Глава 13

Саша с ногами утопала в глубоком синем кресле и ела виноград. Элла Юрьевна сидела по другую сторону прозрачного низкого столика. Она рассматривала листок с Сашиным психологическим тестом. По лицу ее, никогда не теряющему выражения некоторой усталости, бродила улыбка. Саша с интересом ожидала выводов.

— Вы, Сашенька, судя по всему, натура страстная и целеустремленная, — неторопливо начала Элла Юрьевна. Саша затаила дыхание. — Но самооценка у вас немного занижена.

— Как это?

— Цены вы себе не знаете, — улыбнулась Каштанова. — Вас нельзя назвать душой нараспашку, вы скорее скрытны, чем общительны. А также у вас, возможно, иногда случаются проявления агрессии, которую вы направляете внутрь себя. Это вторичная агрессия.

— Что?

— Своеобразная защита от внешнего мира.

— И это все вы увидели в тех кружочках и фигурках, которые я нарисовала по вашей просьбе?

— Ну да. Это психология. Целая наука.

— Вот это да… — Саша покачала головой.

— Что, я попала в точку? — Элла Юрьевна отложила листок в сторону. — Откуда же агрессия, Саша? Вас обижали родители?

— Я росла с бабушкой.

Элла Юрьевна располагала к себе. За месяц знакомства Саша привязалась к этой женщине и поэтому на последний вопрос ответила немного подробнее, чем собиралась. Она поведала о своей матери, которую, в сущности, совсем не знала и всегда мечтала узнать. О строгой бабушке, рядом с которой невольно привыкла быть скрытной. Она чуть не сказала, что всегда хотела иметь такую приятельницу, как Элла Юрьевна. Не сказала. Ведь это то же самое, что иметь мать. Элла Юрьевна сама как-то обмолвилась о принципе замещения: нет матери — хочешь иметь взрослую подругу. Но, словно отвечая на Сашины скрытые мысли, Элла Юрьевна призналась:

— Вы знаете, Саша, последнее время я чувствовала себя такой одинокой… И что самое плохое — меня даже перестало тяготить одиночество. Я привыкла к нему. Практически перестала выходить из дома. Я даже подумала, что так теперь будет всегда. И уж никак не предполагала, что захочу вернуться к занятиям психологией.

— Что же случилось? — спросила Саша, интуитивно угадывая ответ.

— В моей жизни появились вы, Саша. Как это ни банально звучит, но — как луч света в темном царстве. Этот дом ожил. В нем звучит ваш смех.

— Я рада, что развеяла вашу печаль.

— Скажите, Саша, у вас есть мечта?

Саша задумалась. Ей не хотелось признаваться, что все силы своей души она до сих пор направляла на то, чтобы представить, как бы ей жилось с матерью. Элла Юрьевна так окутала своей заботой, что взамен хотелось хотя бы сказать приятное.

— Ну… Я хотела бы жить в таком доме, как этот. И чтобы у меня был такой же заботливый муж, как у вас. Наверное, так…

Элла Юрьевна улыбнулась, но эта улыбка говорила лишь о том, что она ни на йоту не поверила в такую мечту.

— Мне кажется, вы немного лукавите, Саша. Судя по результатам теста, вы отнюдь не домашняя курица. К тому же, если бы вам нужен был заботливый муж, вы не полюбили бы художника.

— А кто вам сказал, что я его люблю?

Саша уцепила веточку винограда и стала разглядывать ее на свет.

Ягоды были прозрачными, сквозь них просвечивало солнце.

— А разве нет?

— Ну.., не знаю… — уклонилась Саша и принялась за виноград.

— К роскоши вы, как я вижу, равнодушны. Глаза выдают. Вы восхищаетесь всем этим барахлом, чтобы.., ну, в общем, из вежливости. Вы очень скрытны.

Саша с удивлением смотрела на Каштанову. Как непросто иметь дело с психологом! Он чувствует даже то, о чем ты сам не догадываешься. Действительно, по большому счету Саша не представляет себя хозяйкой такого особняка. Сидеть дома, наводить порядок, украшать? Ей пришли на память проносящиеся за стеклом машины огни ночного города, это внутреннее тихое упоение движением, новизной, приключением.

— Я хотела бы путешествовать, — потрясенная открытием, призналась Саша. — Я хотела бы иметь такую работу, которая дала бы возможность путешествовать!

Саша почувствовала, как внутри ее словно зажегся свет. И от этого света вспыхнули отраженным светом глаза Эллы Юрьевны.

— Переводчик, тележурналист, менеджер по туризму — вот только несколько профессий, связанных с вашей мечтой, Саша.

— Надо же! — Саша поджала под себя колени, так что они уперлись в подбородок. — До сегодняшнего дня я даже не знала, о чем мечтаю…

— Это подавленные мечты, Саша, — пояснила Элла Юрьевна. — Сегодня ты просто извлекла их на свет.

— Лучше бы не извлекала, — засмеялась Саша, — несбыточным мечтам лучше оставаться там, где они были, — глубоко внутри.

— Ну зачем уж сразу — несбыточным, — возразила Элла Юрьевна. — В жизни еще случаются чудеса…

Она пошарила рукой на столике, что-то отыскивая.

— Вы не зажигалку ищете? — Саша выдвинула из-за вазы с фруктами серебряную зажигалку.

— Да, спасибо. Не хотите прогуляться?

Саша невольно взглянула на часы. Большие напольные часы с маятником показывали половину четвертого. Обычно Элла Юрьевна приглашала ее на прогулку в пять, после обеда. Саша подозревала, что и обедали они с Игорем Львовичем так поздно только из-за них с Ильей. Чтобы накормить.

После обеда Илья отправлялся снова в мастерскую, до семи, а Элла Юрьевна и Саша неизменно — гулять. В сторону леса, до пасеки. А иногда доходили и до ближайшей деревни. Саша так привыкла к установленному расписанию, что ее слегка удивило сегодняшнее желание Эллы отправиться на прогулку раньше времени. Впрочем, Саша была легка на подъем и не заставила себя уговаривать. Они вышли к лесу и неторопливо двинулись в сторону деревни.

— Саша, — обратилась к ней Элла Юрьевна, — а вас не смутит, если я задам один интимный вопрос?

Саша насторожилась. Если она сейчас начнет спрашивать о матери, то…

Молчание Элла Юрьевна приняла за согласие и спросила:

— А как ты предохраняешься?

От неожиданности Саша густо покраснела.

— Ты не подумай только, что я это спрашиваю из любопытства, — спохватилась Элла Юрьевна. — Но ведь ты такая юная. И тебе совсем не с кем посоветоваться. Это я к тому, что ты можешь рассчитывать на меня.

— Да, я поняла. — Саша поспешила сгладить неприятный момент. — Только я даже не знаю, что и сказать. Чем придется…

— Я так и предполагала, — вздохнула Элла Юрьевна. — Я хочу предложить тебе свою помощь.

— Вы умеете предохраняться? — недоверчиво покосилась в ее сторону Саша. Илья сказал ей, что у Каштановых долго не было детей и погибший сын — их единственный ребенок.

— Ну… Видишь ли… У меня есть подруга — очень опытный гинеколог. Она подберет тебе самые подходящие средства защиты. Ты когда-нибудь была у гинеколога?

— Не-а, — призналась Саша.

Элла Юрьевна всплеснула руками.

— Тем более! Обязательно нужно провериться. Ты ведь понимаешь?

— Да, я понимаю.

— Если ты не возражаешь, я с ней в ближайшие дни и договорюсь о встрече.

Саша вздохнула. Ее тяготил этот интимный разговор. Никогда они с бабушкой не обсуждали эту тему. Она поспешно согласилась и с облегчением сменила тему.

Насте показалось, что ее кто-то толкнул. Она открыла глаза. В комнате никого не было. Она попыталась вспомнить сон — ей явно что-то снилось — и не смогла. Только унылое и тревожное ощущение реальности подступило к ней вплотную. И осадок забытого сна подспудно волновал. Какой сегодня день? Пятница… Ровно неделя с того дня, когда исчез Вадим. Сегодня впервые Настя прогуляла занятия в академии. Она не пошла к Регине на индивидуальные. Она не может играть этот чертов этюд с письмом. Боится.

Настя резко села на постели. Взглянула на будильник. Половина седьмого. То ли от резкого движения, то ли от чего-то еще сердце застучало мелко-мелко и стало отдаваться в ушах. Да, боится. Пока Вадим сам не сказал ей, в чем дело, еще можно на что-то надеяться. А этот этюд… Регина накаркала!

Настя завернулась в одеяло. Дверь заскрипела словно от ветра — никаких шагов по коридору Настя не слышала. Но тем не менее дверь открылась и в комнату вошел Вадим. Он был без цветов. Прежде чем Настя заметила что-либо, ей бросился в глаза этот факт: он без цветов. А потом уже глаза — с мелькнувшим в них замешательством. Она уже обо всем догадалась, но почему-то ее лицо пожелало изобразить улыбку. Губы поехали, а глаза… Настя не подумала о глазах, она о них забыла. Это уже потом, на лестнице, по дороге в фойе, она вспомнила, что она — актриса. А в тот момент она обо всем забыла, она только смотрела на него и думала: он пришел!

— Привет, — улыбнулся он своей улыбкой всепрощающей доброты. На лице проступила его обычная мягкость.

— Привет, — эхом вторила Настя. — Ты пришел… Вот теперь докатился он весь: облако его запаха, тембр голоса, знакомый жест руки, движение бровей… Все это, соединившись, накрыло ее своей очевидностью, невыдуманностью, и она задохнулась. Она поняла, что не в состоянии говорить.

— Насть, пойдем со мной.

— Куда?

— Вниз, в фойе.

Настя слышала только интонацию. Тон его голоса был таким, как у медсестер в больнице, когда до смерти Сашиной матери оставалось несколько дней. Вкрадчиво, тихо, будто девушку мог ранить звук.

— Зачем? — спросила она, кутаясь в одеяло.

— Мне нужно познакомить тебя с одним человеком.

— Зачем? — снова повторила Настя, прячась в одеяло, как в нору.

— Спустись, пожалуйста, вниз, — сказал Вадим, пятясь спиной к двери. Настя еще минуту сидела неподвижно, уставившись немигающим взглядом перед собой в стену. Затем откинула одеяло и поднялась. С каменным лицом она подошла к шкафу, достала свое серебристое платье, в котором была на вступительном экзамене по мастерству актера. Надела его и сунула ноги в туфли. Провела расческой по волосам. Она даже не глянула на себя в зеркало напоследок — уверена была, что выглядит сейчас именно так, как надо.

Когда спускалась по широкой лестнице в фойе, сразу выхватила из общей картины их двоих. Вадим стоял спиной к лестнице, лицом к окну, и плечи его сутулились, как от тяжелой ноши. А его спутница, напротив, вся была устремлена в сторону лестницы и даже чуть подалась вперед, когда встретилась глазами с Настей. Девушка была невысокая. Брюнетка. И глаза у нее были темные и подведены так, чтобы подчеркнуть восточность.

И вся она словно была подведена жирным карандашом — все очерчено напоказ. Настя остановилась шагах в пяти от них. Она глядела на них немного свысока, как и подобает актрисе. Спутница Вадима немного занервничала под пристальным взглядом. И локтем толкнула Вадима. Тот вздрогнул и повернулся.

— Настя, познакомься. Это Гуля. Моя девушка.

— Твоя девушка? — Настя подняла брови. «Молодец!» — похвалила себя за самообладание. — А я тогда кто же?

Вадим открыл было рот, но его опередили.

— А ты была просто так. Временная замена!

Это его подружка выпалила Насте в лицо, вся подавшись вперед. Вероятно, она долго репетировала. Настя смерила ее взглядом и вернулась к Вадиму.

— Зачем этот спектакль? Ты не мог прийти один?

Нежные щеки Вадима начали потихоньку краснеть. Он смотрел на Настю и совершенно идиотски улыбался.

— Он ни при чем! Я сама захотела прийти и все сказать тебе! — выскочила Гуля. На ней была красная блузка. Считается, что красное идет темноволосым и черноглазым. Но на Гуле блузка выглядела примерно как красная тряпка на корриде. — Вадим такой добрый, он бы пожалел тебя и не сказал бы. А я считаю — надо чтобы честно. Мы поссорились, и он стал встречаться с тобой, чтобы заставить меня вернуться. И я вернулась. Он любит меня!

Настя не смотрела на Гулю. Она смотрела на Вадима. Она пыталась понять суть происходящего и сопоставить то, что было у нее с Вадимом, с тем, что говорила сейчас эта девушка.

— Это не правда, — наконец произнесла она.

В фойе толпились студенты. Хореографы делали упражнения, наблюдая в зеркало интересную сцену. Вахтерша протирала листья фикуса, то и дело поворачивая голову к окну.

— Это правда! — с готовностью возразила Гуля. — Ты должна это знать! Мы вместе очень давно! Наша любовь нерушима! Никто не отнимет нас друг у друга!

Настя смотрела на Вадима, а он смотрел в пол и играл ключами от машины.

— Подождите здесь, — вдруг оборвала Настя свою соперницу. — Я сейчас приду.

Она сказала очень тихо, но Гуля услышала и замолчала. И когда Настя убегала наверх, то все фойе провожало ее глазами.

Настя вбежала в комнату и быстро стала выдвигать ящики своей тумбочки. Она вытряхнула из шкатулки цепочку — Вадим подарил ей на 1 сентября, достала коробочку с духами, мягкие игрушки, браслеты — все его подарки — и помчалась вниз. Она с разбега сунула все это в руки Гуле.

— Возьми. Я не продаюсь.

— Настя, ну зачем… — У Вадима было такое лицо, точно разом заболели все зубы. Настя развернулась и влепила ему пощечину.

— Вот и правильно, — сказала Гуля, складывая Настины подарки в свою сумочку. — Вадиму не нужна такая девушка, как ты…

— Да ему не девушка нужна, а ошейник, — задумчиво произнесла Настя, не спуская с него глаз. Щека, которую она ударила, пылала. — Вот уж не думала, что встречалась с таким рохлей?! Ты вполне заслужил то, что имеешь! — Она кивнула в сторону раскрасневшейся Гули. — Я желаю вам всегда быть вместе! И никогда не расставаться. Вы стоите друг друга!

Голос Насти звенел, она почувствовала горькое упоение от того, что нужные обидные слова сами приходят ей на ум, что они слетают с языка легко, без дрожи в голосе, как в порыве вдохновения. Она еще что-то говорила, все набирая обороты. Хореографы уже не делали вид, что занимаются, а вахтерша оставила в покое фикус. Настя говорила и видела, как Гуля тянет за собой Вадима, а тот почему-то не уходит, видимо, выжидая паузу, чтобы сказать что-нибудь в свое оправдание Но Настя не дала ему такой возможности. Последнее слово должно остаться за ней.

— А теперь идите и будьте счастливы! — крикнула она так, будто посылала их куда подальше. А сама развернулась и побежала наверх. Не хотела она видеть, как Гуля потащит Вадима за руку из общежития. Настя ворвалась в комнату и огляделась. Все ее существо требовало действия. Она снова выдернула ящик из тумбочки и достала оттуда фантики От шоколадок. Она зачем-то хранила их все. Все, что связывало ее с Вадимом, она хранила словно нарочно для этого дня. Фантики полетели на пол, и она стала рвать их в клочки. Фольга хрустела, а Настя слышала свое рычание — она старалась сдержать слезы. Девчонки вбежали в комнату и кинулись к ней. Но она закричала на них и, подстегнутая чужим сочувствием, вскочила и полезла за книжками, вспомнила о спрятанных в них цветах. Девчонки не поняли ее намерений и испугались. Они попытались стащить ее со стула. Она уже успела вытащить одну из книг, остальные посыпались на головы спасительниц. Девчонки отпрыгнули, а Настя стала вытрясать спрятанные меж страниц цветы.

— Настя, успокойся, — увещевали девочки. Но эмоции, так успешно сдерживаемые там, в фойе, пеной поднялись сейчас. Она плакала, не замечая слез, кричала и топтала ногами рассыпающиеся в прах цветы. Она всех отталкивала и добилась своего — они выбежали прочь, оставив Настю наедине со своим горем. Она услышала, как в коридоре кто-то объясняет:

— Да это театралы репетируют.

«Вот Регина полюбовалась бы…» — пронеслось в голове у Насти, но через секунду и эта случайная мысль унеслась восвояси, уступив место безудержной ярости. Настя растоптала цветы, но этого показалось мало. В вазе на столе еще стояли розы — последние цветы, подаренные Вадимом. Они, конечно, уже давно повесили головы, но их никто не выбросил, и теперь Настя несказанно обрадовалась этому обстоятельству. Если можно назвать радостью то болезненное чувство, с которым она бросилась к виновато поникшим цветам. Она схватила вазу. Сначала подбежала к двери, но мысль предстать в своем горе перед соседями остановила ее. Она развернулась и уперлась взглядом в окно. Да, именно так. Она кинет эти цветы им вслед. Туда, куда увела эта дура ее Вадима. Ее первую настоящую любовь! Настя вскочила на подоконник. Шпингалет не поддавался, но она упорно крутила его, пока не справилась. Дернула фрамугу на себя. Ворвавшийся ветер распахнул дверь. Девчонки в коридоре, увидев Настю на окне, дружно завизжали, Визг подруг оглушил ее. Она пошатнулась. Ваза выскользнула из рук. Последнее, что увидела Настя, что отметил ее мозг в тот злосчастный день, — фотография Вадима над кроватью. Она забыла ее снять.