1

Женщину на больничной кровати легко можно было принять за труп. О том, что она еще жива, говорили лишь тихий, настойчивый писк кардиомонитора и едва заметные движения грудной клетки в такт дыханию под одеялом. На обмякшем лице не отражалось никаких эмоций. Это не было состоянием глубокой релаксации: у этой женщины все лицевые мышцы словно были кем-то выключены из розетки – обычно так люди могут выглядеть только после смерти. Я легко мог представить себе такое лицо в морге или у трупа в заброшенной лесополосе, но, к моему сожалению, оно принадлежало живому человеку.

Инспектор уголовной полиции Марк Хэтчер взглянул на спящую женщину и не смог сдержать тихого «Господи!». Он смотрел на нее, как загипнотизированный, время от времени качая головой, вздыхая и красноречиво жестикулируя. Я познакомился с Хэтчером в Куантико на учебном курсе по составлению поисковых портретов преступников. Я вел этот курс для иностранных полицейских, и Хэтчер был в их числе. Он отличался от остальных, потому что на всех без исключения лекциях сидел на первом ряду и у него всегда был наготове вопрос. Он нравился мне тогда, нравился и сейчас. Он был одним из лучших инспекторов Скотланд-Ярда. Человек, на протяжении тридцати лет смотревший в ницшеанскую бездну и не превратившийся за это время в бесчувственного робота, однозначно достоин моей симпатии.

Но эти годы, конечно, не прошли для него бесследно. Они высосали из него всю его живость и радость. Он был весь седой, у него потемнела кожа, да и сам он весь тоже как-то помрачнел. Он приобрел особый цинизм, присущий полицейским, много лет посвятившим службе. В по-собачьему грустных глазах Хэтчера я прочитал всю его печальную историю. Его глаза видели столько, сколько никому не пожелаешь увидеть.

– Патрисия Мэйнард – его четвертая жертва, так? – задал я риторический вопрос, чтобы вернуть Хэтчера к реальности больничной палаты.

– Да, – Хэтчер глубоко и устало вздохнул, покачал головой, а затем повернулся и посмотрел мне прямо в глаза. – Уже год и четыре месяца я пытаюсь поймать этого ублюдка, и знаешь, мы ведь вообще не продвинулись. Как будто мы играем в «Змеи и лестницы», и кто-то своровал все чертовы лестницы и в каждой клетке нарисовал змеиную голову. – Он опять вздохнул и покачал головой. – Я думал, Уинтер, что уже видел все, что только можно, но это что-то новое.

Конечно, он не мог перевидать всего. Конца и края ужасам, которые придумывают маньяки, не намечалось, но даже я был готов признать, что нынешний случай – необычен, а уж я-то видел все. Оказалось, что смерть – не худшее из того, что может случиться с человеком, и Патрисия Мэйнард была живым тому свидетельством.

Я смотрел, как она лежала в малюсенькой одноместной палате, опутанная проводами, с катетером и капельницей в тыльной стороне запястья, и мне опять пришла в голову мысль о том, что уж лучше бы она была мертва. И я даже знал, как это устроить: отсоединить капельницу и шприцем нагнать воздух в катетер.

Сначала произойдет закупорка сосудов в правой половине сердца, затем – в легких. Легочные сосуды сожмутся, провоцируя повышение давления в правой половине сердца до тех пор, пока эмболия не перекинется и на его левую половину. Отсюда, по кровеносной системе, воздух разнесется по всему организму. Попав в коронарную артерию, он вызовет сердечный приступ. А добравшись до мозга – инсульт.

Четкое, простое решение. Если никто не будет сильно копать и искать реальные причины, риск получить срок – минимальный. Да никто и не будет разбираться. Весь мой опыт был подтверждением тому, что люди видят только то, что хотят. Патрисия Мэйнард провела в плену три с половиной месяца, и за это время она прошла сквозь ад. Если бы она умерла сейчас, мы бы все с радостью подумали, что ее организм в конце концов просто сдался. На этом все. Дело закрыто.

– Анализ ДНК что-то дал? – спросил я.

– Это тот же человек, который «работал» с остальными тремя женщинами, но он не совпадает ни с кем из нашей базы данных.

– И никакой новой информации о нем не появилось?

– Нет, ничего нового, – покачал головой Хэтчер.

– То есть все, что мы имеем, – четыре жертвы, которые не могут говорить, и ноль информации о личности маньяка.

– Да, это все, что есть, – вздохнул Хэтчер. – И нужно найти его, пока он не схватит следующую жертву.

– Не получится. После того, как он выпустил первую жертву, прошло два месяца, прежде чем он похитил следующую. Патрисию Мэйнард он похитил всего через трое суток после того, как избавился от третьей жертвы. Обычно у психопатов после периода активности бывает период затишья, некоторого охлаждения, когда они упиваются собственными фантазиями, которые еще настолько сильны, что способны удерживать маньяка в норе. У этого парня фантазии явно больше не работают. Они больше не могут хоть как-то заменить реальный опыт, на который он уже подсел. И у него сейчас фаза обострения. Патрисию Мэйнард нашли позавчера. Предполагаю, что следующую жертву он похитит сегодня вечером.

– Плохие новости – это как раз то, что мне сейчас нужно, – Хэтчер опять вздохнул и провел рукой по усталому лицу. – Ну, а хорошие новости есть, Уинтер? Я жду от тебя хороших новостей, я тебя вообще-то за ними сюда позвал.

– Хорошая новость состоит в том, что чем больше ходов он совершает, тем больше вероятности, что он сделает ошибку. Чем больше ошибок он сделает, тем легче будет его поймать.

– Отличная теория. Только вот сейчас где-то ходит женщина, жизнь которой скоро превратится в самый страшный кошмар, а я ничего не могу сделать, чтобы этому помешать. А это моя работа – защищать людей.

Сказать тут было нечего. Я бывал на месте Хэтчера много раз и прекрасно знал, что он сейчас чувствует – беспомощность и потребность что-то сделать, хотя сделать ничего не можешь. Меня больше всего мучила злость на самого себя за неспособность сложить пазл, злость на мир, в котором такие пазлы вообще могли существовать.

Какое-то время мы многозначительно молчали и смотрели на спящую Патрисию. Кардиомонитор отмерял пульс, одеяло поднималось и опускалось, настенные часы показывали бегущие секунды.

Патрисии было двадцать восемь лет, у нее были карие глаза и темные волосы. Но в данный момент цвет глаз определить было невозможно, поскольку они заплыли и опухли. Сказать что-то определенное про волосы тоже было трудно, потому что маньяк побрил ее налысо. Кожа вокруг глаз была вся в синяках, а кожа головы под ярким больничным освещением была похожа на гладкий и блестящий розовый купол. Волосы еще не начали отрастать, что означало, что сбрили их совсем недавно, перед тем, как выпустить на свободу. Очень маловероятно, что она была первой, над кем так поиздевался этот маньяк. Его явно заводили унижение, боль и мучение.

За свою жизнь я говорил с десятками убийц, пытаясь понять, что же ими двигало. Это моя работа – пытаться разобраться в том, почему одно человеческое существо испытывает удовольствие от нанесения увечий другому. Но я никак не мог объяснить себе, зачем Патрисии Мэйнард сделали лоботомию.

Продолговатый мозг, который управляет сердечно-легочными функциями, затронут не был. То есть до конца жизни ее сердце будет биться, и она будет дышать. Патрисии не исполнилось даже тридцати, она легко может прожить еще сорок или пятьдесят лет. И эти полвека она проведет в темноте, в полной зависимости от других, не имея возможности самостоятельно питаться, ходить в туалет, сформулировать мысль или связное предложение. Мне было невыносимо думать об этом.

– И на черепе нет ни одного шрама? – задал я еще один риторический вопрос, на этот раз, чтобы самого себя вернуть к реальности больничной палаты.

– Нет, потому что к мозгу он пробрался через глазницы, – ответил Хэтчер, не сводя глаз с Патрисии. – Ты увидел все, что хотел, Уинтер?

– Да, более чем достаточно, – сказал я, тоже не в силах отвести взгляд от женщины. – Давай поедем в Сент-Олбанс. Мне надо поговорить с Грэмом Джонсоном.

– А это обязательно? Мои люди уже допросили его.

Я наконец оторвался от Патрисии Мэйнард и посмотрел на Хэтчера:

– Я уверен, что твои люди поработали на совесть. Но Патрисию нашел Джонсон, а это означает, что от нашего психа его отделяют всего два шага. А раз уж наши жертвы не очень разговорчивы, Джонсон – моя единственная на сегодняшний день возможность приблизиться к нему. Так что да, я хочу с ним поговорить.

– Ну ладно. Сейчас позвоню и постараюсь найти кого-нибудь, кто тебя отвезет туда.

– И сколько времени займет поиск? Лучше отвези меня сам.

– Никак не смогу, меня ждут в отделении.

– Ты начальник и можешь делать все, что угодно, – усмехнулся я. – Поехали, Хэтчер, будет весело.

– Весело! Знаешь, Уинтер, у тебя какое-то извращенное понимание веселья. Весело – это потусить с двадцатитрехлетней блондинкой. Или на яхте у какого-нибудь миллиардера. А то, чем мы занимаемся, это ни разу не весело.

– Знаешь, в чем твоя проблема, Хэтчер? Ты погряз в бумажной работе. Ты когда в последний раз делал то, что должен делать полицейский? – усмехнулся я. – Не говоря уже о том, когда ты в последний раз общался с двадцатитрехлетней блондинкой?

Хэтчер в который раз глубоко и устало вздохнул:

– Мне надо вернуться на работу.

– А я только что перелетел через Атлантику, чтобы спасти твою задницу. И, кстати, в последний раз я спал тридцать шесть часов назад.

– А это уже психологическое давление.

– И что дальше?

Хэтчер вздохнул.

– Ладно, я отвезу.