Глава 8

Женя приезжал ко мне несколько раз в течение следующей недели. Задавал разные вопросы. Он носился по городу как собака. Когда он только успевал работать и что говорил своей жене?

Впрочем, тогда мне было все равно. Время застыло для меня, я не помню, как жила это время до суда.

А однажды позвонил адвокат и сказал, что назначен суд.

– Как – суд? – не поверила я. – Уже суд? И что же теперь будет?

– Да не волнуйтесь. Будем защищаться, – бодро пообещал адвокат. – Постараемся скостить срок до минимума.

– Какой срок?! – заорала я не своим голосом. – Игорь не убивал!

Адвокат что-то пробормотал и отключился.

Я позвонила Жене.

– Я не сижу на месте! – начал оправдываться он. – Но не все так быстро делается! Света, я постараюсь найти до суда новые факты и свидетелей. А ты постарайся взять себя в руки.

– Что значит взять в руки? – возмутилась я. – Я должна сидеть и спокойно ждать, когда моего мужа осудят?

На свидании с мужем я сначала даже не могла говорить, а только плакала. Он сидел напротив меня, за стеклом, такой потерянный, убитый. Он был какой-то незнакомый. И тоже был готов заплакать, я это чувствовала.

– Послушай, Светка, – сказал он. – Я люблю тебя. Тебя одну. Ты мне веришь?

Я кивнула торопливо, не в силах остановить новый поток слез. Это были слова прощания. Мне стало ясно, что Игорь не верит в оправдательный приговор. Он готов ко всему.

Ужас накрыл меня, я перестала соображать.

– Свет, помнишь, еще до свадьбы, мы с тобой говорили об измене? О возможной измене и все такое…

– Ну… – в недоумении протянула я. Раньше меня не напрягала привычка мужа рассуждать на разные отвлеченные темы. Но в тот момент не хотелось отвлекаться на ерунду. На какие-то разговоры глупые из прошлого. Но спорить с Игорем я не стала, понимала, как ему плохо.

– Мы тогда договорились, что если случится измена, то чтобы вторая половинка об этом никогда не узнала.

– Помню, – насторожилась я. – Но зачем ты мне сейчас об этом говоришь?

– Не знаю. Я тут, в тюрьме, много думал о нас с тобой. Знаешь, если бы ты мне изменила… нечаянно… Ну, я бы тебя простил. Честно.

– Да ты что такое говоришь?! – испугалась я. – Ты заболел? Как ты себя чувствуешь, Игорь?

Я всматривалась в такие знакомые черты и искала перемены, которых в первые минуты не заметила. Может, его били? Обижали сокамерники? Бедный! Что ему приходится переживать там, в душной камере, где полно всякого сброда! Ему там наговорили…

– Я не собираюсь тебе изменять! – крикнула я в телефон. – У меня и в мыслях не было! Даже и не думай об этом!

Лицо моего мужа болезненно исказилось. Вспомнился вопрос адвоката: не возникало ли у меня ощущения, что я не понимаю мужа? Вот! Адвокату тоже Игорь показался странным.

Но больше всего меня угнетало собственное бессилие. Беспомощность перед этим стеклом, перед чиновничьей системой, перед надвигающимся судом. А он неумолимо надвигался.

Я не могла находиться дома одна с ребенком. Я то тащилась к Гориным, то уезжала к родителям, то вытаскивала на улицу заторможенную Ксюшку. Но все это мало помогало. У Гориных я чувствовала себя лишней, у Ксюхи хватало своих переживаний, и она не была способна сочувствовать. А дома у родителей меня раздражала чрезмерная предупредительность. Я подозревала некое скрытое злорадство в голосе Киры, ведь они с Игорем всегда не ладили. Лена, моя верная слушательница и советчица, все еще была на юге…

Среди близких людей я чувствовала себя одиноко, как на необитаемом острове. И еще я злилась, что они по-прежнему смотрят телевизор, готовят обеды и говорят о пустяках.

Когда в четверг, накануне суда, ко мне приехал Женя, я обрадовалась ему как долгожданному гостю.

– Что-нибудь удалось? – встретила я его вопросом.

– Кое-что, – уклончиво ответил он. – Как у вас дела? Как настроение?

Женя вытащил из кармана шоколадку и протянул Иришке. Та вдруг уцепила его за руку и повисла на нем. Обычно она этот фокус проделывала с Игорем.

– Проходите, – пригласила я. Поставила чайник.

Женя возился с Иришкой.

– Скажи: Же-ня, – попросил он. – Ну скажи: дя-дя…

Иришка, как обычно, отчаянно крутила головой.

– Не скажет, она вредина.

– У вас, наверное, завтра уроки? – спросил Женя.

– Я отпросилась. Не томите, Женя. Завтра суд. Что нас ждет?

– Может быть, вам лучше не ходить? – неожиданно предложил он. – Нет, я просто уверен, что вам туда ходить не стоит.

– Как это? – удивилась я. – Игорь будет искать меня глазами, а меня нет. Я вас что-то не понимаю.

– Это такая нервотрепка, вы себе не представляете. Да и… Я думаю, Игорь тоже не хотел бы, чтобы вы были в зале суда. Будь я на его месте…

– Игорь? – не поверила я. – Но меня могут пригласить как свидетеля. Что будет, если я не явлюсь? Да это бред какой-то! Я вас не понимаю, Женя. – Я была обескуражена. Вдруг меня осенило: – Да вы просто не хотите, чтобы я увидела, что вы ничем не смогли ему помочь! И адвокат, и вы, бывший опер! Два сапога пара! Нет уж, я пойду на суд. И буду рядом! И буду поддерживать своего мужа. И ни о чем не хочу больше слышать!

Женя вздохнул:

– Как хотите.

– Но вы не сказали мне самого главного! – вспомнила я. – Вы нашли что-нибудь?

– Не переживайте, Света. Я думаю, очень скоро ваш муж будет дома.

И Женя ушел.

Я еще некоторое время стояла столбом в коридоре и обдумывала его слова.

Назавтра был суд. Это событие осталось в моей памяти, словно подернутое дымкой. Кто-то выступал, что-то говорили. Я видела только Игоря.

Как дикого зверя, моего мужа посадили в клетку. Чудовищность его положения ранила меня. Мое сердце сжималось, когда я встречалась с ним глазами. Когда он отказался давать показания, я просто выпала из окружающего.

Очнулась, пожалуй, только тогда, когда прокурор стал допрашивать Горина.

– Значит, вы стояли на крыльце и мирно курили, когда вышедший из машины Игорь Петрович Еремин набросился на Чернова с кулаками?

– Я ничего не понял в тот момент, – развел руками Горин. – Игорь всегда такой уравновешенный…

– И когда вы разняли дерущихся, Игорь Петрович угрожал Чернову?

– Ну, не то чтобы угрожал… Он пару раз крикнул. Мол, убью… Ну, знаете, как это бывает.

Судье не понравилось, как говорит Горин, и она сделала замечание:

– Свидетель, суд не интересует, как это обычно бывает, суд интересует, как это было в тот момент, которому вы – свидетель.

– Ну да, – вздохнул Рома. – Игорь прокричал два раза: «Я тебя убью, сволочь!»

– Так, – кивнул прокурор.

– Но я этому значения не придаю, – повторил Горин. – Мало ли что в запале можно пообещать…

– У меня больше нет вопросов к свидетелю, ваша честь, – развел руками прокурор.

Сразу после Горина вызвали бабушку-соседку, которая в точности повторила рассказанное Гориным, только с присущими ее возрасту возгласами и отступлениями.

У меня горело все внутри. Я так волновалась, что заболел живот. Но когда меня вызвали, я не смогла связать двух слов – из головы сразу все вылетело.

Только подсказки адвоката как-то помогли выкарабкаться. Хотя вопросы были, как мне казалось, не по существу, я все же цеплялась за них, как за соломинку. Адвокат зачем-то заставил меня рассказать о жестокости Чернова, о том, как тот едва не утопил Ксюшку в ванной.

– Какие чувства вы испытали, Светлана Николаевна, когда увидели вашу подругу, мокрую, в шкафу?

– Какие? – Я опешила. – Испугалась…

– А вы рассказали своему мужу о том, что произошло в тот вечер?

– Не помню, – сказала я, потому что не понимала, куда клонит адвокат. Должен доказывать невиновность моего мужа, а сам подводит к тому, что мы все были настроены против Чернова. И у Игоря были причины того укокошить!

– Любовница Чернова, приняв вас за Ксению, угрожала вам?

– Ну да…

– Вы испугались?

– Ну конечно. Представьте себе, выскакивает из машины незнакомая женщина и начинает вас душить.

– Могу себе представить, – согласился адвокат. – Светлана Николаевна, расскажите нам о вашей последней стычке с Черновым.

– Ну… я пришла к ним в гости и нашла свою подругу избитой, в спальне…

Я стала рассказывать, но без особого энтузиазма. Не понимала, каким образом все это могло помочь Игорю. Закончив, вернулась на место, не удовлетворенная своими ответами.

Адвокат вышел к трибуне и приготовился говорить. В это время в зале произошло движение. Дверь приоткрылась, и в проеме мелькнуло лицо Жени. Секретарь суда подошла к двери, ей что-то сказали. Секретарь вернулась и о чем-то пошепталась с судьей. А потом объявила, что в деле появились новые обстоятельства и даже новый свидетель. По залу пробежал ропот. Все обернулись на дверь, которая распахнулась и впустила Марину. Оказывается, появился не свидетель, а свидетельница.

Она прошла к трибуне, не глядя ни на кого. В зале воцарилась неестественная тишина.

Марина клялась говорить только правду, а я смотрела на Игоря. Но он не смотрел на меня. Игорь сидел, опустив голову.

И я поняла: он знает, что сейчас скажет Марина.

Она смотрела поверх голов. Ее верхняя губа чуть вздрагивала. У нее была удачная прическа, которая подчеркивала ее графичность, – челка расходилась длинными темными линиями, переходя в штрихи возле ушей.

– Игорь Еремин не мог никого убить седьмого марта вечером… – Она сделала паузу, словно собираясь с духом для того, чтобы продолжить: – Потому что весь вечер, с шести до девяти часов, он был у меня.

Марина сделала передышку, и в зале отчетливо раздался вскрик моей мамы. У Игоря дернулась щека, у него это бывает. Но этого, кроме меня, никто не заметил. На какой-то момент мне показалось, что я оглохла. Может, так оно и было.

– Кто это может подтвердить? – спросила судья, с интересом разглядывая Марину. – Вашего гостя кто-нибудь видел?

– Да. Мои соседи, – невозмутимо ответила та. – У нас общий тамбур, и они видели, как мы с Игорем пришли. Потом еще соседка приходила за миксером. И еще часов в восемь выбило пробки, и мы и соседи… мы все встретились в тамбуре, потому что пробки там. И еще когда Игорь уходил, уже около девяти часов, сосед курил на площадке. Машина Игоря все это время стояла под окнами. Ее тоже все видели. Она одна такая среди иномарок. Соседка с первого этажа наверняка видела, она всегда у окна торчит.

– Обвиняемый, это правда? – обратилась к Игорю судья.

Тот едва заметно кивнул.

– Игорь Петрович, почему же вы упорно скрывали от следствия эти обстоятельства?

Игорь промолчал. В зале поднялся ропот. Я почувствовала свое лицо как застывшую маску. У меня возникло непреодолимое желание бежать из зала суда.

«Сидеть!» – приказала я себе.

Молоток судьи заставил меня вздрогнуть.

– Объявляется перерыв.

Я продиралась к выходу. Мама что-то говорила, хватала меня за руку, но, только выскочив на крыльцо, я обернулась к ней и попросила:

– Мамочка, пожалуйста, не говори мне ничего сейчас. Я хочу побыть одна.

Вскочив в автобус, уткнулась лбом в стекло.

Как поточнее объяснить, что я чувствовала в те минуты? Мне хотелось спрятаться. Больше всего я боялась увидеть хоть одно знакомое лицо. Произносить какие-то слова, улыбаться было бы для меня сейчас пыткой. Ноги не держали меня. Но автобус был битком набит, и приходилось стоять. Напротив меня сидели две бабушки возраста Киры. И вот одна из них встает и уступает мне место. Вероятно, на моем лице была написана такая мука, что старушка пожалела меня. Я села. И сразу потекли слезы. Обе бабушки с состраданием смотрели на меня.

– У вас что-то болит? – тихо спросила та, что сидела рядом.

– Живот, – кивнула я.

Она стала копаться в сумке и вытащила но-шпу. Мне ничего не оставалось, как положить таблетку в рот. Теперь горечь стала осязаемой. Но-шпа ощутимо демонстрировала то, что было у меня на душе. Там царил вязкий вкус хины. И не за что было зацепиться, чтобы вытащить себя из этой всеохватной горечи.

В голову лезли воспоминания нашей совместной с Игорем жизни. Наш медовый месяц в Болгарии, наша поездка с друзьями на Грушинский фестиваль, мое возвращение из роддома. Теперь абсолютно все это имело противно-горький вкус хины. Зачем все так было, если теперь так обыденно брошено под ноги новой страсти?

Игорь, который еще недавно носил меня на руках, спит с другой женщиной. А может, у него и раньше были женщины? Только я, как последняя дура, даже не подозревала об этом! Да, я смотрю на мир сквозь розовые очки, Ксюшка мне не раз об этом говорила.

Я стала вспоминать и, конечно же, вспомнила тот разговор в присутствии Эллы и намеки. Они видели! Они все знали и пытались мне глаза открыть. Слепая дура!

– Остановка «Заводская», – объявила кондуктор.

Я едва успела выпрыгнуть.

Неслась домой пулей, избегая встреч со знакомыми.

Дома было пусто и тихо. Иришку забрал мой папа еще в обед. Мне никуда не нужно было идти. Но моим ногам зачем-то нужно было ходить. Они требовали, чтобы я ходила по квартире, и я покорно нарезала круги. Компьютер – мой враг и соперник; диван – наше супружеское ложе, шкаф с одеждой. Правую сторону в нем занимают пиджаки Игоря, левую – мои платья и костюмы.

Внутри меня, на уровне груди, горело огнем. Голова стала тяжелой, будто туда налили свинца. Вот здесь, в шкафу, еще недавно висела шуба – подарок Игоря. Это он хотел загладить свою вину. Хорошо, что я вернула ее. Интересно, когда это у них все закрутилось? В Турции? Или в Москве?

В голову лезли подробности. Я не хотела этого видеть, но видела. Марину видела без одежды. И Игоря представляла. Его близорукие глаза рядом с ее лицом. Он целует ее…

Меня бил озноб. Я метнулась на кухню. Там в холодильнике у нас стоял пузырек с медицинским спиртом, мы растирали им Иришку при температуре. Я вылила половину в стакан и на глаз разбавила водой. Сколько-то я сумела влить в себя. Постояла, задрав голову, чтобы не вылилось. И пошла в комнату дочери. Опустилась на ковер среди игрушек и какое-то время лежала, глядя в потолок. Свинец из головы потихоньку растекался по всему телу. Мне хотелось плакать, но отчего-то я не могла выдавить из себя ни слезинки. Мои слезы замерзли во мне, как в морозильнике.

Наверное, я так долго пролежала. Серый день за окном перетек в сумерки. Дверной звонок заставил открыть глаза.

«Не пойду», – решила я.

Звонок повторился. Вторая попытка оказалась настырнее первой. А третья заставила меня пошевелиться.

Пришлось выползти в коридор и открыть дверь. На пороге стоял Женя. Он был без шапки. На его взъерошенных волосах искрился снег.

– Господин Эркюль Пуаро! – воскликнула я. – Собственной персоной!

Женя молча смотрел на меня. Я отошла в сторону, пропуская его.

– С чем пожаловали? Открылись новые обстоятельства дела?

– Чаем угостишь? – спросил Женя.

– Конечно! – кивнула я и широким жестом пригласила гостя на кухню. – Будьте как дома. Вы – наш спаситель, Женя. С вашей помощью я узнала о своем муже много нового!

Я шла на кухню, Женя следовал за мной.

– А что уж такого особенного ты узнала о своем муже? – сердито прервал меня Женя. – Выяснилось, что он – не убийца. Только и всего!

– Только и всего! – подхватила я. – Это я и без вас знала! И всем об этом говорила! Я не знала другого – а именно, что мой муж бегает к любовнице у меня под носом! Он всего лишь предал меня!

Женя увидел на столе пузырек со спиртом. Понюхал. Залпом выпил и зажевал черствой коркой.

– «Предал»… – поморщился он, усаживаясь на табуретку. – Слово-то какое…

Теперь мы сидели напротив друг друга в тесной кухне и угрюмо смотрели в стол.

– А ты сама-то, – поднял он голову, – сама-то ни разу не хотела… чужого мужика? Ну вот просто… вот – вдруг?

Я удивленно уставилась на него. На лбу у Жени прорисовалась горькая складка. Наверное, у Игоря когда-нибудь тоже образуется такая.

Добросовестно подумав, я честно ответила:

– Я Игоря любила. Не думала о других!

– Ну, это понятно – любила… И уж сразу – любила! В прошедшем времени! Как будто можно за один день разлюбить. Так и говори: люблю!

– Я его ненавижу! – яростно возразила я. – И его, и ее!

– Да ее-то за что? – устало вздохнул Женя.

Я вдруг увидела, что он устал. Поняла, скольких усилий ему стоило найти факты, послужившие моему мужу бесспорным алиби. И все же у меня не было сочувствия к Жене. Я ненавидела всех мужчин заодно.

– Она – несчастная женщина, – продолжал он. – Муж – наркоман. Много лет она с ним мучилась, в конце концов разошлись. Теперь вот крутится эта Марина, как белка в колесе, тащит на себе ребенка и больную маму. На личную жизнь времени нет. А ведь она молодая, как и ты… Тоже, наверное, любви хочется, ну… не знаю, как там у вас…

– Ах, я должна ей посочувствовать? – изумилась я.

Значит, он и Марину пожалел, этот Женя, как пожалел Лену. Он такой жалостливый по жизни, всех понимает.

Я немедленно влепила ему в лицо все свои соображения на его счет. Женя молча слушал мою речь.

– Ты еще слишком молода, – вздохнул он. – Жизни не знаешь. Не била она тебя. Нельзя мужика казнить за то, что он налево сходил. Ты его постарайся понять. Он устроен иначе, чем ты.

– Мужская солидарность, – усмехнулась я. – Ты зачем пришел? Игоря выгораживать? Адвокат хренов! Ты думаешь, Лену пожалел, ей легче от твоей жалости стало? Или, может, ты кому счастья принес, Робин Гуд? Жене своей счастья принес?

Мне хотелось побольнее его ужалить, хотя в глубине души я понимала, что он-то ни при чем.

– Почему я должна расплачиваться за чью-то неудавшуюся жизнь? – пробормотала я, протискиваясь между Женей и холодильником. Оказавшись в прихожей, остановилась. – Уходи! – крикнула погромче.

Женя не пошевелился.

Тогда я пнула его ботинки. Они стояли рядом с тапочками Игоря, и когда упали, то накрыли собой эти тапочки. Почему-то картина поверженной обуви включила во мне механизм слез. Я вспомнила, как и где покупала мужу эти самые тапочки, какая была погода в тот день, и даже запах попкорна в универмаге всплыл и повис где-то рядом.

Прижавшись спиной к вешалке с одеждой, я смотрела на тапочки и беззвучно ревела.

Женя не удивился, увидев, что я реву. Надел ботинки и попытался отодвинуть меня от вешалки. Но я оказала сопротивление. Спирт сделал меня неадекватной. Я после догадалась, что он всего лишь хотел снять с вешалки свою куртку, но тогда мне хотелось сделать что-нибудь назло. Тогда Женя убрал с моего лица волосы и пальцем вытер слезы. Я хотела сказать, чтобы убирался и все такое, но уже в следующую минуту он целовал меня. Женя трогал губами мои ресницы, брови, щеки. Я стояла в полном оцепенении, напрасно ожидая от себя каких-нибудь действий. Меня будто выключили. Когда губы Жени соединились с моими, мои ладони в ответ непроизвольно легли на его спину. Обнимал он и целовал совсем не так, как это делал Игорь. Но было приятно.

«Остановись, – вяло одернула я себя, но тут же подумала: – Зачем?» Женины руки горели у меня на спине. Они чуть сдвинулись, и в ответ я прильнула к нему всем телом.

Женя вдруг отстранился, посмотрел мне в глаза и сказал:

– Вот так.

Взял свою куртку и ушел. А я осталась в своей прихожей в дурацком заторможенном состоянии, не зная – злиться мне или заливаться краской стыда. Пока я раздумывала, в дверь позвонили. Я была уверена, что вернулся Женя. Но это был папа.

– Света, собирайся, поживете с Ирой у нас, – сказал он, проходя мимо меня в детскую. – Давай сумку, я тебе помогу.

Иногда очень полезно иметь рядом кого-то, кто распорядится твоей жизнью. Папа сложил в сумку Ирины вещи, а заодно и мои. Я оделась, вышла в прихожую и стала безучастно смотреть, как папа ходит по квартире, проверяя электроприборы. Мы все выключили и закрыли квартиру на ключ.

Возникло ощущение, что здесь недавно кто-то умер. Так, наверное, и было – умерло мое счастье.