Глава 6

Время летело не только у них, на юге, но и у нас, на севере.

Мой муж вернулся из Москвы и вскоре снова улетел в Турцию. Он не заговаривал о своем заводе, но мне казалось, что жизнь наша стала напоминать поединок. Он словно ждал от меня упреков, чтобы упрекнуть в ответ. Коснись я хоть раз этой темы, можно представить, что бы началось… И я молчала.

Я не нарушала запрет на посещение Черновых, но с Ксюшкой все же виделась. У Гориных.

Вот там, у Гориных, и зашел разговор о магазине, в котором теперь работал мой муж.

– Рома так доволен Игорем, – обмолвилась Элла. – У него теперь высвободилось время для обустройства нового магазина.

– Кажется, не только Рома доволен, – вставила Ксюшка.

– Ты о чем? – спросила я.

– Марина, похоже, тоже на седьмом небе. Видела вчера ее в торговом центре. Порхает, как ласточка…

– Не выдумывай лишнего, – оборвала ее Элла. И я в зеркало увидела, как она повела бровями нарочно для Ксюхи.

Меня это молчаливое перемигивание, конечно, задело.

– Может, мне уйти? – обиделась я. – А вы тут посплетничаете?

– Шуток не понимаешь? – подпрыгнула Ксюха.

– А с чего это ты стала так шутить? – не поняла я. – Завидуешь нам?

– Ах, Боже ж ты мой! – подхватилась моя подруга. – Никто не покушается на вашу идиллию! Вы же у нас безупречная пара! Это только мы все вокруг черненькие, а вы у нас – беленькие.

– Да что с тобой? – удивилась я, чувствуя, что мы сейчас с Ксюхой поссоримся, как ссорились в детстве – из-за куклы или нового платья. У кого лучше. Мы, помнится, даже дрались. Расцарапали однажды друг другу щеки.

– Ты такая наивная, что мне заранее за тебя обидно! – вскочила Ксюха, хлопнула дверью и была такова. Я не знала, что сказать.

– Завидует, – пожала плечами Элла. – Видно же, как Игорь любит тебя. А ее брак с Черновым, увы, неудачен. И детей у них нет, а у вас ребенок…

Вероятно, я выглядела совершенно обескураженной, потому что Элла взяла меня за руки и заглянула в лицо.

– Ты из-за ее намеков расстроилась? – удивилась она. – Не бери в голову! Что за дела… Я вообще считаю, что ревность – это пережиток. Любой кризис отношений прекрасно лечится небольшим отступлением от правил.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду роман на стороне. Главное – не углубляться…

– Да нет у нас никакого кризиса! – возмутилась я. – К чему вообще вы эту тему подняли?

– Да это вы с Ксенией подняли, – пожала плечами Элла. – А я просто так, к слову.

Сверху распахнулась дверь, и на лестницу вывалилась целая компания студентов.

– Мамуль, меня рано не ждите! – крикнула Ника и подмигнула мне.

Компания выглядела вполне гламурно, но у меня возникло ощущение, что они отправляются на крышу бить бутылки. Или что-то вроде того.

Друзья Ники гоготали, спускаясь по лестнице, гоготали в холле и во дворе.

– Мамсик, деньжат подкинь!

Элла открыла кошелек, Ника вытянула оттуда несколько зеленых купюр.

– Не оскудеет рука дающего, – пропела Ника, чмокнула мать в щечку и упорхнула, сделав мне ручкой.

– Совершенно не знаю, чем живет моя дочь, – улыбнулась Элла. – И не заметили, когда она выросла.

В окно было видно, как вся ватага попрыгала в Никину шикарную машину.

– Когда мы с Игорем были студентами, ни у кого на курсе не было своей машины. А такой, как у Ники, не было даже у ректора.

– Это уж точно, – согласилась Элла. – Мы с Гориным жили в общаге, страшно вспомнить. Пусть хоть у них теперь будет красивая жизнь…

Когда Элла это сказала, я поняла, что «красивая жизнь» благополучно миновала меня. Осторожно обошла или даже – перешагнула.

Впрочем, жизнь моя катилась как-то независимо от моих умонастроений. Муж уезжал, приезжал. Ученики бесчинствовали на уроках, Кира и Лидуся учили меня жить, а Лена плавала в сиропе новой любви.

– Мы ходили встречать рассвет… – шептала она мне по мобильнику. Я пыталась представить рассвет на море в начале марта. – Он необыкновенный…

– Что такого необыкновенного в мартовском рассвете? – попыталась я уточнить.

Лена на меня обиделась:

– При чем здесь рассвет? Я о Саше. Он необыкновенный. У него глаза горят, когда он на меня смотрит.

– Счастливая, – согласилась я. – А у меня на днях праздник мам. Пожелай мне удачи.

Я все сделала, как задумала. Написала плакаты, развесила на стенде сочинения детей о своих мамах. Послала приглашение каждой. Анжела помогла мне накрыть столы к чаю.

И вот дождалась. Я увидела наконец маму Ширяева и маму Скворцова. Мама Ширяева села позади других. Прятала глаза и старалась казаться незаметной. Мама Скворцова, наоборот, села вперед, гордо выставила свой животик со Скворцовым-младшим внутри.

Мама Юли села подальше от Юлиной бабушки.

Конечно, здесь не было многих. Мама Грошевой не пришла. А я очень хотела ее увидеть. И все же половину мам я выудила!

Они сидели передо мной – разные. Неопрятные и, напротив, ухоженные. С руками в цыпках, как у их детей, и, наоборот – с тщательным маникюром. Разнообразие мам моего класса говорило мне о неоднозначности проблемы. Я поздравила их с женским днем, зачитала цитаты из произведений классиков.

Они молча слушали. Затем стала рассказывать о каждом ученике. Я говорила только хорошее, и хорошего набралось много. Я говорила о том, как я люблю их детей, и это было правдой. А может, любовь к ним пришла ко мне в эту самую минуту? Так или иначе, я поняла, что действительно люблю Грошеву, Ширяева, Скворцова…

На глазах у некоторых родительниц показались слезы.

– А они любят своих мам, – сказала я. – Каждый из них нуждается в маминой заботе, ведь они всего лишь второклассники!

Я посмотрела каждой в глаза:

– Но как же вы, мамы, можете не приходить к вашим мальчикам и девочкам месяцами? Забывать о них? Ведь они вас так ждут!

Мамашки плакали. Даже те, которые не заслужили моих упреков и были вполне образцовыми, тоже лили слезы. И я плакала – от обиды за своих учеников. Мне даже в голову тогда не пришло, что они тоже могут жалеть меня в ответ. В Простоквашке, как в деревне, все про всех знают. Эти мамаши наверняка знали, что вот, у учительницы больной ребенок. Возможно, они плакали не о себе и своих детях, а обо мне и моем ребенке…

Когда родительницы ушли, я осталась одна в классе, не испытывая ни малейшего желания подниматься наверх, где были накрыты столы для чаепития. Но в класс заглянула Анжела, затормошила меня и заставила подняться. Все-таки наш психолог – удивительный человек. Она умудряется всем помочь, знать обо всех учениках и даже преподавателях и при этом для всех оставаться сплошной тайной. Никто у нас в коллективе ничего не знает о ее муже, никто не был у нее дома. Закрытость Анжелы вызывала много толков и пересудов. Многие считали ее высокомерной, но я точно знала, что это не так.

– Это наш праздник, – заявила она. – Нечего киснуть.

Наверху, в актовом зале, стояли столы буквой П. Народу было много – собрались не только учителя, но и воспитатели, нянечки, технички.

Наши пятеро мужчин начали концерт. Директор сказал поздравительное слово, физрук сплясал «Яблочко», а трудовик с военруком исполнили романс.

Завхоз принес охапку тюльпанов – маленьких, тщедушных. Каждой женщине досталось по три. Такие эти цветы были нежные и беззащитные, что захотелось немедленно их поставить в теплую воду.

Мы с Анжелой отправились искать посуду под цветы, а когда вернулись, столы уже сдвинули и начались танцы.

– Глянь, что твоя протеже творит, – подозвала меня библиотекарь Танечка. – Вон она, на директоре повисла. Стыдобища!

И я увидела Наталью Зуйко. Пьяная вдрызг, с красным лицом, Наталья двигалась грудью на нашего директора, а тот, как мог, уворачивался.

– Напилась, – прокомментировала Анжела.

Наш интеллигентный директор был в замешательстве. Он нырнул за столы, но Наталья не растерялась – тут же переключилась на физрука. Повисла на нем, испачкала помадой рубашку. Жена физрука, учительница химии, угрюмо наблюдала эту сцену от радиорубки.

Выглядела Наталья ужасно – прическа поднялась дыбом, жакет перекосился, юбка залита вином. Химичка взяла микрофон и объявила караоке. Наталья полезла на сцену.

Я перехватила кривую усмешечку Кондратьевой. Завуч присутствовала при том моем разговоре с директором, когда я просила за Зуйко.

– Такого в нашей школе еще не видели, – процедила она. – Где вы только, Светлана Николаевна, ее откопали?

Я стояла, красная как вареный рак, и наблюдала, что творит на сцене Зуйко. Ей мало было орать в микрофон, попутно она пыталась устроить стриптиз и уже стащила с себя жакет. Под ним оказалась несвежая блузка с желтыми подмышками.

– Ваша родительница? – подлетела ко мне химичка. – Так уймите ее! Позорище!

Мы с Анжелой побежали на сцену. Но унять Зуйко оказалось не так просто. Она в упор не видела меня, прорываясь с микрофоном к самому краю сцены. Наконец химичка сообразила и отключила магнитофон. Наталья этого не заметила.

– Частушки! – объявила она, лихо мотнула челкой и заорала в зал:

Когда физрук унес ее со сцены, мне хотелось провалиться сквозь пол. Ко мне подошла завуч, она едва сдерживала эмоции.

– Ну, спасибо, Светлана Николаевна! – с едким сарказмом в голосе произнесла она. – Ну вы подобрали нам кадр… Веселые праздники нам обеспечены… Главное, от нее теперь не просто будет избавиться.

Я вышла в коридор. Зуйко рыдала на плече у физрука. До меня донеслось ее надрывное:

– Ты понимаешь душу простой женщины… Потому что ты – пе-да-гог…

Я хотела сразу же уйти, но оказалось, что мы с Анжелой дежурные по посуде. И пока мы убирали со столов, я узнала много интересного о своей подопечной.

Зуйко показала себя во всей красе. Оказалось, что за сценой ее вырвало, она успела разбить банку с тюльпанами и все же раздеться до белья в нижнем холле.

Все сочувственно взирали на меня, будто Зуйко была моей родственницей.

– Плюнь и разотри, – посоветовала Анжелка. – Еще не хватало из-за такой ерунды париться. Своих проблем хватает.

И она, как всегда, оказалась права.

Едва я переступила порог своей квартиры, затрезвонил телефон.

– Я возьму! – опередил меня Игорь.

Я отдала Иришке тюльпаны и, раздеваясь, совершенно не прислушивалась к разговору, пока не поймала странные нотки в голосе мужа.

– И что? – тихо спросил он. – Насмерть?

– Что случилось? – испугалась я.

Но Игорь только рассеянно скользнул по мне взглядом и махнул рукой. Молчи, мол.

– Мы сейчас приедем, – пообещал он и повернулся ко мне: – Чернова убили.

– Вадика? – глупо переспросила я.

– Одевайся. Я за соседкой.

– Как – убили? Кто убил? – как попугай, повторяла я. Еще можно представить, что Вадик кого-нибудь замочил, но чтобы наоборот?

Когда мы подъехали к Полю Чудес, там уже стояло несколько машин, среди которых были милицейская и «скорая».

В дом нас не пустили, и мы сразу пошли к Гориным, где в гостиной уже сидели Кира и Ксюшкина мать, тетя Таня. Сильно пахло сердечными каплями.

– Это все из-за денег! – твердила тетя Таня. – Конкуренты позавидовали его процветанию. У Вадима полно завистников. Такой молодой – и такой богатый! Я всегда Ксюше говорила: поставьте дома охрану, поставьте охрану! А они как эти…

– Успокойся, Таня, – наставляла Кира, – выпей воды.

– Как все случилось-то? – недоумевала я. – Расскажите кто-нибудь!

– Кошмар какой-то, – вздохнула Элла. – Ксюшка приехала со своих танцев, а там труп! Звонит нам. Зубы стучат, голос чужой.

Рома Горин сидел в столовой перед бутылкой водки.

– Я прибежал, он еще теплый был! – подал он голос, не поворачивая головы. – Ковер весь кровью пропитан. Рядом с Вадиком нож кухонный валяется. Ксюха в полном ауте. Ну, я ментам позвонил и в «Скорую».

– Почему меня не пускают к дочери? – подскочила тетя Таня. – Я мать, в конце концов! Какое они имеют право держать ее там, взаперти?

– Показания снимают, – предположил Игорь.

– Какие показания? – вскинулась тетя Таня. – Она же ничего не видела!

– Таня, уймись! – увещевала Кира. – Ксюша – жена. Она знала Вадика лучше, чем другие. Такой порядок.

– Успокойтесь, Татьяна Викторовна, – сказал Рома Горин. – С нас со всех показания снимать будут. Выпить хотите?

Тетя Таня как-то обиженно взглянула на него, помолчала, словно раздумывая, и… залилась слезами.

Мы все виновато молчали. Больше никто из нашей большой компании по Вадику не заплакал. Наверное, мы были в шоке.

Когда в квартире Черновых закончила работать милиция, стояла уже глубокая ночь.

Мы по очереди просочились в холл, осторожно проходя по периметру вокруг предполагаемого ковра, хотя ни ковра, ни тела в квартире уже не было. Ксюшка, опухшая от слез, сидела, как в норе, в одном из глубоких кресел. Я подошла, обняла ее за плечи. Моя подруга вздрогнула, как от удара.

Тетя Таня только теперь увидела следы крови на полу посреди гостиной и в голос запричитала.

– Вымыть можно? – неуверенно поинтересовалась Элла.

Все посмотрели друг на друга. Никто не знал.

– Наверное, можно, – предположил Игорь. – Тело увезли, ковер свернули, значит, можно.

Принесли воду, Элла принялась замывать пол. Увидев эти ее действия, Ксюха подскочила, скукожилась, полетела на кухню.

– Кухонным ножом, как в бытовой драке, – глядя вслед убегающей Ксюшке, произнес Горин.

– Ограбление? – предположил Игорь.

– Да вроде на первый взгляд ничего не взяли.

– Я сейчас посмотрю, – живо отозвалась тетя Таня. – Ксюша могла и не заметить пропажи вещей.

Я нашла подругу в кухне, над раковиной.

– Понимаешь, это я виновата! – расширив от ужаса глаза, объявила она. – Я ему такого конца пожелала!

– Не говори глупостей.

– Да, да, я! Мы ругались в субботу, он ударил меня, и я крикнула… Я крикнула: «Чтоб ты сдох!»

– Перестань! Любая бы на твоем месте…

Ксюха зарыдала. Прибежали тетя Таня и Кира.

– Светочка, вы поезжайте домой, – распорядилась Кира. – Мы с Таней останемся здесь ночевать. А завтра приезжай, как сможешь, решим насчет похорон.

Кира, как всегда, была уверена, что будет все так, как она скажет. Но вышло все иначе.

Похоронами занималась фирма Вадика, а нас всех поджидал следователь. Сидел в столовой и приглашал для беседы. Как-то незаметно для меня самой следователь выудил даже тот факт, что я в последнее время не ходила к Черновым домой.

– Ведь вы, Светлана Николаевна, близкая подруга Ксении Черновой?

– Да, мы дружим с детства.

– Даже так… Отчего же муж запретил вам ходить в дом лучшей подруги?

– Чернов нагрубил мне. Мы повздорили…

– Он оскорбил вас?

– Можно и так сказать.

– А из-за чего произошел конфликт?

– Я уже не помню, – попыталась я выкрутиться. Хотелось бы знать, как охарактеризовала своего мужа Ксюха. Может, она им ангела с крылышками нарисовала.

– И все же попытайтесь вспомнить, – не отставал он. – Это важно.

– Чернов побил жену. Я вступилась за нее.

– Вот как? Это произошло впервые?

– Кажется, нет. Какое это имеет значение? Ксения в тот вечер должна была забрать мою дочь из сада. Я пришла за дочкой, а у них скандал.

Следователь выудил из меня все подробности того злополучного вечера. Даже как я сидела в кладовке.

– Вы думаете, что это я убила Вадика? – вдруг осенило меня.

– Нет, не думаю, – усмехнулся следователь. – Удар был мужской. Вы с вашей комплекцией вряд ли смогли бы… Да и ростом убийца был повыше. Вроде вашего мужа.

– Ну и шуточки у вас, – растерялась я.

– Итак, вечером в день убийства вы находились…

– На банкете у себя в школе. Мои коллеги подтвердят. Я никуда не отлучалась.

– Отлично. А ваш муж?

– Игорь ждал меня дома.

– Дома… – эхом повторил следователь. – А вот ваши соседи показали, что супруг ваш появился в квартире за полчаса до вашего прихода.

– Ну… вы у него спросите, – растерялась я.

– Спросим.

Стремительность оперативников меня ошеломила. Они уже успели зачем-то опросить наших соседей. Почему опрашивали наших соседей, если убили-то Вадика?!

Я вышла в холл, где, как тени, бродили мои близкие. Прибежала Ника Горина, подмигнула мне.

– Скукота, – протянула она, когда мы с ней вышли в прихожую. – Все делают кислые мины, хотя никто его не любил.

– Ты маму ищешь? Она наверху, у Ксюши.

– Да ладно, проехали. Маме любовник звонил, соскучился. Она телефон свой дома оставила.

– Ника, – покачала я головой.

– А что? Я называю вещи своими именами. У мамы – любовник, у папы – любовница… Я – за город, на шашлыки. Ты здесь останешься?

– Нет, я домой, – моментально решила я. – Подбросишь?

– Не вопрос. Выходи во двор.

Я застегнулась и вышла в сырой мартовский воздух. Остро захотелось увидеть Игоря и Иришку. Убедиться, что с ними все в порядке.

Ника выводила машину из гаража. За калиткой у самого двора маячил какой-то парень, на вид – студент. Судя по всему, он торчал здесь не меньше часа, успел замерзнуть. Подпрыгивал, бедолага, как на морозе.

– Молодой человек! – крикнула я. – Вы к кому?

Поняв, что я обращаюсь к нему, парень смутился ужасно и махнул рукой – не обращайте, мол, внимания. Ника вывела машину, я уселась, и мы выехали за ворота. Вот здесь этот парень и проявился. Он постучал в стекло со стороны водителя. Ника немного опустила стекло.

В образовавшуюся щель протиснулся букет нежных фиалок.

– Ника, с праздником тебя.

– О! Солодовников, ты вечно как снег на голову, – проворчала она. – Похоже, ты дежуришь у моего дома?

– Да… я тут… случайно.

– Ну ладно, спасибо, но я спешу.

Ника подняла стекло. Цветы упали ей на колени, и она досадливо отбросила их на бардачок.

– Придурок, – хмыкнула она. – Достал уже.

– Это твой поклонник?

– Да типа того. Одноклассник. Надоел хуже горькой редьки.

– А по-моему, приятно должно быть, когда такие цветы и внимание…

– Да ты посмотри на него! – Ника уставилась на меня. – Где я, а где – он?

– Где – он? – пожала я плечами. – Там же, где и я, насколько я понимаю.

– Да ну нет… я не в этом смысле. Но согласись, если парень решил приударить за девушкой моего круга, то хотя бы попытался соответствовать… А уж если не соответствуешь, не лезь. Ты моих друзей видела?

– Видела.

– Так вот. Если они узнают, что за мной Солодовников таскается, засмеют. Это будет жесть… – Ника насмешливо покосилась на цветочки.

– А у тебя парень есть? – не отставала я.

Ника кивнула.

– А он тебе цветы дарит?

– Дарит, не парься. Все как у всех. В нашей тусовке парни не жмоты и знают, когда и что подарить. Мой Глеб мне телефон подарил, кольцо с бриллиантом, путевку на Кипр. Дальше перечислять?

– Приехали, – сообщила я.