интересный хоть сериал? – спросил я. – Стоит найти, посмотреть? Что они расследовали?
– Да ты не поверишь, всякую фигню, – признался Михаил. – Кража рулона сукна на фабрике…
Я подумал немного.
– Ты знаешь, Михаил, а я бы вовсе не отказался, чтобы у нас самым сложным делом была кража рулона сукна.

 

К вечеру на небо наползли тучи – гадкие, серые, не обещающие дождя, но придающие всему унылый вид. Вообще-то Москва, как и любой большой город, любит ночь, дождь и туман – они скрывают и огрехи городских служб, и дурацкие граффити, и бестолково суетящихся жителей мегаполиса. Но от этой облачности стало только гадко на душе.
– Если вы хотите, чтобы я взяла след, – сказала Настя, – то поторопитесь. А то дождём всё смоет. Тяв-тяв!
Я укоризненно посмотрел на неё.
– Ну а чем я ещё могу помочь? – спросила Настя. – С чем работать-то? Выдернули меня со службы, а у гражданина из дома похитили телевизор, коллекцию музыки и видео объёмом пятнадцать терабайт, модную куртку и утюг.
– Утюг как-то выбивается из ряда, – сказал я.
– Видимо, и преступник понял, что погорячился. Бросил утюг в мусорный бак возле дома… Ну так что вы хотите?
Она обвела взглядом меня и Михаила.
– Это всё его замысел, – сказал кваzи. – Я уже иссяк. Виктория похитила мальчика, предположительно заражённого смертельным вирусом.
Настя сразу посерьёзнела.
– Маленький мальчик?
– Пахать на нём можно. Но это роли не играет. Их надо найти, иначе мы все умрём.
– Как страшно жить, – сказала Настя. – Так что нам делать, Дениска?
– Идти к мальчику домой бесполезно, – сказал я, глядя на клумбу возле дома. Там была заметна вмятина – место, где приземлился выпрыгнувший из окна Михаил. – Ничего нового нам не скажут.
– Тем более, там наверняка сидят люди Маркина, – меланхолично добавил кваzи.
– Все камеры в округе давно уже отработаны, информация считана, – продолжал я. – Остаётся скучная нудная оперативная работа…
Я помолчал, оглядываясь.
Ага.
Вон она, камера, которая запечатлела подъезд и уводящую Руслана женщину. Камера старая, простенькая, даже без поворотного механизма. Так… вот сектор обзора. Вход в метро там… где-то здесь они должны были выйти из поля зрения камеры. А возле метро попали бы в новые камеры, включая инфракрасные, которые чётко выделяют кваzи из толпы людей.
– Где-то на этих вот двадцати метрах, – сказал я, – они свернули. Вряд ли через Большую Черкизовскую… скорее, пошли между домами, параллельно Краснобогатырской…
Стараясь выглядеть абсолютно уверенным, я зашагал вперёд. Михаил и Настя, переглянувшись, пошли за мной.
– Я полагал, что мы будем расспрашивать старушек, глядящих в окна, курильщиков у подъездов, дворников… – сказал Михаил.
– Здорово бы, – сказал я. – Самый лучший метод. Только времени нет.
– Наверняка тут есть веб-камеры, направленные в окна, – сказала Настя. – Если уж хочешь от меня помощи, могла бы поискать…
– Только если на ходу, – сказал я.
Как ни странно, Настя не обиделась. Хотя и пытаться взломать на ходу все точки доступа в районе не стала.
А жаль. Было бы как в голливудском боевике.
Мы прошли несколько жилых домов, разной степени высотности, пересекли улицу Хромова, миновали ещё несколько домов. У одного из домов бабулька раскачивала взад-вперёд коляску-люльку. Такие используют, когда ребёнок совсем маленький. А бабушки твёрдо уверены, что младенцу следует как можно больше спать на свежем воздухе, даже если рядом шумные автострады. Бабушка была во вполне старушечьем платье из линялого цветастого ситца, но на голове вместо платка носила берет. Почему-то это показалось мне хорошим знаком.
Я подошёл к бабушке, достал удостоверение, показал.
– Дайте-ка внимательно гляну, – сурово сказала бабушка. Изучила удостоверение, потом заметила: – Не ваш район!
Вот же какие все у нас юридически грамотные стали!
– Иду по следу опасного преступника, – сказал я. – Сегодня днём, около трёх. Где-то здесь проходил юноша, совсем ещё мальчик, в сопровождении женщины средних лет.
Бабушка пожевала губами. Потом изрекла:
– Не женщина это была, а кваzи. – Она глянула на Михаила и уточнила уже у него: – Кого ищите-то? Парня или тётку?
– Обоих, – сказал Михаил. – Женщина преступница, мальчик в опасности.
– А что ж так, по старинке? – спросила бабушка. Было такое ощущение, что она чётко определила Михаила как главного. – Где же ваши камеры-фигамеры, дроны-клоны?
– Так мы же не мир спасаем, – сказал я. – Кто нам такую технику доверит…
Бабушка с сомнением посмотрела на меня:
– Не мир, значит… Вон туда они пошли.
– Парень шёл добровольно? – уточнил Михаил.
– Добровольно, – кивнула старушка. – Всё жаловался на что-то, возмущался. Она его успокаивала.
Мы двинулись дальше и дошли до следующей улицы. Я посмотрел на табличку и хмыкнул.
– Знаменская улица, – сказала Настя. – Это что-то значит?
– Как думаешь, инспектор, значит? – спросил я Михаила. – Пренебрегаем знаками или нет?
– Ну ты и жук, – сказал кваzи. – Не те у тебя годы, значит, «Знатоков» смотреть?
– Я просто начитанный, – ответил я. – Налево-направо… Пошли направо.
И мы двинулись по улице. Настя, кажется, немного обиделась и ничего больше не спрашивала.
– Ты не обижайся, – сказал я. – Тут много всего случилось… В общем, я был совершенно серьёзен – мальчик заражён вирусом оспы. Ветряной. Но мутировавшей. Вот-вот он станет заразен – и все взрослые вокруг начнут умирать. Я надеюсь, что эпидемию удастся локализовать, если мы не позволим Виктории уйти с вирусом, но… В общем, идём мы так практически от отчаяния. Но я вначале поглядел на карту, пока всё подтверждает мою идею…
– Какую? – заинтересовался Михаил.
– Далеко они уйти не могли. Виктория понимала, что за неё взялись всерьёз. Камеры, дроны… всё прочее. У неё заготовлено убежище поблизости. Но в данном случае убежище должно быть специфическое. Ладно, поглядим.
– Если у тебя заранее была догадка, – нахмурился Михаил, – то нечего было терять время. Сразу бы проверили твоё убежище…
– Не моё, – поправил я. – Лучше проверить… Стоп!
Я остановился, указал на здание кафе-бара с надписью «У Михалыча». Значок «Дружелюбны к кваzи» чётко выделялся на дверях. На открытой веранде, прячущейся за изгородью из вьющихся растений, сидело несколько компаний едоков.
– Это и есть убежище? – спросил Михаил, едва не делая стойку.
– Нет. Но парень из-за всех разговоров и ссор не успел поесть. Виктории, полагаю, тоже было не до обеда. Я думаю, они могли сюда зайти.
Михаил вздохнул, но спорить не стал.
Я первым зашёл на открытую веранду, поймал за руку пробегающую мимо молоденькую официантку с полным подносом тарелок и рюмок.
– Садитесь, я приму заказ! – пискнула она.
– Особая полицейская операция, капитан Симонов, – прошептал я ей на ухо. – Хозяина сюда, быстро.
Глаза у официантки округлились, она растерянно поставила поднос на свободный стол и метнулась в глубину зала, к служебной двери.
Едоки заинтересованно смотрели на меня.
– Ваше? – спросил я ближайшую компанию из трёх немолодых мужиков. Те закивали. – Так берите.
Официантка вернулась в сопровождении невысокого худощавого кваzи, совершенно лысого и чуть лупоглазого. Увидев Михаила, он нахмурился и внезапно стал очень, очень, очень почтителен.
– Ты знаешь, кто я, – сказал Михаил.
Кваzи кивнул, протянул руку:
– Да. Юрий Михайлович, владелец этого заведения… Что-то случилось?
– Ориентировку, прошедшую четыре дня назад, помнишь? – спросил Михаил.
– Виктория? – уточнил Юрий Михайлович и прижал руку к сердцу. – Да, но что…
– Женщина-кваzи с молодым пареньком сегодня обедала у вас?
Юрий Михайлович жестом подозвал официантку. Виновато сказал:
– Я же не в зале. Я в кабинете. Я вообще стихи пишу, а это… так… чтобы деньги были на издание… Машенька, ориентировку на Викторию помнишь?
– Да! – горячо подтвердила та.
– Не появлялась сегодня?
Машенька на миг задумалась.
– Нет… В обед заходила кваzи с парнем молодым, как раз бизнес-ленч закончился, но я им предложила, она сказала, что не надо, взяли капустные котлеты и компот… Но она не похожа! Ростом подходит, а лицо совсем другое!
– Молодая ещё, – виновато сказал Юрий Михайлович. – Простите, может, это и мой недочёт… надо было попросить звать меня в зал при появлении любой кваzи…
– Куда они пошли потом? – спросил я. – Вспомни, девочка. Очень надо! Они на веранде были?
Маша кивнула.
– И пошли… потом… – продолжал я.
– Туда! – Маша вытянула руку. – Вон туда, через Халтуринскую, мимо гимназии… она меня спросила, пройдут ли там на Тюменскую…
– Пошли, – сказал я. – Кажется, я не ошибся.
– Позвольте подарить вам по книжке моих стихов! – виновато предложил Юрий Михайлович. – Новый сборник, я назвал его «Этот бессмертный».
– Живы будем – зайдём, – пообещал я.
И мы двинулись вслед за Викторией и Русланом.
К сожалению – с задержкой в шесть часов.

 

Борис моему появлению искренне обрадовался.
– Дениска! Студент, ах ты ж… – Он явно хотел добавить что-то грубое, но почему-то сдержался. – Как разыскал-то меня?
– Интернет, – сказал я, переминаясь на пороге. – Наткнулся на твой блог, вспомнил…
– Ты заходи, заходи! – Борис потащил меня в квартиру.
Жил он на окраине Москвы, из окон был виден периметр МКАДа, в просторной трёхкомнатной или даже четырёхкомнатной квартире. Впрочем, для его семьи она была маловата – у Бориса оказалось четверо детей, с воплями носящихся по квартире.
– Надо возрождать человеческий род, – с серьёзным видом сказал бывший сержант. – Валька! Валька, не бей Машеньку!
Я даже не понял, кому была адресована команда – Машеньку, старшую девочку лет восьми, колотили и младший брат, и младшая сестра. Куча мала с визгом и хохотом вывалилась из гостиной.
– Жена в магазин пошла, сразу хулиганить начали, – добродушно сказал Борис.
Он постарел, именно постарел – если десять лет назад мне казалось, что мы почти ровесники, то теперь я понимал – Борису под полтинник. Да и вообще изменился.
– Волос у Вилли вылез, а живот у Вилли вылез ещё больше, – хохотнул Борис, поймав мой взгляд. – Ну да это ничего. Работа сидячая.
– А где ты…
– Вернулся в универ, закончил журфак, – сказал Борис. – На телевидении работаю. Программа «Домашний садик», знаешь?
– Это как устроить маленькую дачу на балконе? – поразился я.
– Ну можно сказать и так. Очень высокий рейтинг, между прочим. Людям-то хочется возиться с зеленью, своими руками что-то выращивать, а мало у кого дачи в охраняемых зонах… А ты, ты-то как?
– Полицай, – сказал я. – Мент. Дознаватель смертных дел.
Улыбка на лице Бориса увяла.
– Головы восставшим рубишь… – пробормотал он. – Значит, не нашёл своих…
– Не нашёл, – подтвердил я. – Да ты же сразу понял, что уже не найти. Только меня, салагу, утешал.
Борис похлопал меня по плечу и повёл на кухню.
Когда пришла его супруга, мы уже ополовинили бутылку водки, закусывая её солёными помидорами из банки. Женщина сурово посмотрела на меня, потом на Бориса.
– Милая, это Денис! – засуетился Борис. – Помнишь, рассказывал? Студент, семью свою искал в Замкадье… Денис, это моя Юлечка.
Юля немного подобрела. Мне были сказаны подобающие случаю слова, я восхитился уютом квартиры, воспитанностью детей и карьерой своего бывшего сержанта. После этого Юля достала из холодильника сыр, огурцы, банку соевой икры. Пояснила:
– Мы мяса не едим, уж извините. Ничего?
– Да ничего, конечно, – виновато сказал я. – Простите меня, дурака, пришёл с пустыми руками.
– Ты не подумай, что я на отбивную не зарабатываю! – запротестовал Борис. – Идейная позиция! В будущем всё равно не станем мяса есть, так нечего привыкать и в этой жизни.
– А, – сказал я. – Понимаю.
Борис отвёл взгляд.
– Я к детям пойду, – пригубив рюмку, сказала Юля. – А вы посидите, мальчики. Только недолго. Боря, тебе через полчаса детей в поликлинику вести, помнишь?
– Разве не в четверг? – удивился Борис и тут же стукнул себя по голове. – Ну да, да, как же я забыл… Конечно! Мы по рюмке ещё…
Выпили мы, конечно, не по рюмке. Бутылку допили.
Но в полчаса уложились, после чего я быстренько распрощался, избавив Бориса от необходимости изображать сборы в поликлинику.
Время сильно меняет людей.
Кого-то к худшему, кого-то к лучшему.
Но меняет неизбежно и безжалостно.
* * *
До заброшенных корпусов пятьдесят четвертой городской больницы мы дошли минут через десять.
– Когда Виктория подкараулила меня в подъезде и треснула по голове, – объяснил я по пути, – она забеспокоилась, не слишком ли сильно ударила. Спросила, есть ли рядом «работающая больница». Я как-то сразу не обратил внимания. А потом это меня зацепило. «Работающая!» Зачем уточнять? Забеспокоилась – так спросила бы, есть ли рядом больница. А если уточняет…
– То имела дело с закрытой больницей, – закончила за меня Настя.
– Верно. Больниц-то в Москве в своё время позакрывали много. Что-то укрупняли, что-то закрывали в рамках экономии… ну, экономический кризис, всё такое… Кое-где построили на этих местах дома и офисы. А некоторые так и стоят, рассыпаются. Нет денег ни на ремонт, ни на снос. Я подумал, может, она где-то прячется там… или схрон у неё… глянул по карте – совсем недалеко от дома Руслана есть такая. Если мы исходим из того, что Виктория знала, кто из подростков инкубатор вируса, то могла приготовить рядом лабораторию. Для извлечения.
Настя передёрнула плечами, но ничего не сказала.
– Очень опрометчиво с её стороны, – сказал Михаил. – Но всё бывает. Вызовем подкрепление?
– Сам решай, – сказал я. – Справимся мы с Викторией?
– Я справлюсь, – спокойно ответил Михаил. – Хорошо, проверим вначале сами.
Корпуса больницы оказались ужасны. Уж не знаю, хорошая ли это была больница в те годы, когда она работала, но сейчас несколько кирпичных пятиэтажных зданий с облупившейся жёлтой краской и панельная семиэтажка выглядели не лучше трущоб Детройта или развалин Глазго. При этом окна в зданиях были целы, пластиковые стеклопакеты сопротивлялись времени куда лучше, чем кирпич и бетон. Забор вокруг заброшенной больницы тоже был в порядке – основательные кирпичные столбики с металлической решёткой между ними, всё аккуратно подкрашено и даже подштукатурено. Заборы удивительная вещь – они живут куда дольше, чем дома, вокруг которых построены.
Всё-таки начал накрапывать дождь, совсем мелкий и редкий, но неприятный. Летний дождь должен быть сильным, быстрым, коротким, освежающим город. А это была какая-то унылая, почти осенняя моросень.
– И что будем делать? – спросила Настя. – Блуждать по всем корпусам?
– Не надо блуждать, – неожиданно сказал Михаил. – Смотрите…
Он протянул руку, и, проследив его движение, мы увидели в окнах шестого этажа панельного здания слабый свет. Совсем неяркий. Но стемнело уже достаточно, чтобы быть уверенными, это не отражение на стёклах.
– Могут быть бомжи, – предположила Настя. – Или молодёжь собралась в заброшенном доме, развлечься без взрослых…
– Или ролевики играют в «Тайный город», – сказал я. – Не будем множить сущности. Достанем наши бритвы Оккама…
– И залезем в окна Овертона, – продолжил Михаил.
Нет, он определённо делал успехи в своих попытках пошутить.
Как ни странно, но мы дольше провозились, перебираясь через ограду (обычно в любом заборе есть дырка, даже если это забор сверхсекретного военного завода, но тут мы не сразу нашли выломанный прут), чем забираясь в здание.
Дверь была просто-напросто открыта, лишь слегка притворена. Старая табличка над дверью гласила, что перед нами «Хирургический корпус». Я скорее ожидал увидеть «Инфекционное отделение», но, вероятно, его в больнице не было.
– А фонарики кто-то взял? – поинтересовалась Настя. После чего торжествующе достала из кармана маленький галогеновый фонарик. Я развёл руками и включил лампочку на смартфоне. Михаил негромко сказал:
– Для меня и так достаточно светло.
Вошли мы явно не с главного входа, но почти сразу, через короткий коридорчик, вышли в вестибюль. Здесь всё было куда более разрушено, чем снаружи. Может быть, малолетнее хулиганьё, забираясь в здание, удовлетворяло свою страсть к разрушению на мебели и оборудовании, не трогая окна, чтобы не привлекать внимание?
Стеклянная перегородка регистратуры была вся разбита вдребезги. На стенах виднелись какие-то идиотские граффити. Несколько старых разбитых мониторов, ещё с кинескопами, не вру, валялись на полу. Дряхлые диваны и кресла с дешёвой синтетической обивкой были вспороты, будто кто-то, начитавшись «Двенадцати стульев», искал зашитые в них драгоценности.
– Свинство какое, – пробормотала Настя, водя вокруг тонким лучиком света.
Я подумал, что она права. Вещи имеют право умирать достойно, так же как и люди. Тем более вещи, которые честно служили свой срок. Понятное дело, что при закрытии больницы никому уже не нужен был этот старый хлам, но лучше бы его вывезли на свалку.
– Наверх, – тихо сказал Михаил. И двинулся к лестнице.
Лифты, конечно же, не работали. Мы тихо поднимались по лестнице, в какой-то момент я подсветил пол впереди и удовлетворённо кивнул. Конечно, я не следопыт, не индеец и не Шерлок Холмс. Но то, что люди тут шли, и совсем недавно, было прекрасно видно.
Мы миновали первое и второе хирургическое, рентгенологическое, отделение физиотерапии. Михаил уверенно остановился на пятом этаже возле полуоткрытой двери. Посмотрел на нас.
Я поднял смартфон, кивнул.
«Гнойная хирургия».
Ну где же ей ещё было обосноваться. Там, где имеют дело с инфекциями. Сохранилось какое-то древнее оборудование…
Михаил аккуратно толкнул металлическую дверь. Та открылась, совершенно беззвучно, как во сне. В коридоре было чуть-чуть светлее – свет шёл из конца коридора.
Я достал было пистолет, потом спрятал его в кобуру и извлёк из ножен мачете. Пистолет достала Настя, посмотрела на меня с вопросом. Я кивнул. Да, если надо стрелять – то надо будет стрелять. Я не сомневался, что Настя не дрогнет.
И мы пошли к свету по пустынному коридору, мимо приросших к полу каталок, мимо перевёрнутого стола дежурной медсестры, мимо распахнутых дверей в палаты, где над пустыми койками свисали вывернутые из стен провода и трубки. Кто-то здесь похозяйничал, не мародёрствовал, а тупо крушил всё подряд. Может быть, не любил медицину?
А потом я услышал звук – тихий, но узнаваемый.
Стон.
Михаил на миг замер. И ускорился – рванулся вперёд легко, уже не таясь, будто спринтер на соревновании. Я кинулся следом, непроизвольно заметив, что Настя, молодец, не спешила, держалась позади. Учитывая, что у неё был пистолет – правильное решение.
Вслед за Михаилом мы вбежали в помещение в конце коридора. И так же как он – остановились.
Уж не знаю, зачем в обычной больнице, в хирургическом отделении, пусть даже гнойном, была такая изолированная палата. Но помещение было разгорожено стеклянной стеной, с маленьким тамбуром-шлюзом, где горела фиолетовым светом бактерицидная лампа на стене. За стеной, в маленькой палате с выкрашенными в зелёный цвет стенами, с умывальником и унитазом в углу, лежал на металлической койке (между прочим – застеленной белой простыней) Руслан. Парень был в одних трусах и, судя по пятнам, недавно обмочился. Неудивительно – он то и дело крутил головой и подёргивался в беспамятном бреду…
Рядом с Русланом на тумбочке стояла пластиковая бутыль с водой и электрический фонарь с лампой дневного света.
Ещё один фонарь был снаружи, на столе. Рядом с гудящим автоклавом, какими-то инструментами в лотках, пузырьками и пробирками. Ещё на столе лежал простенький мобильник с пятью пропущенными звонками. Номер звонившего был неопределён. На одиноком стуле был брошен белый медицинский халат.
Вообще эта комната выглядела очень аккуратно прибранной. А судя по шумящему автоклаву, светящейся бактерицидке и шороху вентиляции – ещё и подключённой к электричеству. Я нашёл выключатель, щёлкнул – внутри выключателя что-то подозрительно затрещало, но над головой неохотно, с задержкой, загорелось несколько трубок дневного света. Примерно четверть из имеющихся.
Виктории, разумеется, тут не было.
– Мы опоздали, – сказал Михаил, глядя сквозь стекло на Руслана. – Мальчик заболел. Проклятие! Если бы мы изолировали его утром…
Юноша снова забился на койке. Зашарил рукой, то ли бесцельно, то ли пытаясь найти воду. Зацепил бутылку, та упала на пол, вода струйкой потекла по полу.
Руслан застонал. Звук шёл не от палаты, а от стола – я приподнял лист бумаги, под ним обнаружилась включённая «радионяня» в виде смешной чёрно-белой панды. Глаза панды светились зелёными огоньками.
– Ему плохо, – пробормотала Настя. – Ему же очень плохо…
– Ему не плохо, он умирает, – сказал я. – Настя, проверь всё, попытайся понять – успела Виктория взять пробы вируса или нет…
С трудом оторвав взгляд от Руслана, Настя подошла к автоклаву, глянула на огоньки, стала разглядывать инструменты на столике. Михаил подошёл к стеклу, всмотрелся. Попросил:
– Настя, дай фонарик…
Яркий луч света упал на лицо юноши, тот замотал головой, словно пытаясь его прогнать. Теперь ярко-красная сыпь была видна совершенно отчётливо.
Ветрянка.
Или суперветрянка.
Или смертельная ветрянка.
Или московская ветрянка.
В общем, как-нибудь врачи её назовут.
– Мне кажется, она взяла образцы, – сказала Настя. – Кровь… может быть, ткани. Инструменты стерилизуются. Сейчас тут, наверное, безопасно. Я не знаю, как она работала, но скорее всего – безопасно. Денис, тебе лучше уйти.
– Нам всем надо уйти, – сказал я. – Михаил, звони Маркину, пусть присылает своих ребят, врачей…
Михаил как зачарованный смотрел на Руслана.
Тот снова застонал.
– Может быть, мне стоит войти? – спросил кваzи. – Хотя бы как-то помочь.
– Вам надо искать эту тварь, – сказала Настя. – А войду я.
Я повернулся и увидел, что она надевает медицинскую маску.
– Ты что, думаешь, это защитит? – спросил я. – Ты с ума сошла?
– Наверное, – сказала Настя. – В смысле, наверное – сошла. А защитит ли… не знаю. Но я так не могу!
– Он уже мёртв, – сказал я. – Ты даже не врач!
– Да, не врач, – кивнула Настя. – Поможешь надеть перчатки? Вон в том пакете.
Я выругался. Потом сказал:
– Стоп. Ты никуда не пойдёшь. Один умирающий мальчик, пусть его и жалко, не стоит другой жизни. Если надо – я тебя силой не пущу.
Настя смотрела мне в глаза, но я выдержал этот взгляд. Можно сказать, легко выдержал.
– Мама… – донеслось из радионяни, беспомощно и слабо. – Мама, пить…
– Вот это уже запрещённый приём, – пробормотал я. – Удар под дых. Но я тебя всё равно не пущу… Михаил, да звони же ты!
– Да, да, да, – повторил кваzи и наконец-то достал мобильник. Мы с Настей продолжали стоять, глядя друг на друга.
Потом она сказала:
– Перчатки помоги надеть.
– Перчатки – помогу, – сказал я. – А внутрь не пущу.
– Хорошо, помоги перчатки. И комбинезон. Тут целая стопка одноразовых…
Я как раз помог ей натянуть вторую перчатку, когда мобильник на столе зазвонил. Простецким телефонным звонком, как в старых аппаратах, со времён Белла.
Я нажал на «ответ» и сказал в трубку:
– Что хочешь сказать, тварь?
– Наконец-то ты догадался, – сказала Виктория. – Я уж подумала, что переоценила тебя. Собиралась позвонить на твой номер.
– Что значит «переоценила»?
– Ну когда упомянула про «работающую больницу», – терпеливо пояснила кваzи. – Мне казалось, ты придёшь к правильному выводу раньше. Я уже три часа названиваю… Парень жив?
– Да, – глянув на Руслана, ответил я.
– Хорошо, – сказала Виктория. – Я не хотела, чтобы он умер. Я ввела ему лекарство, которое может помочь… или может убить. Но это всё, что я успела придумать за неделю, над лечением мы не работали. Может быть, парень выживет. Он довольно молод, а ещё лекарство стимулирует иммунитет, и вы всё-таки его нашли, хоть и поздновато… но если не допускать обезвоживания…
Казалось, она уговаривает сама себя. Может быть, так и было.
А ещё, к сожалению, у этого дрянного мобильника был очень громкий динамик. Настя услышала про обезвоживание и стала торопливо натягивать хрустящий синтетический комбинезон.
– Сволочь… – простонал я. – Тварь, почему я тебя не убил, почему…
– Если бы ты меня убил, юноша заболел бы среди людей, а не в изолированной палате, – мягко сказала Виктория. – Началась бы эпидемия. А я не хочу, чтобы люди умирали.
– Тогда зачем… – уже ничего не понимая, спросил я.
– Я не хочу, чтобы и кваzи умерли, – пояснила Виктория. – У вас есть «чёрная плесень» и ваши власти хотят её применить. Теперь у нас есть ветрянка. Равновесие сил. Мой муж… его человеческая натура была слишком агрессивной, слишком бескомпромиссной. Виктор был экстремистом-кваzи, оставаясь ещё человеком. Он выпустил бы вирус на волю или передал бы его тем из нас, кто распространил бы вирус по всему миру. Я надеялась, что, став кваzи, он превратится в более умеренного, но вы всё сломали. Приходится импровизировать. Я не хочу миллиардов смертей. Я хочу спасти всех.
– Денис!
Я опустил руку с телефоном, глядя на Настю в белом балахонистом комбинезоне, с надвинутым на голову капюшоном.
– Не высшая биозащита, – сказала она. Кажется, даже улыбнувшись под маской. – Но что есть…
– Не надо, – сказал я.
– Я ведь человек.
– Я тоже. Но я не иду туда…
– Ты мужчина. Ты по-другому реагируешь, и это правильно.
Настя на миг прижалась губами к моим губам – сквозь маску.
– Не надо… – беспомощно повторил я.
– Иногда так бывает, что от нас уже ничего не зависит, – сказала Настя. – Но ты знаешь, в этот миг становится легко.
Она повернулась и пошла в бокс.
Я застонал. Снова поднёс телефон к лицу. Виктория молчала.
– Как я тебя ненавижу… – сказал я в трубку.
– А мне недоступно это чувство… – задумчиво сказала Виктория. – Но я тебя понимаю. Поверь, мне самой неприятно то, что я сделала, и то, что делаю сейчас. Но миссия, которую я должна выполнить, важнее, чем жизнь двух мальчишек.
Мне показалось, что меня ударили под дых.
– Почему двух? – спросил я, зная, каким будет ответ.
– Потому что Найд у меня.
Я посмотрел на Михаила – он как раз закончил что-то вполголоса бормотать в трубку. Михаил тоже услышал.
– Чего ты хочешь? – спросил я.
Ругаться, угрожать – всё это теперь не имело смысла.
И даже Настя, закрывшая дверь шлюза и входящая в палату, отошла на второй план.
– Выхода из города. Люди Маркина работают хорошо. Но я верю в то, что вы с Михаилом мне поможете. Вы очень хорошо мотивированы.
– Я тебе не верю, – беспомощно сказал я.
– Скажи что-нибудь папе… – донеслось из трубки. Несколько секунд было тихо, потом послышалась возня. Потом Виктория сказала: – Он упрямый мальчик и не хочет быть заложником. Мне придётся сделать ему больно, чтобы он закричал.
– Не надо, – сказал я быстро. – Не делай ему больно. Я верю.
– Выход из города, – сказала Виктория. – Сегодня до полуночи. Иначе Найд умрёт. В качестве дополнительной мотивации – он умрёт болезненно и ему будет очень страшно. И умрёт он окончательно. Я позвоню, Симонов, не теряй телефон.
Я смотрел на Михаила, и в моих глазах, наверное, не осталось ничего, кроме ужаса.
А вот у Михаила – нет. Там ещё было раздумье. Он соображал, так быстро, как могут только кваzи.
– Нам придётся вывести её из города, – сказал я.
– Ты даже не рассматриваешь другие варианты? – уточнил Михаил.
– А ты что, рассматриваешь?
– Кто-то недавно говорил, что жизнь одного умирающего мальчика не стоит другой жизни. Что уж говорить о миллиардах.
Я кивнул:
– Да-да. Ты прав, я говорил. Только не о своём сыне.
– У нас будут проблемы, большие проблемы, – заметил кваzи. – В первую очередь у тебя.
– Не хочешь – справлюсь сам.
– Дай подумать минуту, – попросил Михаил.
Я кивнул. Подошёл к стеклу. Посмотрел на Настю.
Она склонилась над кроватью и поила Руслана из бутылки. Тот жадно пил.
Руслан больше не казался мне славным, но запутавшимся юношей, в силу возрастного максимализма влипшим в дурную историю.
Сейчас я его искренне ненавидел.
Он мечтал стать кваzюком. Он готов был ради этого жрать людей – может быть, не в деталях, но он понимал процесс. Он с жиру бесился, этот парнишка, которому надо было учиться и с девчонками обниматься, а не о превосходстве кваzи над людьми размышлять.
А сейчас он стал источником вируса, опасностью для всего человечества. Хуже того – от него могла заразиться Настя. Из-за него, выносившего в себе вирус, мог умереть Найд.
Нет, не было во мне ни капли благородства и сострадания, никаких возвышенных чувств и мудрости более старшего человека. В семнадцать лет пора уже начинать думать своей головой и отвечать за свои поступки.
Но я уже ничего не мог поделать. Не мог отмотать время назад, не мог остановить Настю.
Единственное, что я мог сделать, что мог попытаться сделать, – спасти сына и остановить Викторию.
– Я всё обдумал, – сказал Михаил. – Денис…
– Да? – глядя на Настю, ответил я.
– Мы не сможем обмануть Викторию. Точнее, сможем, но тогда Найд погибнет. Нам придётся либо остановить её ценой жизни Найда, либо позволить ей уйти в надежде, что она отпустит мальчика.
– Ты о чём?
– Она наверняка потребует вывести её за МКАД вместе с мальчиком. Мстительность кваzи не свойственна, более того – убивать Найда, если мы выполним её требования, глупо и вредно. Так что мы можем поверить её слову. Если выведем – она отпустит мальчика и уйдёт с вирусом. Вот и весь выбор.
– И что выбираешь ты? – спросил я.
– А у тебя есть сомнения?
– Конечно. – Я повернулся к Михаилу. – Ты же его не любишь. Ты разучился любить и дружить, с тех пор как умер. Ты заботился о нём потому, что это «правильно». А что для тебя правильно сейчас? Допустить гибель мальчика или выпустить вирус к экстремистам?
– Справедливость, – глядя мне в глаза, ответил Михаил. – Всегда правильна только справедливость.
– И что для тебя справедливость? Те, кто живёт в Омеласе, и те, кто из него уходит, понимают это слово по-разному.
Михаил стоял, чуть склонив голову в мятой фетровой шляпе, не то раздумывая, не то подбирая слова. За окнами всё сильнее и сильнее шумел дождь.
– Что бы я сейчас тебе ни сказал, – произнёс кваzи наконец, – это ничего не изменит. Ты не знаешь, как я на самом деле думаю. Что я на самом деле чувствую. Как поступлю. Не знаешь, совру я или скажу правду.
– Хоть что-нибудь скажи, – попросил я.
– Ты знаешь, как выйти за МКАД вместе с преступницей, которую ищет вся полиция и спецслужбы Москвы?
– Да, – сказал я. – Знаю.
– Тогда нам надо идти, – кивнул Михаил. – Люди Маркина будут тут с минуты на минуту, а в их решении можешь не сомневаться.
Я кивнул, достал свой мобильник и положил на стол. Вместо него взял мобильник, оставленный Викторией.
– Разумно, – сказал Михаил и положил свой мобильник рядом с моим.
Я легонько постучал по стеклу бокса.
Настя обернулась. Встала, подошла к стеклу. Прижала к стеклу ладонь. Удивительно, но в эту секунду её жест не показался мне пошлым или наигранным – я прижал свою ладонь через стекло.
– Удачи, Денис, – сказала Настя. Движение губ не было видно под маской, а голос раздавался от стола, от весёленькой панды-радионяни. – Не сердись на меня. Я дождусь помощи.
– Настя, может быть, я собираюсь сделать большую глупость… – сказал я. – Тебе лучше рассказать Маркину…
– Не знаю, о чём ты, Денис. Я же тут за стеклом, я ничего не слышу. Я осталась с мальчиком, а вы с Михаилом продолжили погоню за Викторией. Вот всё, что я знаю.
Я кивнул, глядя ей в глаза.
У Насти и у Ольги глаза одного цвета, серо-зелёные. Я только сейчас это понял. Хотя во всём остальном Настя и Ольга совершенно разные.
Но Ольга, наверное, тоже вошла бы в бокс.
Когда ты по-настоящему готов отнять чужую жизнь, надо быть готовым отдать и свою. Потому что за жизнь есть только одна справедливая цена.
Назад: Глава десятая Старичьё и заложники
Дальше: Глава двенадцатая Дознаватель и Инспектор