Ольга Аникина
Доктор, здравствуйте
© Ольга Аникина, 2014
– Доктор, можно?
– Вы видите, я занимаюсь другим пациентом. Дождитесь своей очереди.
– Послушайте, передо мной уже прошло четыре человека, и вы каждый раз говорили – подождите, подождите.
– Четыре человека? Как это, уже четыре?
– Ну да, одна была с рецептом, другая с острой болью, третий – дедушка ветеран, четвертая прошла, потому что у нее ребенок маленький на руках.
– Но вы же видите, я занята, я заполняю карту.
– Доктор, я ненадолго, вы меня хорошо знаете, меня даже осматривать не надо…
– Конечно, я знаю вас. Еще бы я вас не знала. Вот потому-то я и говорю вам: посидите, я пока принимаю других.
– Доктор, но я ведь тоже пациент.
– Вы особый пациент, и поэтому я вами займусь в порядке очереди. Немного подождите… Вот видите, телефон. Алло… Да, Михаил Александрович. Конечно, для вас все что угодно. Как фамилия? Записываю. Сало-ма-тин через «а», я поняла. Что там? Да, ясно. Выпишу. Пусть заходит без очереди. Послушайте, моя хорошая, вы же видите, какая у нас система, мне только что позвонило начальство…
– Ох…
Через двадцать минут из кабинета выходит пациент, держит в руке бумаги, направления на анализы и больничный лист.
– Доктор, это снова я.
– О, боже мой… Совсем про вас забыла.
…Сейчас, кажется, как раз найдется для нее несколько минут. Небольшая пауза. Хорошо, когда в течение рабочего дня образуется такая небольшая, но долгожданная передышка…
Но передышка эта – только видимость. Через секунду в кабинет влетает еще одна женщина-врач, приземистая блондинка-перманент лет пятидесяти, с такими губами и бюстом, о которых простым смертным остается только мечтать. Она никого не замечает, и вообще, она, кажется, не видит перед собой никаких препятствий.
– Алла Ивановна, миленькая, я вам направила платного пациента. С чеком, сидит уже пятнадцать минут возле вашей двери. Примите поскорее, будьте ласковы.
– Маргарита Петровна, о чем разговор, конечно, платные у нас идут без очереди, пусть проходит. Мои хорошие, – врач обращается к пациентам, сидящим около кабинета, и к той, что пытается протиснуться внутрь: – Мои золотые, еще буквально десять минуточек… Да, кстати, а вы сделали ЭКГ? Какая молодец. И кровь сдали, как я вам говорила? Еще две недели назад? Неужели вы столько ко мне ходите уже? Ну тогда еще немного подождите, вы же понимаете, я вас обязательно приму, до конца рабочего дня еще много времени.
– Доктор, сколько же можно ждать…
Дверь кабинета закрывается.
В коридоре по стенам развешены плакаты «Грязные руки – путь к дизентерии» и «Холера и брюшной тиф». В плакате про дизентерию маркером исправлена ошибка: кто-то написал название болезни через три «е». Наверное, дурацкий плакат поручили сделать какой-нибудь санитарке. Внутри кабинета на стенах тоже висят плакаты, например, большое нарисованное сердце и черные буквы «Инфаркт» поперек него. Очень жизнеутверждающий плакат, особенно если смотреть на него в течение всего рабочего дня. Ничуть не лучше, чем читать про дизентерию и брюшной тиф. Если задуматься, вполне себе средневековые болезни. А и то, чем не средневековая больница? Особенно эти лица в коридоре. Если вспомнить старые полотна, станет понятно, что лица эти ничуть не изменились за столетия. Единая гримаса страдания человеческого, вечная для всех времен. С разными вариациями. Синюшные губы и одышка – дыхательная недостаточность, может быть, даже тяжелая многолетняя астма. То же самое у бабки с одутловатым лицом и отечными, надутыми голенями, которые, кажется, вот-вот лопнут, – это тоже недостаточность, но уже хроническая сердечная. Пастозный, бледный дядька, мешки под глазами – почечник. А мужчина и женщина, сидящие в разных концах очереди, не знакомые между собой, но похожие друг на друга как брат и сестра за счет округлых животов и приплюснутых, смазанных черт, подчеркнуто мужеподобных у женщины и женственных у мужчины, с блеском и желтоватой каймой в глазах, и – да, рты, почти беззубые рты, впрочем, не препятствующие тому, чтобы женщина время от времени, произнося слова, скалилась в улыбке, – это его высочество алкогольный цирроз печени, он рисует свою печать на лицах испитых бедняг со времен Брейгеля, а то и дольше того.
– Врачиха-то молодая, вот и принимает долго.
– Да ладно вам, молодая, она уже много лет здесь работает, а все ковыряется с каждым, ковыряется… Наверное, наоборот, умная больно.
– Чего умная, была бы умная, очереди не было бы. Вон эта, на пятнадцатом участке, всех уже приняла и домой поскакала.
– Может, не домой, а на участок потопала, по квартирам ходить.
– Ну пошла. Ходить пошла. А эта все сидит.
– Сидит, значит – надо. Лечит, значит. Нас, болящих, и лечит.
– Кого тут лечить? Тебя, что ли, лечить? Тебя, дед, сразу хоронить, и то дешевле обойдется.
– Ох и верно. Помереть легче, чем здесь сидеть.
– А уйти-то, уйти? Жалко небось, целый день уже потерял.
– Да. И не уйдешь.
– Вот и сидим.
– Сидим…
Дверь кабинета хлопнула.
– Следующий!
– Доктор, это снова я…
– Господи, это снова вы.
Надо, надо все-таки покончить, наконец, с этой проблемой. Сколько можно отвлекаться от работы?..
– Доктор. Я уже не могу. Уделите время.
– Что ж. Придется. Говорите. Только быстро.
– Да я и так быстро.
– Что приключилось?
– Желудок, сил нет. Спазм, это же невозможно, доктор, прихватывает так, что хоть ложись прямо здесь…
– Когда лежите, боль проходит?
– Проходит.
– А сейчас болит?
– Доктор, именно сейчас и болит.
– Так, вот кушетка. Ложимся.
– На спину, живот освободить?
– Дура, на живот ложись. Вчера опять психовала дома?
– Да, ребенок пришел с парой по русскому, пришлось учить уму-разуму.
– И ты учила, ремнем махала.
– Махала.
– Вот и зря я тебя без очереди приняла.
– Какое без очереди? Я ж полдня здесь мучаюсь…
– Нечего было вчера ремнем махать под носом у ребенка. Он не виноват, что ты работаешь в две смены на трех работах. Другие матери детьми занимаются, а ты только ремнем машешь…
– У других детей есть отцы…
– Да, у других отцы есть, а ты психическая, и потому у твоего ребенка отца нет. И потому я принимаю тебя в последнюю очередь.
– Я тоже человек, у меня спазм…
– У тебя, конечно, спазм. Ты, конечно, человек. Сейчас ты выпьешь три таблетки но-шпы и тридцать капель валерьянки и полежишь здесь пять минут.
– Как я буду лежать, когда там, снаружи, – огромная очередь? А если они меня увидят? Им всем надо побыстрее.
– Я запру дверь, ты пять минут полежишь, а потом пошла вон с кушетки. И работать. И будет побыстрее. Очередь я беру на себя.
– Спасибо, доктор.
…Спасибо… Вот так самой себе спасибо и говоришь, когда, наконец, услышишь саму себя. Но чаще всего саму себя ты не слышишь. Это практически невозможно, потому что там, снаружи, – целая толпа, и всем еще хуже, чем тебе. Ох, ну и спазм. Хоть бы прошло поскорей…
Женщина-врач запирает дверь, снимает халат и ложится на кушетку животом вниз. Тело ее расслабляется, рука свисает с кушетки, волосы растрепаны, прическа сбилась. Женщина лежит, халат висит на спинке стула. Она лежит ровно пять минут. Больше в кабинете никого нет.
Доктор, здравствуйте.
Здравствуйте, доктор.
