46
Грейсвуд, Суррей
На следующий день по шифрованной линии поступил вызов. Габриель предпочел бы его проигнорировать, однако в сообщении четко говорилось: в случае неявки у него отзовут все полномочия. Дождавшись шести вечера, Габриель поехал в Лондон и тайком проник в израильское посольство через черный ход. В фойе его напряженно ожидал шеф местного отделения, украшенный боевыми шрамами карьерист Натан. Он проводил Габриеля вниз, в святая святых и поспешил убраться оттуда, словно опасался угодить под осколочный удар. В комнате было пусто, разве что на столе стоял поднос с чаем, бутербродами и венским печеньем. А еще бутылка минералки, которую Габриель запер в шкафу. Чисто по привычке — доктрина Конторы гласила: потенциальное поле битвы следует заранее очистить от всего, что могут использовать в качестве оружия против тебя.
Минут двадцать никто не появлялся, затем вошел плотно сбитый, словно рестлер, мужчина: черный костюм, словно подобранный на размер меньше, и модная белая сорочка с высоким воротником, создающая ощущение, будто у качка нет шеи. Некогда соломенные, его волосы теперь отливали сединой; качок стриг их коротко, дабы скрыть стремительно растущую лысину. Он пристально посмотрел на Габриеля сквозь узкие стекла очков, словно решая: расстрелять его сейчас или на рассвете. Затем подошел к подносу и медленно покачал головой.
— Думаешь, мои враги знают?
— Что, Узи?
— Что я не в силах устоять перед едой? Особенно, перед таким угощением. — Узи схватил с подноса печенье. — Это у меня наследственное: больше всего на свете дед обожал сливочное печенье с чашечкой кофе по-венски.
— Уж лучше такая зависимость, чем казино и бабы.
— Тебе легко говорить, — обиделся Навот. — Ты — как Шамрон, у тебя нет слабостей. Ты неподкупен. — Навот помолчал. — Безупречен.
Габриель понял, к чему клонит Навот. Шеф смотрел на печенье, словно на источник всех своих бед.
— Впрочем, одна слабость у тебя все же есть, — сказал наконец шеф. — Ты позволяешь личным чувствам влиять на принятие решений. Когда станешь шефом, от этого придется избавиться.
— На сей раз ничего личного, Узи.
Навот натянуто улыбнулся.
— То есть ты не отрицаешь, что Шамрон предлагал тебе занять мое место?
— Нет, — ответил Габриель. — Не отрицаю.
Улыбка почти сошла с губ Навота.
— А-а, еще одна твоя слабость, Габриель: ты честен. Слишком честен для шпиона.
Навот наконец присел, сложив локти на столешнице, которая, казалось, прогнулась под их тяжестью. Глядя на шефа, Габриель вспомнил отвратительный день, когда — много лет назад — они отрабатывали в паре с ним навыки бесшумного убийства. Габриель тогда потерял счет своим смертям.
— Сколько мне осталось? — спросил Навот.
— Брось, Узи. Давай не будем об этом.
— Почему?
— Ни мне, ни тебе легче не станет.
— Что, совесть ест?
— Да не то чтобы…
— Давно планировал подсидеть меня?
— Узи, ты меня знаешь.
— Думал, что знаю.
Отодвинув от себя поднос с угощением, Навот огляделся.
— Что им, трудно было минералку принести?
— Я спрятал ее в шкаф.
— Зачем?
— Чтобы ты меня ею не огрел.
Навот стиснул руку Габриелю, и та почти сразу же онемела.
— Принеси воды, — велел шеф. — Хоть в этом уважь.
Габриель сходил за минералкой. Когда он вернулся, гнев Навота самую малость угас. Шеф израильской разведки пальцами сорвал с бутылки крышку и налил себе немного пузырящейся жидкости в прозрачную пластиковую кружку. Габриелю даже не предложил.
— За что мне это? — задал он риторический вопрос. — Я был хорошим, чертовски хорошим главой Конторы. С честью выполнял обязанности и спасал страну от крупных международных конфликтов. Мог ли я прикрыть иранскую ядерную программу? Нет, не мог. Но я ведь не позволил втянуть нас в катастрофическую войну. Это первейшая задача главы разведки — не позволять премьер-министру кипятиться и втягивать страну в ненужные ссоры. Вот сядешь на мое место и сам все поймешь.
Габриель не ответил, и Навот медленно выпил минералку — будто это были последние капли воды на планете. В одном он оказался прав: он был хорошим главой разведки. Вот только все победы Конторе под его руководством принес Габриель.
— Очень скоро ты поймешь еще кое-что, — продолжил Навот. — Трудно руководить разведкой, когда у тебя над душой стоит человек вроде Шамрона.
— Это его служба. Ари создал ее с нуля и придал нынешний вид.
— Наш старик всего лишь старик. Мир сильно изменился с тех пор, как Шамрон перестал быть шефом.
— Ты ведь сам себе не веришь, Узи.
— Прости, Габриель, но в данный момент я не испытываю сильной симпатии к Шамрону. К тебе тоже, если уж на то пошло.
Навот насупился и замолчал. Натан заглянул в комнату через звуконепроницаемые прозрачные стены и, увидев, как эти двое злобно смотрят друг на друга, ретировался в бункер.
— Так сколько мне осталось? — повторил Навот.
— Узи…
— Мне дадут закончить срок?
— Разумеется.
— Не говори так, будто это и дураку известно, Габриель. С моего места ни черта еще не понятно.
— Ты был отличным шефом, Узи. Лучшим после Шамрона.
— И какова награда? Меня уходят на пенсию, потому что на бульваре Царя Саула не может быть одновременно двух шефов — бывшего и нынешнего.
— Почему?
— Это беспрецедентно.
— У нас вообще все беспрецедентно.
— Прости, Габриель, но мне ваши подачки не нужны.
— Не выкалывай себе глаз, Узи, лишь бы у тещи был зять кривой.
— Говоришь, как моя мать.
— Как она, кстати?
— По-разному.
— Могу я помочь?
— Повидай ее, как вернешься домой. Ты всегда ей нравился, Габриель. Ты всем нравишься.
Навот съел еще одно печенье. Потом третье.
— По моим подсчетам, — сказал он, стряхивая крошки с плотных пальцев, — мой срок истекает через год и два месяца, а значит, пока я решаю: отправишь ты группу наших лучших людей в самый опасный город на планете или нет.
— Ты сам наделил меня полномочиями.
— Под дулом пистолета…
— …которого никто еще не убирал.
— Понимаю, и потому не ставлю крест на твоем маленьком гамбите. Я лишь прошу сделать глубокий вдох и хорошенько подумать.
Не дождавшись ответа, Навот подался к Габриелю через стол и заглянул ему прямо в глаза. Смотрел он без капли гнева.
— Помнишь, чем обернулась прошлая вылазка в Москву? Или ты подавил в себе эти воспоминания?
— Я все прекрасно помню, Узи.
— Как и я, — отстраненно сказал Навот. — Это был худший день в моей жизни.
— И в моей.
Искренне удивленный, Навот сощурился.
— Тогда, ради всего святого, скажи: зачем возвращаться в Москву?
Габриель не ответил.
Навот снял очки и помассировал натертую переносицу. Эти очки — как и прочие аксессуары и предметы одежды — выбрала для него требовательная супруга Белла. Она и сама недолго проработала в Конторе, в сирийском отделении. Ей нравился статус жены шефа, и Габриель давно подозревал, что ее влияние на мужа распространяется куда дальше гардероба.
— Все кончено, — произнес наконец Навот. — Ты победил его. Уничтожил.
— Кого?
— Ивана.
— Иван тут вообще ни при чем.
— Еще как при чем. Если ты этого не видишь, то не имеешь права руководить операцией.
— Ну так отзови мои полномочия.
— Хотелось бы, но тогда я развяжу войну, в которой мне не победить. — Надев очки, Навот мельком улыбнулся. — Это тебе тоже предстоит усвоить, Габриель. Шефу надо осторожно выбирать, с кем биться.
— Это я уже умею.
— Ну, и раз уж тебе еще год с лишним ходить подо мной, может, расскажешь вкратце, что у тебя за план?
— Я отведу Павла Жирова в сторонку, и мы поболтаем. Он расскажет, зачем похитил и убил невинную девушку. Подтвердит, что «Волгатек» — всего лишь прикрытие для КГБ. А потом, Узи, я поджарю их всех до хрустящей корочки. Докажу всему цивилизованному миру, что нынешние кремлевские обитатели ничуть не лучше своих предшественников.
— Открою тебе небольшой секрет, Габриель: цивилизованный мир давно знает об этом, и ему плевать сто раз. Более того, он так разбит и боится за свое будущее, что вот-вот позволит муллам реализовать мечты о ядерном оружии.
Габриель ничего не сказал, и Навот, сдаваясь, тяжело вздохнул.
— Признание? Тебе нужно признание?
— На камеру, — добавил Габриель. — Точно такое, какое Жиров заставил сделать Мадлен перед тем, как убить ее.
— А если он не расколется?
— Все колются, Узи.
— Как насчет Келлера?
— Он едет со мной.
— Он профессиональный убийца, который однажды чуть не пришил тебя.
— Кто прошлое помянет… И потом, лишние мускулы мне не помешают.
— Что еще тебе не помешает?
— Паспорта, визы, билеты, явки… все, как обычно, Узи. Пусть наше московское отделение возьмет Павла Жирова под круглосуточное наблюдение. Прямо сейчас.
— Это все?
— Нет. Еще мне понадобишься ты.
Навот не нашелся что сказать.
— Я не сам в это дело ввязался, — напомнил Габриель.
— Знаю, только от этого ничуть не легче.
***
На явку Габриель вернулся около полуночи. Когда он вошел в комнату, которую делил с Кьярой, то застал супругу сидящей на кровати. Рядом на столике дымилась кружка травяного чая. На коленях у Кьяры лежала стопка глянцевых журналов. Волосы супруга кое-как собрала в узел на затылке, оставив множество выбившихся прядей. На носу у нее поблескивали новые стильные очки для чтения. У Кьяры имелся пунктик по поводу очков, и Габриель, к стыду своему, радовался тому, что у супруги слабое зрение, — пройдет время, и она перестанет производить впечатление его дочери.
— Как прошло? — не поднимая головы, спросила Кьяра.
— Отдых, процедуры — и может быть, левая рука восстановится.
— Все так плохо?
— Он зол, и я его не виню.
Сняв куртку, Габриель бросил ее на спинку стула. Кьяра укоризненно закатила глаза, потом послюнявила кончик пальца и перевернула страницу журнала.
— Переживет как-нибудь, — сказала она.
— Узи так просто обиды не забывает, Кьяра. А все вы с Шамроном, без меня меня женили.
— Ошибаешься, дорогой.
— Да?
— Пока ты во Франции искал Мадлен, Шамрон пришел ко мне и сказал, что хочет надавить на тебя последний раз, попробовать уломать. Просил моего благословения.
— Как мило с его стороны.
— Не злись, Габриель. Ему это очень нужно. — Кьяра помолчала немного. — И мне тоже.
— Тебе? — удивленно переспросил Габриель. — Ты хоть представляешь, что начнется после того, как я дам присягу?
— Мы делим комнату в доме, где живет еще восемь человек. Среди них — тот, кто однажды пытался тебя убить. Думаю, как-нибудь справимся.
Габриель подошел к кровати и перебрал лежащие на ней журналы: все женские и один — для беременных. Габриель потряс им перед носом у Кьяры.
— Ничего не хочешь сказать?
Супруга молча выхватила у него из руки журнал. Габриель присмотрелся к ней, взявшись за подбородок и склонив голову набок.
— Не смотри на меня так, — велела жена.
— Как это — так?
— Как на картину.
— Непроизвольно получилось.
Кьяра улыбнулась и спросила:
— О чем думаешь?
— Неплохо бы нам оказаться наедине, в другом месте — не на явке, в окружении еще восьми человек…
— …среди которых тот, кто однажды пытался убить тебя, — напомнила Кьяра. — Нет, о чем ты на самом деле подумал?
— Почему ты не отговариваешь меня ехать в Москву?
— Сама удивляюсь.
— Так почему?
— Наверное, потому, что несчастную девушку заперли в багажнике машины и взорвали.
— Еще причины есть?
— Нет, — ответила Кьяра. — Если спросишь, собираюсь ли я вместе со всеми, ответ будет тот же. Боюсь, что не справлюсь. Могу оступиться.
Не говоря больше ни слова, Габриель лег на кровать и положил голову ей на живот.
— Раздеваться не будешь? — спросила жена.
— Я слишком устал.
— Можно я еще почитаю?
— Все, что захочешь.
Габриель закрыл глаза. Тихий шелест журнальных страниц убаюкивал.
— Не спишь? — неожиданно спросила Кьяра.
— Нет, — пробормотал Габриель.
— Она знала, что все закончится в Москве?
— Кто?
— Та старуха с Корсики. Она знала?
— Да, думаю, знала.
— Она предупредила, чтобы ты не ездил туда?
— Нет, — солгал Габриель, ощутив укол совести — будто в груди провернули нож. — Она сказала, что мне ничего не грозит.
— Больше ничего она не видела?
— Дитя. Она видела дитя.
— Чье? — спросила Кьяра, но Габриель не ответил. Он бежал к женщине через бесконечное заснеженное поле. Женщина умирала в огне, а на снегу алела кровь.
