Глава 29
Капская колония. Кимберли
18 марта 1900 года. 12:00
– Ляксандрыч, а Ляксандрыч…
Что за хрень? Какой Ляксандрыч?
– Ляксандрыч…
Ну я Александрович. Ну и что? Степа? Какого хрена? Откуда он здесь… Стоп… Где?
– Ну сделай же чего-нить, лекарь окаянный… – В голосе, доносящемся до меня как через ватную подушку, прозвучала явная угроза.
– Да дайте же вы ему поспать, Степан Наумыч, а то ведь я могу и приказать!.. – В конце фразы многозначительно повысили голос.
Человека, отвечающего Степану, я уверенно опознал как… как Карла Густавовича фон Ранненкампфа. Лифляндца, говорящего по-русски, не опознать просто невозможно. Что за бред? Он же у меня дома в Блумфонтейне сидит. Интересная раскладка получается.
В первую очередь это означает, что я жив.
И вроде как не в плену.
Рядом врач – значит, в лазарете. Осталось только выяснить, какого хрена Ранненкампф приперся на фронт, бросив вверенных ему дамочек.
Со Степкой все просто: парень приперся проведать болезного – то есть меня.
Возникает законный вопрос: как меня спасли? И главное – кто? Что-то такое я припоминаю… Нет, пора продирать глаза и разбираться.
Осуществить задуманное удалось только частично. Левый глаз открываться категорически отказался, а вот правым я сначала узрел парусиновый потолок палатки, а потом… когда проморгался…
– Ляксандрыч!!! – басом заорал Степан и от избытка эмоций шарахнул кулачищем по больничной тумбочке. – Живой!!! А ты, чухонец, говорил…
– Вон отсюда, хам!!! – В поле зрения появился злой как собака Ранненкампф и категорично указал Наумычу рукой на выход.
– Да ладно тебе, ладно! Я же шуткую… – примирительно зачастил Степа, но, увидев лицо врача, все же поспешно ретировался, перед дверью успев мне подмигнуть. Через пару мгновений на улице раздался торжествующий рев множества луженых глоток, в котором я узнал пару голосов. Ага… мой доблестный каптенармус и Шнитке тоже здесь. Уже хорошо.
– Нет, это черт знает что!!! – завопил врач и умелся наводить порядок. Надо сказать, что это у него получилось. Снаружи мгновенно воцарилась могильная тишина.
Я воспользовался моментом и попробовал проанализировать свое состояние. Голова не болит, но какая-то пустая, левый глаз не открывается из-за плотной повязки. Ноги и руки вроде работают, а вот дышать трудно и больно. И не только дышать: скажу честно, больно делать всё. Удивительно погано себя чувствую. Вот же, суки, отдубасили… Но надо признать – легко отделался. Везунчик, однако. А все же: как и кто меня спас?
– Как вы себя чувствуете, Михаил Александрович? – Фон Ранненкампф вернулся с чрезвычайно довольным лицом.
– Терпимо, а…
– А вот особо разговаривать я вам не рекомендую… – И доктор ловко вставил мне в рот градусник.
– Да нет у меня жара… – Я так же ловко выплюнул его назад. – И вообще, давайте повременим с этим. Рассказывайте.
– Как вам угодно, – недовольно скривился Ранненкампф. – Но хочу напомнить – я все-таки ваш лечащий врач, и…
– Карл Густавович…
Врач тяжело вздохнул:
– Ладно. Что вас интересует?
– Какое сегодня число?
– Восемнадцатое марта одна тысяча девятисотого года, – отрапортовал врач, достал из кармана часы и добавил: – Ровно полдень. Это означает, что вы пробыли в беспамятстве сутки с небольшим, с того момента как вас доставили.
– Что с Кимберли?
– Взят… почти весь… – Ранненкампф довольно улыбнулся. – Некоторые британские офицеры с частью своих солдат заперлись в укрепленном гарнизонном цейхгаузе и пока оказывают сопротивление. Капская милиция и люди Родса почетно, с сохранением оружия, сдались.
– Как это случилось?
– Наш штурмовой отряд провели за кольцо обороны по старой шахтной выработке. Именно через нее вас и вывезли из города.
– Наши потери?
– Выше среднего. – Врач нахмурился. – Вот поэтому мне особо недосуг с вами беседовать.
– Придется. А теперь – с самого начала и подробно…
Карл Густавович покривился, но все рассказал; конечно, в рамках ему известного. Сразу оговорюсь – врачу было известно не очень много. Но если по порядку, то случилось примерно так…
Он счел своим долгом присутствовать в действующей армии, поэтому, поставив Лизхен и Франсин на ноги, туда и отбыл без зазрения совести, тем более, по его словам, дамочки после первых трений отлично поладили между собой и даже наладились совместно заниматься хозяйством. В части муштры обслуги и благоустройства усадьбы. Кстати, Вениамин и Черчилль к тому времени уже прибыли в Блумфонтейн. Веня стал заниматься своими делами, а Уинстон благополучно сел под домашний арест и никаких попыток сбежать не предпринимал. Так что хотя бы в этом отношении я могу быть спокоен. Но вот почему-то мне кажется, что милейший Карл Густавович что-то недоговаривает… Впрочем, пока не важно. Со временем разберусь.
Так вот… меня принесли под утро на носилках, совершенно неожиданно для него. Опять же, про заброшенную выработку он узнал уже после начала боя в Кимберли от одного из раненых. Откуда бурам про нее стало известно, не имел даже малейшего понятия. Сообщил только, что вроде как Родс провел переговоры с президентами республик и после этого капитулировал. Вот и все.
– Немного…
– Больше узнаете у господина Максимова, – отпарировал врач. – Скажите спасибо и за это. С вашим потрясением черепного ящика, знаете ли, вообще разговаривать запрещено.
– Какого ящика?..
– Черепного! – злорадно повторил Ранненкампф и скомандовал: – А теперь займемся осмотром. И без лишних разговоров, а то прикажу вас связать.
По результатам осмотра, если отбросить массу латинских врачебных матюгов, стало известно, что у меня сломаны три ребра, надлом лучезапястной кости, подвывих правого голеностопного сустава, множественные гематомы и рассечения, к счастью, уже заштопанные. Ну и, конечно, гребаный потрясенный черепной ящик, что в переводе на современные термины скорее всего означает обыкновенное сотрясение мозга. Кстати, оное больше всего и беспокоило доктора.
– Покой, только покой! – торжественно провозгласил он. – Никаких встреч на сегодня, а в целях соблюдения дисциплины я приставлю к вам Патрицию Фридриховну.
Вполне симпатичная дама, но гренадерской выправки и стати, энергично кивнула доктору, как бы подтверждая, что в ее руках я буду как у Христа за пазухой. Мне даже показалось, что она щелкнула каблучками ботиночек. М-дя… у такой не забалуешь.
Я припомнил свое состояние при эвакуации и поинтересовался у уходящего врача:
– Меня, кажется, чем-то траванули?
– Мне тоже так показалось, – кивнул он, – пульс и дыхание были до предела замедлены. Но, к счастью, эти симптомы через короткое время самокупировались. Хотя данное состояние вполне может быть результатом нервного истощения. Все, Михаил Александрович, до свидания. Кстати, я приказал поставить возле палатки караул. Так что даже не пытайтесь сбежать.
– Пу́тем кю́шат! – торжественно объявила сиделка на ломаном русском языке и откинула полотенце с кастрюльки. – Это есть любимый сюп моего прапрадедушки! Он приходиль из поход, и его жена готовить этот сюп. Помогайт виздоравливайт. Отшень старый рецепт, я готовить его специально для вас.
– Вы голландка? – поинтересовался я, подозрительно посматривая на янтарный «сюп».
– Да, да… – Медсестричка четким движением подложила мне под голову подушку. – Я есть голландка, но мой прапрадедушка билль скотт. Из Шотландия… Славный клан Логан. Битте, кюшат…
«Сюп» оказался на удивление вкусным, медсестричка – вполне ловкой и обходительной, и я с ней постепенно разговорился:
– А почему фамилия голландская?
– О-о-о!!! – взволнованно пропела шотландская голландка. – Это отшень интересный историй. Есчо, een theelepel… Вы кюшат, а я расказывайт…
Медсестра, томно закатывая глаза, поведала мне, что ее какой-то там предок был шотландцем, ближайшим соратником какого-то Арманьяка, который, в свою очередь, был соратником Карла Смелого Бургундского и короля Наваррского Франциска Первого. При этом пиратом, графом и вообще брутальным разбойником, умудрившимся побывать в России и даже поучаствовать в осаде Казани. М-да, брешет, как сивая кобыла… хотя… что-то такое я читал… может, и правда…
– Прасковьюшка… – из-за дверного полога появилась голова Степы, – ну пусти, родненькая…
– Стьепа… – Личико медсестры украсили смущенная улыбка и весьма заметный румянец.
Ого… наш пострел и здесь поспел. Не теряет времени зря Наумыч. Ну а что, молодец. Одобрямс! Дамочка представительная.
– Ах ты моя хорошая. – Наумыч ловко проник в палатку и, чуть прихрамывая, направился к нам, держа наперевес букетик полевых цветов. – Это тебе, моя милая. Всего парой словечек перемолвимся…
– Пьять минут! – грозно объявила медсестра. – Потом ви, Стьопа, приходить ко мне на перевязка… – Патриция подхватила букетик и, пожирая Наумыча глазами, вышла из палатки.
– Эх, Ляксандрыч. – Парень утвердился на табуретке и ловко извлек фляжку из кармана. – Ну-у… за спасение, значица. Сам на травах настаивал. Лечебная, не повредит…
– Эх, Наумыч… – Я подхватил здоровой рукой крышечку. – Ну давай…
Выпили. Я и вправду почувствовал себя лучше. То есть бодрее. Вот что спирт животворящий делает!
– Как ты?
– Живой, как видишь. А ты?
– А што со мной сделается?.. – пожал плечами Степан. – Вон Прасковея выхаживает. Нормально, скоро плясать буду. Ох и навел ты, Ляксандрыч, суматохи! Тут такое было, такое… Чуть не нарядили тебя в шпионы. Но все рассосалось. Но уже опосля того, как твоих сопроводильщиков нашли, да тот, што живой остался, рассказал…
– Слава богу! Кто?
– Людвиг… – В палату вошел Максимов. – Людвиг Штурс. Степан Наумович, будьте любезны, оставьте нас с Михаилом Александровичем вдвоем.
Степа окинул неприязненным взглядом подполковника, но все же встал и вышел, успев засунуть мне фляжгу под подушку.
– Ну, здравствуйте, Михаил Александрович.
– И вам того же. Я так думаю, вы мне хотите объяснить, как так случилось, что люди, взявшие меня в плен, оперировали вашим именем?
– И это тоже… – вежливо улыбнулся подполковник, проигнорировав мой тон.
– Тогда слушаю вас.
– Начнем, наверное, с самого начала… – Максимов достал из портсигара папиросу.
– И мне…
– Будьте любезны… После того как вы не прибыли на совет, мы, естественно, направили посыльного в расположение, где выяснилось, что фельдкорнет Игл уже убыл. Последовала суматоха, в результате которой и была рассмотрена версия вашего предательства.
– Кто первый выдвинул такую версию?
– Михаил Александрович, не спешите… – подполковник еще раз улыбнулся, – я все вам доложу по порядку. Так вот, было направлено несколько поисковых партий, в том числе и с целью вашего задержания. Фельдкорнета Игла, естественно, не нашли, но отыскался один из братьев Штурс. Он чудом остался в живых и через некоторое время поведал подробности похищения.
– Так кто? – не смог сдержаться я. Отчего-то Максимов меня стал сильно раздражать.
– Люди из окружения президента Крюгера. А именно – его секретарь и некоторые персоны из охраны. Арестованы одиннадцать человек. Согласитесь, для них моя личность не была секретом.
– Допустим, – я немного успокоился. – А кто меня выкрал? Ну-у… назад выкрал…
– Опять люди Родса.
– Очень неожиданно.
– Весьма… – Максимов подвинул мне пепельницу. – Родс сам вышел с нами на связь и предложил сдать город в обмен на некоторые условия.
– Он хотел независимости Капской колонии? И вашей поддержки в этом?
– В том числе, – коротко кивнул подполковник. – Насколько я понимаю, вы говорили с ним по поводу Южно-Африканского Содружества и независимой Капской колонии – в его составе. Так вот, эта идея Родса необычайно увлекла. И в качестве жеста доброй воли он помог нам взять город и выкрал вас. Как вы говорите, «назад». Это если вкратце. Более длинную и подробную версию я изложу вам позже.
– Как восприняли президенты?
– Все пока еще очень неоднозначно. Родс – еще тот орешек. Переговоры идут и будут идти еще долго… – уклончиво ответил Максимов. – Впереди предстоит очень много работы. И вы будете непосредственно участвовать в этом процессе. Если, конечно, пожелаете. Во всяком случае, мои… гм, руководители на этом настаивают.
– Посмотрим. Какова общая обстановка?
– Британцы запросили перемирия. Боевые действия в настоящий момент практически прекратились.
– Вот те раз…
– А им деваться некуда, – жестко заявил Максимов. – С победами буров совпали еще некоторые знаковые события. Излагать?
– Конечно…
– Началось все с Ллойда-Джорджа. После его выступления в палате лордов, где он резко высказался против британской интервенции в Южной Африке, на него совершили покушение – к счастью, неудачное. Либералы, естественно, обвинили правящий кабинет. Все бы ничего, но почти одновременно произошли очень серьезные волнения в Ирландии и Индии. Но и это не все. Народные манифестации в Берлине, Париже, Санкт-Петербурге и Нью-Йорке, во время которых едва не разгромили британские посольства, вынудили правительства этих стран выступить с совместным заявлением, в котором они выразили решительный протест и потребовали созвать международную конференцию с участием руководства бурских республик, а в случае отказа пообещали направить экспедиционные корпуса в Африку. Государь Российской империи так вообще привел в боеготовность наши войска в Туркестане. Либеральная партия собрала все эти факты воедино, добавила катастрофический разгром британских войск здесь и пригрозила инициировать недоверие правящему кабинету. Как итог – перемирие и грядущие переговоры. Но хочу отметить, что толчок этому процессу дали именно вы. Без вас…
– Ну ни хрена себе… – от удивления перебил я Максимова. Вроде не врет, но как-то оно все фантастично звучит…
– Ага, ни хрена себе, – с усмешкой повторил подполковник и попенял мне: – А вы сомневались. Я же говорил, что помощь последует.
– Я и сейчас сомневаюсь. Если случится перемирие, то на очень недолгое время. Даже года не пройдет. А про экспедиционные корпуса надо сразу забыть. В реальности их никто не направит…
– Мы знаем, – вежливо перебил меня Максимов, – и будем готовиться. Республикам нужна настоящая армия. И я уже понимаю, кто ее создаст. Готовы заключить с вами новый контракт.
– За этот еще не расплатились…
– В любой момент, – очень серьезно пообещал подполковник. – Счет. Вы должны представить нам счет.
– Пока выпивку разлейте. Фляжга под подушкой. Мне не с руки. По поводу счета – я подумаю. А вообще… я отправляюсь в отпуск на неделю… на две недели. И еще: без меня переговоры не начинать. А то наломаете дров. Знаю я вас…