ГЛАВА 10
— Ларочка, это я…
В комнату проник круглолицый мужчина с животиком будды. Лицо его лоснилось, будто он только что наелся блинов.
— Я принес кое-какие бумажки, нужно их подписать… Ты ведь не забыла, дорогая, о чем мы беседовали прошлый раз? Или я…
— Я помню.
Лариса вышла из-за письменного стола.
— Адвокат приготовил документы о разводе? Я должна их подписать.
— А тебе читать не вредно? Над чем ты работаешь? — Стасик скосил глаза на бумаги, разложенные у Ларисы на столе.
Лариса бросила сверху журнал.
— Я здорова. Читать мне не вредно, писать тоже. Лариса взяла протянутые ей бумаги, стала просматривать.
Стасик подошел к столу и убрал журнал. Он, как бы от скуки, стал просматривать листки, исписанные убористым почерком его жены. Лариса подняла на него глаза. Ей было неприятно, что этот человек трогает и читает то, что она никому не показывала.
— Ты пишешь диссертацию? — Брови Стасика подпрыгнули.
— Разве тебе это интересно? — Лариса пожала плечами. — Занимаюсь чем хочу.
Она вовсе не стремилась, чтобы ее слова показались вызывающими. Но именно так они прозвучали. Стасик положил бумаги на место и накрыл их журналом. Он наблюдал, как Лариса один за другим подписывает документы. Он не ожидал, что все будет так просто. Он уже отлично знал: у Ларисы шок и большие проблемы с памятью — здесь помню, здесь не помню. И он приготовился к вопросам. И ответы тщательно продумал и даже отрепетировал. Но такого равнодушия, такого пофигизма он от своей жены не ожидал. И — растерялся.
Главное — выражение лица у нее было… совершенно чужое! Ну как будто и не Лариса это. Не та Лариса, что хватала его за штаны и умоляла: «Не бросай меня!» И выражение глаз ведь у нее прежде было совершенно собачье! У них во дворе однажды собаку машиной сбило, и вот тогда у собаки было такое выражение глаз, как совсем недавно у Ларисы. А эта, сегодняшняя, Лариса была абсолютно чужая и незнакомая. Эта незнакомость ставила Стасика в тупик. А может, она что задумала? Контрплан? Или… она совсем умом тронулась?
К концу своего визита к жене Станислав Антонович Захаров пришел к выводу, что у жены не все в порядке с головой. И даже больше, чем предполагает ее тетка, эта врачиха-купчиха.
— У тебя — все? — поинтересовалась Лариса, отдавая мужу бумаги. Он видел — ей не терпится, чтобы он ушел.
Лариса действительно хотела скорее сесть за письменный стол. Ей нужно было записать свой последний сон. Она записывала сны. Они были как продолжение один другого. Записывать сны просил врач. Выполняя его задание, Лариса так увлеклась, что заметила — это занятие захватывает ее все больше. А сны, что проносятся в сознании человека летучей паутинкой, у нее развертываются обзорной панорамой, подробной историей.
И ее тяготил этот визит, она не могла вспомнить своих прошлых чувств к этому человеку. А в настоящем она не воспринимала его. Лариса не могла понять, как она могла любить эти дрожащие щеки, эти бегающие глаза и уши, прижатые к голове вплотную?! Поэтому она с облегчением вздохнула, когда он ушел. Она плотно закрыла дверь и стала писать: «Рогоз спал, привалившись к скале. Сныть лежал рядом, обнимая дубинку.
Чина скользнула к проходу в пещере, и секунду спустя ее поглотила тьма…»
Станислав благополучно миновал лестницу и уже пересек холл, когда входная дверь распахнулась и на пороге возникла Ларисина тетка. «Принесла нелегкая», — чертыхнулся Стасик. И внутренне съежился, хотя виду не подал.
— Как здоровьице, Инна Викторовна? — Захаров попытался скользнуть мимо бывшей родственницы, но та весьма конкретно преградила ему дорогу.
— Стоять!
Не ожидая подобной стремительности, Стасик отступил и вытянулся в струнку. Секунда — и Инна выхватила у него из рук пакет с документами.
— Инна Викторовна, вы бы полегче!
— А ты присаживайся, зятек. В ногах правды нет. Инна Викторовна, не глядя на гостя, двинулась в глубь гостиной.
Стасику ничего не оставалось, кроме как последовать за ней. И почему он не догадался захватить с собой дипломат? Его выдали эти прозрачные файлы.
Инна уже восседала в мягком глубоком кресле, нацепив очки, и неторопливо пробегала глазами документы.
— Вы бы не напрягались напрасно, Инна Викторовна, — наконец опомнился Станислав Антонович. — Мы с Ларисой — взрослые люди. Мы и без вашего вмешательства, так сказать…
— Ух ты змеюка, Стасик! — выдохнула Инна Викторовна, оторвавшись от бумаг. — Ох ты ж и мокрица канцелярская…
— Ну-ну! Не надо этих ваших выражений. У нас с Ларисой обоюдное согласие.
Инна Викторовна медленно заливалась краской. Ей впервые в жизни было стыдно не за себя, а за другого человека.
— Воспользовался, значит, Ларочкиным состоянием, таракан ты мокроусый! Обвел Ларису, как младенца беспомощного, и сматываешься? А что ж не через окно?
— Надо было! Если б знал, что на вас напорюсь, то…
— Напорешься! Ты на меня еще напорешься, бородавка! Я тебя выведу на чистую воду! Ты думаешь, один такой умный? Мы все тут с высшим образованием!
Инна Викторовна тряхнула бумагами перед самым носом у Захарова. Он схватился за листы, но Инна Викторовна выдернула их. Поскольку пальцы у Стасика от волнения стали скользкими, бумаг он удержать не смог.
— Инна Викторовна! Это документы! Это вы у себя в клинике на подчиненных орите, а я вам вообще никто!
— Вот именно! Никто! А я думаю: кто он мне, этот мокрогуб? Неужели родственник? Да избавь меня Боже, от такой родни! Значит, квартиру, нажитую совместно с женой, ты оттяпал себе. Раз.
— Это, знаете ли, все по договоренности. Я Ларису — не на улицу, я…
— Ага. Не на улицу. Мало того, что ты у нее под носом шашни водил, так ты ее еще и в общагу выселяешь! Она и так пострадала! Да как ты, урод ты моральный, по земле-то ходишь после этого?
— Всегда знал, что вы, Инна Викторовна, грубая и бесцеремонная женщина. Вы меня не удивили!
— А вот ты, Стасик, меня удивил. Я знала, что ты от Ларки гуляешь. Знала, но молчала. Ну, думаю, мужик погуляет и успокоится. Но теперь вижу — зря молчала. И еще вижу — не мужик ты, Стасик, а так…
— И вещи я все Ларисе оставляю, — гнул Стасик, подбираясь к бумагам. — И стенку, и телевизор. Пусть берет.
— А гараж и машина — это вам с вашей шушерой нужнее. Я правильно поняла?
— Да что вы, в самом деле? Лариса и водить-то не умеет. И потом, я всегда больше зарабатывал. Она в школе разве могла бы на машину заработать? Смешно даже.
— А мне не смешно. Я вот смотрю на тебя и думаю, а ведь она еще и родить от тебя хотела…
— Вот именно, — встрепенулся Стасик, — детей нам Бог не дал, так видно — не судьба. Я еще молодой, может быть, у меня дети будут. Нужно же им где-то жить?
— И у Ларисы будут! — подскочила Инна Викторовна. — Ты что это, мухомор конторский, на ней крест ставишь? Ты, что ли, диагноз моей племяннице поставил? Ты сам-то проверялся? Дети у него будут! Вот когда будут, тогда и разговор веди. Ларочка сейчас нездорова. И я — ее ближайшая родня. Нет у Ларки родителей, но у нее есть я! И я тебе обещаю, Стасик, ты об меня споткнешься. Не выйдет у тебя ничего!
— Ну, это мы посмотрим.
— И смотреть нечего! Я — баба прямая. Без церемоний. И скажу тебе как есть: замужем я была трижды, дай Бог моим мужьям здоровья и процветания. И ни одному еще не удалось меня обчистить, как ты сейчас Ларочку пытаешься. И племянницу я в обиду не дам. Ты будешь иметь дело со мной.
Отдайте бумаги! — Брови Стасика съехались у переносицы. Он уже понял, что «споткнулся». Наступил тот момент, когда благодушие и терпимость уступили в нем место ярости. Он не спускал глаз с сумасшедшей тетки, которая занесла руку в характерном жесте. Секунда — и бумаги, которые он собирал и которые, переступив через себя, носил жене на подпись, будут разорваны этой сумасшедшей теткой!
— Стойте! — Голос на лестнице заставил их вздрогнуть и на какие-то мгновения замешкаться. — Тетя, отдайте Станиславу документы. Я не хочу больше к этому возвращаться.
Лариса спускалась по лестнице — бесстрастная, спокойная. Спина прямая.
Инна Викторовна поразилась тому, что видела. И то, что она отвлеклась на Ларису, сыграло на руку Стасику. Он схватил свои бумаги и, ни на кого не глядя, метнулся к выходу. Инна Викторовна, опомнившись, ринулась за ним:
— Тетя, не ходите за ним, — остановила Лариса. — Я все равно подпишу все бумаги во второй раз, если вы испортите эти. Я так решила.
— Ларочка… — Инна Викторовна не могла опомниться от пережитой сцены. — Ты, моя радость, сейчас не можешь ничего решать! Какое там «решила»? Ты все еще нездорова. Мы не можем дать ему воспользоваться твоим состоянием! Вот выздоровеешь окончательно, тогда и будешь решать. А сейчас он должен считаться… с твоим состоянием…
Инна Викторовна начала объяснять племяннице простые вещи, словно та прибыла с далекой планеты и не знала земных порядков. Что при разводе нужно считаться с нуждами обеих сторон, что она, как сторона пострадавшая, может на что-то претендовать. И прочая, прочая…
Но вскоре Инна Викторовна заметила, что ее доводы проходят мимо Ларисы, что она погружена в какие-то свои мысли. Что ее так занимает?
Нелегко, наверное, жить с дырявой памятью. Штопай ее, штопай, а она трещит по швам. А тут еще этот развод. Инна Викторовна попыталась поставить себя на место Ларисы. Конечно, по-своему она права. Не по силам ей сейчас все эти суды… Но Стасик-то каков паразит!
Инна Викторовна поспешила сменить тему:
— Ларочка, звонила опять твоя коллега… Прыткова, кажется? Сказала, что преподаватель краеведения. Рвется навестить тебя. Я сказала, что ты еще пока…
— Пусть приходит. Я хочу с ней поговорить.
— Ну вот и славно. А то я думаю: пускать — не пускать?
— А этот… Петров… не звонил?
— При мне — нет, — насторожилась Инна Викторовна. — Ларочка, а тебе не тяжело его видеть? Он должен вызывать у тебя не слишком приятные воспоминания. Ты знаешь, врач сказал, что лучше исключить все, что напоминает эту катастрофу.
— Да? И что же тогда мне останется? — Лариса как-то особенно посмотрела на родственницу. — Это единственное, в чем я уверена. Это моя точка отсчета!
— Хорошо, хорошо, Ларочка! Я обязательно тебя позову, как только он позвонит.
Инна с тревогой наблюдала за племянницей. Ну что творится! Как начало валиться на человека сразу все — не остановишь! Ну почему это все случилось именно с ее детьми? Лизка угодила в Африку, Андрюшка вляпался в эту Кристину, а Лариса потеряла сразу все, включая собственную память. Ну нет! На то она и врач, чтобы помочь девочке. Она сделает все, что в ее силах.
Дверь с шумом распахнулась, и в холл влетела маленькая Юлька с истошным счастливым визгом. За ней гигантскими шагами скакал Андрей. Они орущим клубком пронеслись мимо и скрылись в гостиной. Вслед за ними вошла Оксана — раскрасневшаяся, веселая. Инна Викторовна и Лариса уставились на нее. Оксана держала зонтик, с него капало. От дождя волосы Оксаны распушились, глаза, словно умытые дождем, весело заблестели.
— А вы почему телевизор не смотрите? Наши с греками играют!
И она побежала следом за дочерью и Андреем.
Инна Викторовна еще некоторое время стояла, тупо глядя вслед Оксане. А когда опомнилась, первый порыв был пойти в гостиную вслед за детьми и найти подтверждение или опровержение внезапно посетившей ее мысли. Но ее отвлекли новые посетители. На пороге выросла компания школьников в сопровождении экстравагантно одетой женщины. Женщина, круглая как колобок, небольшого роста, была в широкополой шляпе от солнца, красно-зеленых бриджах до колен и нелепом цветном балахоне. Наряд делал ее похожей на гриб и на соломенное чучело из «Волшебника Изумрудного города». Тем не менее дама была очень довольна собой. Компания из ярко одетых детей и экзотической учительницы напомнила Инне Викторовне балаган. У нее зарябило в глазах. Она проводила посетителей к Ларисе и отправилась ставить чай. Она возилась на кухне, делая привычные вещи: нагревала фарфоровый чайник, сыпала туда чай из разных коробочек, добавляла траву для аромата… А в голову непослушной пронырливой ящерицей лезла назойливая мысль…
Наконец чай был заварен, и Инна Викторовна с подносом отправилась в гостиную. Но ее прихода никто не заметил. Все трое были прикованы к телевизору и охали и ахали в едином порыве. Оксана сидела на диване, ближе всех к экрану, и смотрела футбол с видом заправской фанатки. Она подпрыгивала, стучала ногами, а в особо волнующие моменты хваталась за Андрюшкину руку. Тот сидел рядом в кресле. Кресло было нарочно выдвинуто из дальнего угла. На мягком подлокотнике подпрыгивала Юлька. Тоже «болела».
— Он его толкнул, я видела! Я видела, Андрюш, его сейчас удалят! — вопила она, тыча пальцем в телевизор.
— Сейчас повтор будет, увидим.
Инна Викторовна с нарастающим беспокойством наблюдала эту идиллию. Это родство душ, возникшее на почве спортивных интересов. Принесенного чая никто не заметил, но Инна Викторовна твердо решила дождаться рекламной паузы. Как только в игру профессионалов вклинилась долгожданная реклама, она всем сунула по чашке и без промедления поинтересовалась:
— Куда ходили?
— В зоопарк! — отчеканила Юлька. — Андрюша так смешно макаку передразнивает. Андрюш, покажи!
Андрей немедленно соскочил с кресла и на манер орангутанга погнался за Юлькой. Та с визгом принялась носиться по комнате.
Оксана убежала за сахарницей.
— Андрюша, а где Кристина? Она с вами не ездила?
— Кристина в парикмахерской! — прорычал Андрюшка, поймав наконец Юльку и продолжая изображать дикого зверя.
Ах да! Сегодня же пятница… — вспомнила Инна Викторовна. По пятницам Кристина с неукоснительной точностью отправлялась в косметический салон и на целый день бывала оторвана от мира. И несмотря на ее непоследовательность во всем другом, тут она была несгибаема.
— Кристина молодец. — Оксана вошла с сахарницей. — Находит время следить за собой…
«Да уж, — проворчала про себя Инна Викторовна. — Лучше бы она находила время следить за мужем. И за квартирой!»
Но вслух ничего не сказала. Тем более что продолжили трансляцию, и, как только Инна Викторовна собралась отхлебнуть чаю, все трое истошно заорали:
— Го-ол!
И стали потрясать кулаками и хватать друг друга за плечи.
«Совсем как с Лизой» — подумала вдруг Инна Викторовна. Как всегда при мысли о Лизе, на глаза навернулись слезы, и Инна Викторовна с чашкой вышла из гостиной. На кухне она немного воспряла духом. Конечно же! Андрюшке тоже не хватает сестры, их бешеных скачек по дому, их общих интересов. Вот поэтому он и тянется к Оксане с Юлькой. Оксана — баба простая, общительная. А Юлька… Юлька — ребенок.
Инна Викторовна повеселела, решила отнести чаю наверх, гостям Ларисы. Добавила в сухарницу печенья, конфет. Когда поднималась по лестнице, услышала смех из комнаты племянницы. Нет, это не смех. Это была форменная ржачка. Парни гоготали так, что стекла дрожали. Девчонки смеялись с повизгиванием, но и взрослые смеялись взахлеб. Инна Викторовна постояла у двери с подносом, пытаясь услышать, над чем смеются. Оказалось — вспоминают школьные проделки. Лариса смеется! Хороший знак.
Она приоткрыла дверь:
— Как тут у вас весело… — и вплыла с подносом. Ржачка тактично поперхнулась и сошла на нет.
— Познакомьтесь, тетя, это мои ученики. — Лариса весело кивнула в сторону ребят.
Инна Викторовна взглянула на гостей. У каждого из них была прикреплена на одежде бирка с именем. Инна прочитала: «Лена Земчихина», «Юля Земчихина», «Саша Петров», «Дима Воскобойников».
— Петров? — прищурилась Инна Викторовна. Даже без очков она разглядела разительное сходство. — Так это твой отец вовремя подоспел?
Петров кивнул, продолжая над чем-то тихо посмеиваться, переглядываться со своим другом.
— Ну и наделали дел, — расставляя чай, подытожила Инна Викторовна. — Головы бы вам поотрывать, а я вот вас чаем угощаю.
— Им родители уже поотрывали, — утешила девочка со смешной косичкой.
Девочка вертела головой, и косичка, спускавшаяся из узла на макушке, покачивалась туда-сюда.
— Мне сначала мать мозги вправила, — сообщил длинный мальчик. — А потом батя из рейса вернулся и добавил.
— А у Петрова до сих пор уши горят, — добавила косичка.
— Ничего не горят, — огрызнулся Петров.
— Папа надрал? — догадалась Инна Викторовна. — А мама добавила?
Повисло молчание. Инна Викторовна поняла, что ляпнула не то.
— У меня нет мамы. — Петров поднял на нее чистые глаза. Он больше не смеялся.
Инна Викторовна поспешно стала потчевать гостей чаем, а потом вышла из ставшей вдруг тесной комнаты и остановилась посреди лестницы. Ничего не получается! Она так старается для них для всех — для Оксаны, Андрюшки, для Ларочки! А они все равно далеки от нее, у них своя жизнь, свои интересы. Она одинока, стара и никому не нужна!
Инна Викторовна медленно спускалась по лестнице, чувствуя, что в любую минуту готова заплакать без причины. Как, должно быть, глупо она выглядит.
Инна Викторовна подошла к зеркалу в холле. Постояла. Да нет же, выглядит она ничего. Грудь торчком, фигура упругая, стрижка аккуратная, недавно подновляла. Морщины? Не больше, чем должно быть в ее возрасте.
И все-таки эти приступы хандры, эта обида на кого-то и слезы… Неужели — климакс? Боже, как не хочется стареть! Чувствовать, что жизнь вдруг принялась нестись с бешеной скоростью. А ты уже так нестись не можешь. И хочется заботы и внимания…
Из гостиной доносились дружные спортивные возгласы. Инна Викторовна заглянула в кухню. Там была Кристина. Невестка стояла перед открытым холодильником и глубокомысленно изучала его содержимое.
— Кристина? Я не слышала, как ты пришла.
— В этом доме есть что-нибудь съедобное? Кристина всегда хотела есть. Инна Викторовна диву давалась: и куда идут все эти бесконечные бутерброды, чипсы, сосиски? Тщедушная, как тринадцатилетний подросток, Кристина бывала прожорлива, как солдат.
— Подожди, погрею борщ. Салат будешь?
— Угу.
Кристина уже залезла пальцами в салат и выудила оттуда редиску. Отломила кусок хлеба и стала с хрустом поглощать содержимое салатницы.
— Ты не беременна? — поинтересовалась Инна, глядя, как гостья уплетает зелень. За двоих.
— Да вы что?! — подавилась Кристина и закашлялась. — Да типун вам на язык! А почему вы спросили? Со мной что-то не так?
— Я просто подумала, — Инна Викторовна размешивала борщ, — не пора ли вам с Андрюшкой обзавестись ребенком? Я сегодня посмотрела, как он с Юлькой прыгает…
— Вот и пусть прыгает, если не напрыгался. А я прыгать не собираюсь. Мне и так хорошо. Вы мне погорячее налейте.
Инна Викторовна поставила перед снохой тарелку борща и села напротив.
— А зачем же ты замуж выходила?
— Ну уж никак не за этим, — хохотнула Кристина.
— А тогда зачем?
Инне Викторовне и в самом деле было интересно. Домом Кристина заниматься не хотела. Готовить не любила и не умела. За мужем не смотрела. Теперь вот выяснилось — и детей она не желает.
— Ну… не знаю. Ну уж никак не из-за детей. Вон ваша Лиза привязала себя ребенком к этому Умару, а теперь, конечно, кается.
— Лиза — кается? — Инна Викторовна задала вопрос тихо, насторожилась.
Кристина вовсю орудовала ложкой.
— А как ей не каяться, если у него там вторая жена обнаружилась? То есть первая…
— Ну, мы с Лизой знали, что Умару в разводе, с кем не бывает?
Инна Викторовна говорила осторожно, словно ступала по тонкому льду. Она подкрадывалась к Кристине, словно охотник к зверю, Кристина дула в ложку и с аппетитом хрустела хрящиком.
— Да обманул он ее, козел! Она с ними в одном доме живет, там так принято. Живут все в одном большом доме: родители Умару, его сестры, братья, тетки, дядьки, первая жена, теперь — и вторая…
Кристина замолчала потому, что стало тихо. И еще она увидела остановившийся на ней взгляд свекрови.
— А что, вам разве Андрюшка ничего…
У Инны Викторовны все поплыло перед глазами. И Кристина, и кухня, и испуганные Андрюшкины глаза в дверном проеме. Все запрыгало перед ней в невероятной пляске, а потом стало размываться, как в телеэкране с помехами. А в ушах нарастал гул.
