Однако откровенное недоверие, сквозившее во взгляде Каллихэна, нисколько не поколебало спокойствия Вила Джемисона. Седовласый пребывал в полной безмятежности, чем еще больше распалил любопытство Каллихэна. А что если его сокамерник не сумасшедший, в конце концов? Еще мальчиком на Калестине, куда Калли прилетел со своими родителями-эмигрантами, он слышал легенды о людях, которые контактировали с молдогами.

В самом деле, существовали даже документально подтвержденные факты, припомнил Калли, свидетельствующие о том, что в ранние годы освоения Плеяд молдоги смотрели на людей не как на угрозу, а как на забавную игру природы. Рассказывали, будто некоторым удавалось даже подружиться с молдогами — этими кожистыми ходячими скелетинами, создавшими высокую цивилизацию и державшими под своей властью все звездные скопления дальше Плеяд. Если верить рассказам, людям этим даже удавалось путешествовать на кораблях молдогов между населенными мирами планетных систем звезд класса «же» — звезд, скрытых от землян расстоянием и скоплениями космической пыли.

В то время молдоги, чья психология сильно отличалась от человеческой, в гораздо большей степени принимали людей за то, чем они казались, нежели люди, в свою очередь, молдогов. Судя по всему, повстречав еще одну разумную расу, успевшую выйти в Глубокий Космос, молдоги не испытали ни страха, ни особого удивления. Они не проявляли почти никакого интереса к планетам Плеяд, ограничиваясь редкими разведывательными экспедициями, и не выказывали недовольства, когда люди начали заселять тамошние миры.

Но это было лишь началом. Некоторое время спустя, еще на раннем этапе освоения человечеством Плеяд, в сознании молдогов сработал таинственный эмоциональный переключатель. Разведчики иноразумных перестали наведываться в Плеяды, а корабли людей строго предупреждались, если проникали за пределы скопления, в глубь территории молдогов. Подобно японцам, в семнадцатом веке замкнувшим вдруг границы перед европейцами, молдоги закрыли свои миры для людей. И лишь слухи ходили о людях, которые успели проникнуть на территорию иноразумных еще до неблагоприятных перемен и теперь, якобы, возвращались целыми и невредимыми.

Верить таким слухам теперь стало трудно — ведь молдоги внезапно предъявили абсолютно необоснованные претензии на весь район Плеяд. Сейчас, насколько было известно Каллихэну, их послы пребывали на Земле, обсуждая проблему с членами Трехпланетного Совета. Спокойно, но неотступно требовали они одного: люди должны покинуть уже освоенные ими планеты. Тем временем внутри самого Совета кипели дебаты и борьба фракций. Совет был не в состоянии признать, что уже не управляет населением Приграничья, не в состоянии приказать тамошним обитателям вернуться домой; точно так же не в силах оказались они смотреть в лицо действительности: молдоги были готовы объявить войну человечеству, если последнее откажется незамедлительно эвакуировать население планет Плеяд.

Дополнительную окраску выступлениям членов Совета придавала космофобия — по понятиям Приграничья, не столько боязнь космоса вообще, сколько того неведомого, что таится за границами Солнечной системы. Этой фобии были подвержены почти все жители Трехпланетья. В кривом зеркале страха приграничники представлялись им варварами, а иноразумные существа — чудовищами. Однако ни один из лидеров Старых Миров не признался бы в этом. Даже Алия, сама не подверженная космофобии, отказывалась видеть болезнь. Собственно, этот вопрос и послужил яблоком раздора между Алией и Каллихэном во время перелета с Калестина на Землю.

Но уже сам арест О’Рурка и существование этой плавучей тюрьмы доказывали существование болезни. Ход мыслей Калли неожиданно приобрел новое, очень интересное направление.

Однако не успел он сосредоточиться на этой новой идее, как в их берлогу буквально влетело некое существо — бесшумное, как мотылек, оно словно сложилось, опустилось, скрестив ноги, на матрас и уставилось на Калли. Тот ответил взглядом, исполненным не меньшего интереса. Это был коротышка, тот, кого Вил назвал Доуком Тауншендом.

— Ему лучше? — послышался бесстрастный голос, который тоже запомнился Каллихэну. Слишком спокойный тенор, превращающий любой вопрос почти в утверждение. Вил кивнул.

— Спасибо, парни, — сказал Калли, вспомнив вдруг сцену возле лифта. — Спасибо вам.

Доук промолчал, продолжая безучастно рассматривать О’Рурка. Его можно было бы назвать симпатичным парнишкой, если бы лицо так откровенно не напоминало маску. Странное было лицо — Калли даже задумался, не встречал ли он этого субъекта раньше. За обоих ответил Вил:

— Мы стараемся подхватывать тех, кто попадает сюда в плохой форме. Охранники боятся только Доука. Поэтому мы сразу можем чем-то помочь — например, заставить снять смирители. Тебе еще повезло — ты мог на всю жизнь остаться калекой. Подумать только — этими варварскими устройствами заменили смирительные рубашки. Считается, что рубашки менее гуманны!

— Значит, вы принимаете к себе новых калек? — сказал Калли, переведя взгляд на Джемисона.

— Да, если получается. Но твой случай особый. — Джемисон чуть прищурил глаза. — Ты — Каллихэн О’Рурк Уэн, знаменитый космический угонщик, который во время Восстания в одиночку увел больше десятка кораблей Трехпланетья. Ты представлял для нас особый интерес.

— Какой именно? — Калли увлекся, хотя и был немного озадачен.

— Пока не стоит об этом. Сначала поешь и немного отдохни. Через день-два наберешься сил, тогда мы сможем серьезно поговорить.

Поискав в головах своего тюфяка, он выудил пластиковую банку, щелкнув крышкой, передал ее Каллихэну, и тот почувствовал аромат горячего супа с говядиной.

— Откуда у вас такие деликатесы? — поинтересовался Калли, стараясь занять более подходящую для еды позицию.

— Нам ее выдают, — тихо сказал Вил. — Когда сможешь сам подойти к окошку раздачи, получишь такую же пайку. Сейчас мы с тобой делимся. — Передав дымящуюся банку супа Калли, он присовокупил пластиковую ложку, которая специально крепилась к каждой банке. — Попытайся впихнуть в себя сколько сможешь, а потом спи.

О’Рурк не стал возражать. Совет был очень кстати; к тому же, он узнал столько нового, что следовало как следует обдумать эти сведения.

Следующие несколько дней Каллихэн набирался сил. Он лежал на своем тюфяке из пенорезины и смотрел в металлический потолок, который в самом деле оказался нижней частью перехода между палубами. Таких палуб, занимающих весь объем грушевидной подводной секции, было пять, объяснил ему Вил, и они были битком набиты задержанными, преимущественно — с Приграничных Миров. Сама плавучая тюрьма была известна как Первая станция по задержанию иммигрантов, для краткости — просто «номер первый».

Пока мало-помалу возвращались силы, Каллихэн изучал своих странных опекунов. Один из них, за исключением редких моментов, всегда находился рядом с Калли. Доук оказался не слишком разговорчивым товарищем — но не потому, что не желал поддерживать беседу, а потому, что сказать ему, собственно, было нечего. В обществе Калли он либо спал — зачастую сидя, скрестив ноги и прислонившись спиной к стене, — либо точил самодельный ножик. Такие ножи делали сами заключенные: лезвие — из полоски металла, заостренной, как игла, и наточенной до остроты бритвы, рукоятка — из тряпок, смоченных для твердости спиртовым лаком. Кроме того, как заметил Калли, Доук любил сидеть и рассматривать содержимое медальона, который на металлической цепочке носил на груди. Тауншенд всегда проявлял большую осторожность, чтобы Калли случайно не разглядел, что же он там прячет. Очевидно, скрывалось там нечто очень интересное — Доук часы напролет просиживал, поглощенный созерцанием.

На пятый день, когда Каллихэн почувствовал, что уже полностью пришел в себя, он выбрал момент, когда Вил остался с ним наедине, и напрямую поинтересовался странным характером Доука.

— Конечно, он немного с приветом, — пожал плечами Вил.

— Так я и думал, — сказал Калли. — Потому охранники его и побаиваются?

— Охрана его боится, потому что Доук не боится охраны, — серьезно сказал Вил. — Даже они понимают — что бы они ни делали, запугать его им не под силу. Если они переступят границу — Доук уже ни перед чем не остановится, не станет рассчитывать последствия. Потому с ним и нянчатся. Конечно, рано или поздно…

Вил вдруг замолчал.

— Рано или поздно — что? — повторил Каллихэн.

— Наверное… — Вил замялся. — Пару дней назад ты спросил, зачем мы тебя взяли к нам. Я сказал тогда, что есть причина, о которой мы поговорим позднее.

Он сделал паузу, словно ожидая реакции Калли.

— Продолжай, — попросил О’Рурк. — Какая же это причина?

— Понимаешь, это место — особое учреждение.

— Тюрьма, как я понимаю.

— По сути, да. Но официально — это лишь пункт задержания при Службе Миграции. Среди арестованных действительно есть несколько человек, незаконно прилетевших на Землю с Марса, Венеры или Пояса астероидов. Но на самом деле — это лагерь для интернированных, для жителей Приграничья; в течение последних трех лет полиция отправляла сюда всякого приграничника, которого им удавалось арестовать — под любым предлогом.

О’Рурк кивнул.

— Видишь ли, все дело в том, что на одного охранника приходится сотня арестованных. И поскольку мы не преступники, мы создали собственную систему управления и собственные законы. Полдюжины человек образуют так называемое Правление. Все его члены — известные участники Восстания, твои товарищи. Как только они узнают, что ты здесь… — Вил пристально посмотрел на Калли, — ты, скорее всего, тоже станешь членом Правления. Если нет, все равно будешь пользоваться немалым влиянием.

— Ну и что? — спокойно спросил О’Рурк.

Вил глубоко вздохнул.

— Я спрятал тебя здесь, чтобы мы могли поговорить, прежде чем тебя узнают старые друзья. Ведь как я уже упоминал, Правление выносит решения, обязательные для всех арестованных. — Он снова сделал паузу, глядя Калли в глаза, — Среди множества решений, — сказал он медленно, — есть одно очень важное: кому из арестованных удастся совершить побег.