Глава 12
Лето – осень 455 г. Поднепровье – Южная лесостепь
Правда, что вандалы разграбили Рим?

С утра зарядил дождь, казалось, всерьез и надолго обложив тяжелыми серыми тучами небо. Однако поднявшийся к полудню ветер разогнал облака, и яркое солнышко отразилось в широкой реке – синей, синей, как васильки или глаза любимой красавицы-девы.

Двое парней, братья Борич и Гостой, выбрались из-под навеса, устроенного меж двух старых берез, росших неподалеку от заливного луга. На лугу паслось стадо, пестрые коровушки мычали, довольно жуя сочную траву – что им дождь? Наоборот, еще лучше, чем вёдро – не так жарко, да оводов-слепней куда как меньше.

Много коров у старосты Кия – целое стадо, да, кроме коров, есть еще и овцы, и свиньи, и козы – кого только нет! И рабов полно, Кий-перевозчик, Кия из рода Автлемара Черный Плащ отнюдь не зря слыл в здешних местах человеком зажиточным и хозяином хватким. Да и родичи его, по соседним селеньям сидевшие, тоже к голи перекатной не относились ничуть, что Хорунгва-Хорива взять, что Щека с сестрицой Лыбедью. Много было скота, хватало и рабов, и купленных, и плененных, и вот так, как братовья, подаренных. Кто в поле работал, кто так, по хозяйству, кто на перевозе лодки тянул – дело непростое, ответственное, тяжелое, не всякий к нему способность имел. Братья Борич и Гостой – имели, да, в силу возраста, особой выносливостью похвастаться не могли, вот староста Кий и давал им время от времени передышку – на дальние луга скот пасти посылал. Пасти да заодно и по сторонам поглядывать – после того, как выгорел дотла Данпарстад, времена наступили опасные, в лесах да в степи кого только не шлялось! Шалили – грабили обозы, купцов, неосторожных путников убивали, а, сбившись в крупные шайки, не брезговали нападать и на селения, да поступали хитро – предварительно сговаривались то с одним, то с другим старейшиной-старостой, всем против всех помогали, себя не забывая. Так вот и жили, принося окрестным людям немало зла. Средь злодеев этих всякого народу хватало – оставшиеся в живых после пожара и мора готы, словене, гунны, разбежавшиеся после разгрома Эллака. И самым гнусным разбойником был некий Вальдинг из Данпарстада. Вот уж, поистине, сущий злодей – никого не щадил, ни старых, ни малых, любил убивать, а пуще того – примучить. Палач при нем имелся умелый, опытный – пытал с огоньком, сдирал с живых людей кожу. Слава богам, Вальдинг, как снег сошел да пути-дорожки подсохли, со всей своей шайкой на юга подался – на ромейский путь, грабить. Спокойнее стало в лесах, селяне приободрились, перебили многие мелкие шайки. И все ж до сих пор выставляли сторожу. Не отдельных воинов – то слишком жирно б было – а вот так: охотникам, пастухам поручали.

Гостой стряхнул с мокрых волос дождевые капли, улыбнулся чему-то – солнышку летнему радостному или теплу, или вот, просто на душе вдруг захорошело у парня, вроде бы ни с того ни с сего, так ведь бывает, и часто.

Даже Борич заметил, обернулся, спросил:

– Чему улыбаешься, брате?

– Так… – Гостой тряхнул головою. – Хорошо кругом, правда? И Кий-староста к нам – по добру.

– Потому что и мы к нему – по добру, – Борич посмотрел на тот берег, показалось, будто мелькнули там стремительные тени всадников. И кто там, на кручах, мог шастать? Разбойники-гунны?

А вообще, младший братец прав был насчет местных. Да, конечно, поначалу – как и просил Радомир-князь, староста новых рабов сторожил, в черном теле держал. Однако работали парни старательно, в дело любое душу вкладывали, что ни поручи – исполняли в срок и толково. Оттого и оттаял сердцем Кий-перевозчик, оттого все более челядинам своим новым доверял. А когда месяца два назад те девок местных от медведя спасли, так и вообще – почти полная воля для братьев настала. Лишь по первости приглядывал Кий за парнями, пока не приметил, не убедился, что никуда те бежать не собирались и работу порученную исполняли не за страх, а за совесть. Как-то даже после того, как отсеялись, позвал в свою избу челядинцев, накормил до отвала, беседу завел. И намекнул – мол, пора из вас, парни, со временем из рабов справными хозяевами делать. Женить, дома-избы сладить, участок дать, чтоб и пахать сеять могли и, при нужде, постоять за родное селенье.

Услыхав такое, братья переглянулись радостно – затем ведь они сюда и пришли. Чтоб своими стать. Навсегда, навечно. От ушлого старосты взгляды эти, конечно же, не ускользнули, отнюдь. А к Боричу с Гостоем с той поры, как к родным, все в селении относились. Борич даже оттаял немного душой, а то ведь все никак не мог, все вспоминал Очену-деву, все в сердце держал, молился, каждую ночь с ней разговаривал. О себе рассказывал, о брате, о Кие и всех прочих селянах.

– Слышь, брате! Кий-старче к осени дом нам сложить обещал! Ишь, как славно-то, а?

– Знамо, славно, – Борич не отрывал взгляда от того берега.

Глаза у людей в ту пору острыми были – видали то, что сейчас и в бинокль не увидишь.

– Да что ты там все высматриваешь?

– Сказал уже – всадники.

– И что? Как они сюда-то прискачут?

– А вдруг у них лодки-ладьи есть? Не зря они чтото высматривают, может, место для переправы ищут? Такое, чтоб никто не видал. Здесь вот – удобно. И лес, и рощица. Перевез воинов, а потом напал на селенье внезапно. Хоть на наше, хоть – на Хорунгвово.

Гостой махнул рукой:

– Ой, Бориче, вечно тебе что-то мерещится. Старший брат задумчиво посмотрел вдаль:

– И все ж, Гостойко, давай-ка сегодня ночью по очереди спать, ладно? И вообще, хорошо б доложить о чужаках этих Кию.

– Ага… и стадо тут бросить. А ну, как медведь, волки? Утащат телку – не видать нам с тобой, Бориче, избы. Осерчает староста, богами всеми клянусь – осерчает.

– Далась тебе эта изба, – Борич повел плечом и тут же мечтательно улыбнулся. – Конечно, свой дом иметь – это славно!

– Вот и я говорю – славно! А ты – всадники, всадники…

– Все ж спать сегодня по очереди будем. Гостой встрепенулся, смешно наморщив нос:

– Тогда, чур, я – первый. А ты потом – до утра. А днем, уж так и быть, дам тебе выспаться.

– Это еще кто кому даст. Слышь, Гостойко, – Борич покусал губу, посмотрел вокруг, словно бы что-то прикидывал. – Давай-ка мы сегодня не один костер разожжем, а дюжину. Чтоб те, с того берега, переправу устраивать опасались. Пусть другое место ищут, верно? От наших селений подальше.

– Умный ты у меня, брате. Ну, пошли тогда хворосту соберем, – отрок рванулся вперед, да вдруг замедлил шаг, обернулся, глаза прищурив. – Все хотел спросить – ты о чем, брате, третьего дня, под луной с Кием-старцем беседовал?

– Под луной? – наморщил лоб старший братец. – С Кием? А! О Радомире-князе.

– О ком?!

– О ком, о ком. О том, кто нас сюда… Староста больше спрашивал, я отвечал. Не так-то давно мы этого Радомира и знаем. Мол, да, княжил в селении, за гуннов воевал, при Аттиле-князе великом, воевал, говорят, хорошо, сам Аттила его ценил и все его воеводы. Потом вернулся – дальше родом своим править. Нынче же земли Радомира-князя в упадок пришли – мор, болезни, да и врагов кругом хватает. Как и здесь – готы, гунны. Да и Луговые Кулиши в силу войти должны были – уж тогда Радомировым и вообще хоть беги без оглядки.

Гостой вскинул глаза:

– Он же князь! Воевать будет.

– Да будь он хоть сам Аттила! Много не навоюет. Сколько Радомировых? И сколько Луговых Кулишей? Намного, намного больше, даже и не сравнить.

– Чего ж тогда Гоемысл по болтам таился?

– Не знаю, Может, нехорошее что совершил, вот из родного рода и выгнали. Ладно, братище, под ноги лучше смотри, да не ленись, собирай хворост.

Не поленясь, парни запалили костры почти по всему мысу, всего около дюжины, а потом, как начало темнеть, даже бегали туда-сюда, подкидывали в огонь дровишки. Вообще-то, конечно, по уму надо было отправить Гостоя с вестью в селенье. Мол, появились на том берегу чужие люди, всадники, явно что-то замышляют, высматривают. А, с другой стороны – мало ли, кто там по тому берегу ходит? Там всегда кто-нибудь ходит. Пошли брата – после смеху не оберешься. Да и со стадом одному не управиться, не выдоить – руки устанут. Тем более, что уже совсем скоро, на днях, быть может, уже сегодня или завтра, приплывет на своем челне Корчен-ярыбак, заберет молоко и такое, и кислое – под простоквашу, творог. Не только рыбак Корченя, еще и охотник знатный, челнок у него приметный – с оленьей рогатою головою, и не лень же было ее на носу укреплять. Да, Корченю и подождать, ему о чужаках и поведать. По реке до родного селения – близко, правда, есть еще пути окружные, тропки-дорожки охотничьи, тайные, про которые никто из чужих и не ведает ничего. И не должен, ведь иначе – беда. Иначе явятся вороги, откуда не ждут, налетят, словно смерч, внезапно, все порушат, пожгут. Беда, ой, беда будет.

Так вот подумал Борич, так и решил, хворост в пламя кидая. Брату ничего не сказал – смену свою отсторожив, спал давно братец, не рядом спал, чуть в отдаленье, у стада – так старший братец решил, для надежности, на всякий случай.

– Кормак, Кормак, – юноша подозвал собаку, погладил.

Хороший Кормак псинище, серый, в желтых подпалинах, сильный. С таким помощником любо-дорого со стадом управляться, он и волка издалека чует, и чужих вороватых людишек. Раньше еще один пес был – Бардайко – тоже хороший, сильный, жаль вот, по весне его волки задрали.

Туман по реке клубился, густой – на лугу и коров не видно. Скоро и рассветет, небо за лесом алеть уже начинает. Солнышко скоро поднимется, разбодяжит, прогонит туман, и снова все хорошо станет, красиво, радостно. А не пора ли уже коров подоить – разбудить братца. Слышно – мычать уже начинают коровушки. Самая пора для утренней дойки.

Кормак вдруг встрепенулся, навострил уши. Борич погладил собаку по голове:

– Тихо, тихо, Кормаюшко. Что там еще? Кого почуял? Волчище-злодей от реки крадется? Или плывет кто?

Пес вскочил на ноги и, повернувшись к реке, залаял громко и как бы предупреждающе – мол, сюда соваться не след!

– Ладно, Кормак, – юноша прихватил с собой лук и стрелы, потрогал висевший на поясе нож. – Пойдем, глянем.

Оба, пастух и собака, уже спустились к самой реке, когда Борич запоздало вспомнил, что забыл разбудить брата. Впрочем, от лая тот должен был бы проснуться сам, спали на лугах чутко.

Чу! Что-то плеснуло. Рыба? Весло? Ну, конечно – весло! Из тумана на отмель выплыла вдруг рогатая оленья морда.

– Корченя! – опустив лук, радостно засмеялся Борич. – А мы тебя вчера еще ждали. Да не лай ты, Кормак, свои! Кому сказал – не лай!

Отрок спрыгнул в воду, протянул руку – помочь причалить…

И даже не понял, кто, как и когда его ударил. Сзади, по голове. А собаку пронзили стрелою. Но этого Борич тоже не видел – упал…

А очнулся когда – рук не чувствовал. Связаны! Умный Борич глаза-то сразу не распахнул, чуть-чуть приоткрыл веки – приглядывался. Люди толпились вокруг незнакомые, все – оружные, воины – у кого меч, у кого копье, у кого секира. Даже шлемы сверкали, щиты красной кожей на солнышке восходящем светились. Вот так дела! Значит, они – вражины, кто же еще-то? – Корченю-рыбака убили, челном его воспользовались. Высадились в тайности, сейчас, небось, всю округу, костры ложные, проверяют… да уже проверили, верно. Гостоя, братишку, нашли? Нашли бы, так сюда б притащили пред темные очи своего предводителя, во-он он уселся на пень, щерится, страшный такой, весь в черном, даже шапка – и та черная, и меч в черных ножнах, а рукоять – серебряная, в виде головы мертвой. Нос длинный, с горбиной, усы, бороденка реденькая, лицо корявое, высохшее, обтянутое желтой кожей.

– Поднимите его, – присмотревшись, приказал предводитель. – Вижу, очнулся уже – хитрит, глазами по сторонам зыркает, думает, мы не видим.

Это все главарь по-готски сказал, ну да Борич готскую речь понимал хорошо, как все, кто рядом с готами жил, понимали.

Двое дюжих парняг (один наголо бритый), рывком подняв пленника на ноги, ударили по щекам:

– А ну, глазенки распахни, падаль! Борич на предводителя взглянул дерзко:

– Ты кто такой будешь?

Тут же и получил пару ударов – в живот да по почкам. Скривился, стиснул губы – больно. Однако ж не застонал, нечего врагам свою слабость показывать.

– Здесь я спрашиваю! – сплюнув, главарь важно скривил губы. – А ты отвечаешь. Понимаешь нашу речь? Вижу, что понимаешь. А на вопрос твой, что ж, отвечу. Я – Вальдинг из Данпарстада! И прозвище у меня – Кровавый Орел. Знаешь, что такое? В спину тебе меч свой воткну и легкие наружу выверну – словно крылья. Боль – страшная, в аду такой боли нет.

– Ты что же – христианин? – искренне удивился пленник. – Про ад вспомнил. На себя-то взгляни – там тебе самое и место!

И снова удары – градом. Кто-то даже бил сапогами, да так, что пред глазами отрока погасло солнце, а белый дневной свет вдруг стал черным… как душа Вальдинга из сгоревшего Данпарстада.

– Хватит! – запоздало спохватился главарь. – Хватит, я сказал! Он у нас один пленник. Пытать начнем, путь дорожку к селенью покажет. Водой его окатите, эй! Да привяжите хоть вон к тому дереву.

Злодеи так и сделали – привязали, сорвали тунику, плеснули из кожаного походного ведра водицы в лицо.

Борич застонал, очнулся.

– Ну, вот, – радостно осклабился Вальдинг. – Жив еще. Пока жив. Дорожку, тропу охотничью в Киево селение укажешь – отпущу. Воданом клянусь, Донаром, Иисусом и Тором – отпущу!

Дорожку? Пленник слизал с губ кровь. А завести их в какое-нибудь болото – пущай потом выбираются!

Убьют, конечно – так оно и к лучшему, с Оченой-девой наконец вместе будут!

– Эй, ты что улыбаешься? Надо мной смеешься? Борич качнул головой:

– Нет, Вальдинг из Данпарстада, не смеюсь я. Просто прикидываю, сколько мне с тебя за указку серебришка спросить? Есть у тебя серебришко-то, а?

– Во, волк! – изумился разбойник. – Серебришка еще ему… Жизнь проси лучше! Хотя… такие твои речи мне уже нравятся. Отвяжите его! Так… руки свяжите. Трувер, головой за него отвечаешь.

Бритоголовый с готовностью кивнул, крепко связав пленнику руки узкой ременной петлею. Ткнул в спину:

– Пшел!

– Постой, – Вальдинг поднялся на ноги и, взяв юношу за подбородок, посмотрел прямо в глаза. – Хочу предупредить: отсюда до твоего селения не так-то и много – полдня пути. Так вот – когда солнце за полдень перевалит – а селения твоего и видно не будет, кровавый орел распахнет крылья на твое спине, а сам ты превратишься в падаль! Понял? Шагай!

Опустив голову, Борич спрятал презрительную улыбку: полдня! Если учесть, что Гостой уже в пути, то время, похоже, имелось. Отвести вражин от селения, а там и люди старосты подоспеют. Найдут лиходеев по следам. Успели бы. Беги, Гостойко, беги! Беги, как можно быстрее! Пусть придут воины, путь уничтожат врагов, а уж он-то, Борич, постарается завести их в такую неудобь, в такую трясину, из которой и так-то выбраться затруднительно, а уж под стрелами – невозможно вообще. Там, в болотине, и найдут свою гибель разбойники-готы. Ну, и Борич, скорее всего – с ними заодно. И пусть – смерти юноша не боялся. С Оченой-девой на том свете встретится – плохо ли? Погибнет геройски, может, и сам покровителем рода Киева станет! Будут ему хвалу петь, игры-стравы устраивать, приносить богатые жертвы. И Гостой, братец, в новом роду окончательно своим станет.

Борич все же не выдержал, улыбнулся – что же, повезло, выходит, ему с этими готами? Выходит, да – повезло. Уж он теперь злодеев этих использует! А они-то, дурачки, иначе считали, смертию лютою пытались запугать. А что ему, Боричу, смерть? Свобода!

Юноша шагал, не обращая внимания на царапающие лицо и грудь ветки. За ним двигались готы во главе со своим гнусным предводителем – Вальдингом по прозвищу Кровавый Орел, Вальдингом из сгоревшего Данпарстада. Не спеши, не спеши, солнышко! Не поднимайся, не беги по небу так быстро, дай, дай время завести врагов подальше, чтоб получше в трясине увязли, чтоб никак не смогли выбраться.

Так думал Борич, так рассуждал. Однако враги-то оказались не такими простыми!

– Это что же, гать? – остановился Вальдинг у болота, принюхался, повел носом, словно почуявший охотничью засаду волк.

Постоял, брезгливо тронул ногой брошенные в болота бревна, губы покривив, прищелкнул пальцами:

– Трувер!

– Да, господин мой! – тут же подбежал бритоголовый.

– Ты ведь сам из этих мест, хоть и давно их покинул. Ну-ка вспомни – есть ли близ Киева перевоза болото?

– Болото… Хм… – Трувер задумался. – Нет. Точно – никакой болотины не припомню.

– Та-ак, – прищурив злые глаза, Вальдинг посмотрело в небо. – А солнце-то уже высоко. И никакого селения не видно.

Развернувшись, он с силой пнул пленника в бок и, повалив наземь, принялся в ярости топтать ногами:

– Пес словенский! Пес! Пес! Пес!

Борич, честно говоря, не очень его понимал – что в слове «пес» плохого? Наоборот, хорошее – верная собака в любом деле людям первый помощник. Однако вот у готов «пес» – это ругательство было.

Когда у пленника захрустели ребра, Вальдинг наконец успокоился. Ухмыльнулся, вынимая из ножен блеснувший злобным желанием крови меч:

– Жаль, нет времени с тобой возиться. Что ж – пусть взлетает кровавый орел!

– Господин! – бритоголовый Трувер едва не бросился под меч. – Может быть, нам лучше принести его в жертву нашим старым богам? Мы ведь давно их ничем не уластивали.

– В жертву? – Вальдинг покусал ус. – А что для этого нужно?

– Лишь совершить обряд, господин. Мой дед был жрецом, ты же знаешь!

– Ах да, помню, ты говорил. Умилостивить богов – это мысль неплохая.

– Мои молитвы – и твой меч, мой конунг. Больше ничего и не надо, – обрадованно закивал Трувер. – Вон тот большой камень как раз подойдет для жертвенника… пусть на нем и расправит свои крылья кровавый орел, мой вождь!

– Пусть так и будет, – махнув рукой, глухо рассмеялся вождь. – Только делай все побыстрее.

Встречали гостей хорошо, славно встречали. Сам староста Кий, его братья – Щек и Хорунгв-Хорив, сестрица Лыбедь – сильная мосластая девушка с плоским немного скуластым лицом и хмурым взором. Похоже, она совсем не обращала никакого внимания на свою внешность, но, тем не менее, что-то притягательное в ней все же имелось. Особенно, когда Лыбедь улыбалась. Да-да – улыбка! Хорошая такая, яркая, искренняя.

– Как же это вы решились пуститься в путь летом? – изумлялся, угощая гостей, Кий. – Ладно, тут, по Валашскому пути – дорожка наезжена, даже перевоз, вон. А дальше-то как? По лесам, да по болотам?

– На юг повернем, в степи, – отпив из серебряного ромейского кубка ядреной ягодной бражки, пояснил Радомир.

– Но там гунны! А воинов у тебя не так уж много.

– Гуннов тоже немного. Тем более, самый из них толковый – мой друг! – князь кивнул на Миусса, скромненько притулившегося на углу стола. – Славный парень. Эй, Миусс, выпей с нами!

Парнишка поднялся, смущенно хлопнув ресницами. Наверное, и покраснел от стеснения, да за смуглостью кожи ничего такого не замечалось.

– За тебя хочу выпить, князь. За жену твою – да. Выпьем!

– Тост не многословный, однако – красивый, – засмеялся Рад. – Выпьем, друже Миусс, выпьем!

Торжественная часть встречи давно уже закончилась, начиналась обычная пьянка. Для простых воинов – обычная, но только не для князя с княгиню и не для старост. Те только еще приступали к очень важному для себя делу, которое решили сладить, воспользовавшись оказией. А что ж? Не каждый день конунги-князья с дружинами по пути в их селения заглядывают! Тем более, такие удачливые, как этот вот Радомир. И дружина у него, хоть и небольшая, зато воины – молодец к молодцу – впечатляют. Особенно молодые парни – даны какие-то – по-всему видать, им только дай подраться! Войной живут, битва для них – словно для крестьянина жатва. И князь под стать – воинственный, молодой, веселый. И княгинюшка – от той вообще глаз не оторвать.

Подмигнул Кий-старейшина гостю:

– Хороша у тебя супруга, красива!

– Она еще и умна преизрядно, – не утерпев, похвастался Рад. Кий и братья его, Хорунгв со Щеком, закивали:

– И славно, и славно.

Староста на них покосился: мол, беседу начали – дайте теперь к главному перейти. Сразу с главного и начал, со всей серьезностью:

– Вилять вокруг да около, словно собачий хвост, не буду – не молод уже. Как сгорел Данпарстад, плохо в наших местах стало, опасливо. Лиходеи по лесам бродят, в отряды-шайки сбиваются, скот угоняют, людей бьют – ни пешему не пройти, ни конному не проехать. А наши люди – храбры, но не воины – земледельцы, оратаи. Нет у них времени хитростям воинским обучаться. Так вот… – староста чуть помолчал и продолжил с новой силою. – Князь нам нужен с дружиною – мы тебя зовем, приходи, в обиде не будешь! Кормление тебе выделим и дружине твоей, слово твое на вече нашем громче громкого звучать будет! Приходи, княжить, приходи!

Встал, поднялся на ноги Кий-перевозчик, вышел из-за стола, следом за ним и братья его, и сестра, Лыбедь, вышли, поклонились Радомиру в ноженьки:

– Приходи, княжить!

Молодой человек озадаченно почесал затылок. Как говаривал старшина Дормидонт Кондратьевич – это было предложение, от которого невозможно отказаться. Да и зачем отказываться-то, коли сами зовут? Защита им нужна, понятно… Однако…

– Однако у меня и свой народ есть, мужи славные, – дипломатично ответил князь. – Я к ним возвращаюсь, ваши слова передам, а дальше – что наше вече решит.

Старосты дружно закивали:

– Оно понятно. А сам-то ты как?

– А я бы возвратился!

– Вот и славно! Осенью тебя ждем, надеемся. Всех богов молим. Пока идешь – хоромы знатные сложим. Снаружи, во дворе, вдруг кто-то закричал, словно бы рвался в дом, да его не упускали.

Кий грозно поднял глаза:

– Что еще там такое? Кто блажит, спрашиваю?

– Раб твой, Гостойко, с важной, говорит, вестью.

– Ну, так зовите сюда, коли с важной.

Едва не упав, в просторный дом старосты ворвался, вбежал лохматый мальчишка… тот самый – Рад узнал его сразу. Где-то еще и старшенький братец должен был ошиваться – убийца несчастной Очены.

– Враги, враги, господине! Чрез реку у пастбища дальнего перебрались, брат мой, Борич, их в болота повел. Там и прищучить!

– Что за враги? – прищурился староста. – Много?

– По виду – готы, числом чуть больше трех дюжин.

– Ясно, – задумчиво кивнув, Кий искоса посмотрел на Рада. – Ну, что, князь, поможешь воинами?

Враги не успели уйти, сопровождаемые лучшими охотниками селения, дружинники Радомира окружили их у болота. Подобрались ближе да сразу взяли на стрелы – кого уж смогли, а смогли немало, больше дюжины – точно. А затем… затем затрубил рог – и дружина во главе со своим князем ринулась в битву! Коней пришлось оставить – топко, в бой шли пешими, даже не шли – бежали.

– Перун! Перун! – выкрикивали братцы-словене имя грозного бога-громовержца.

– Водан! – забыв Христа, орали нерадивые христиане-готы. – Водан! У-у-у-у!

Вот и последние деревья, немногие, из тех, что отделяли врагов друг от друга. Зачавкала под ногами влажная почва. Полетели дротики. Кто-то застонал, повалился…

И вот уже радостно зазвенели мечи, сверкнули на солнце секиры! Битва, битва… о, как радостно заорали даны! Как бросились в самую гущу врагов, опережая всех. Впрочем, словене ненадолго отстали от них. И шли не просто так – а слушая своего князя. А тот, как и положено командиру, распоряжался, указывая клинком направление.

– Горшеня, Линь – в обход и к трясине. Мирослав, ты со своими – прямо! Миусс – во-он к той высотке беги, к тому холмику. Вздумают обойти – стрелами бей!

Воины слушались беспрекословно – научены, никто не своевольничал, окромя данов – ну да тех князь специально вперед и послал. Чтоб суматоху средь вражеских воинов сеяли, страх!

– Од-и-и-ин! – ишь, как орали, как глазенки-то выпучили.

А уж меч да секира так и кружили, так сверкали, со свистом рассекая воздух и круша черепа врагов!

– Оди-ин!

– Это берсеркеры, берсеркеры! – спасаясь бегством, в страхе кричали готы. – С ними нет сладу, нет! Тут и словенские воины подоспели – началась веселуха! Основательно так, по-крестьянски. Мирослав дубиной гвоздил, словно сваи вколачивал:

– Хэк! Хэк!

– Стоять! – Вражеский вождь – высокий, в черном развевающемся, словно крылья ворона, плаще, соскочил с серого плоского камням безжалостным демоном смерти.

И что он там, на этом камне, делал? Осматривал поле боя? Да нет… похоже, к камню-то кто-то привязан…

Дальше некогда было рассуждать, Радомир и вождь разбойников-готов встретились наконец лицом к лицу.

Удар! Сразу же – сузив глаза, гот ринулся в атаку первым, пытаясь достать соперника на раз, поразить в горло. Не тут-то было, не вышло, князь ловко отразил натиск и тут же сам обрушил на врага целый ряд ударов. Четких, выверенных, направленных еще не на поражение, а на то, чтобы прощупать противника, узнать, что он за боец? Бойцом готский вождь оказался хорошим, и Рад ощутил это сразу. Быстро сообразив, гот приступил к методичной осаде, желая противника измотать и, улучив момент, нанести решающий удар.

Кружение… Блеск клинка… Молниеносный выпад. Звон стали. Отбив! Снова кружение… словно танцоры или, скажем, борцы…

Удар! Отскок влево… затем – вправо… И снова клинки встретились в воздухе, рассыпая искры!

Да, силы соперников оказались равными. Чувствуя это, и тот, и другой стали прибегать к хитростям. Вот гот, чуть отступив, сделал пару шагов влево. Зачем? Понятно – подставлял Рада под солнышко, чтоб слепило глаза. Однако и князь не настолько дурной, чтоб помогать врагу…

Резкий выпад! Удар! Ах ты, гадина… ладно…

А может быть…

Оба – и Радомир, и его соперник – имели на себе доспехи: князь – галло-римскую кольчужицу лорика хамата, гот – кожаный, с блестящими бляшками, панцирь, от которого свешивались вниз длинные железные полосы – защищали бедра.

В-вух!!! Удар! Искры!

…может быть…

Ах ты так? На, на, на!

В какой-то момент Раду показалось, что он пробил наконец брешь в защите враг и… Нет! Именно, что показалось.

…может быть – и поддаться готу? Пусть кружит, пусть подставляет под солнышко – именно об этом своем коварном плане вражина сейчас и думает! А значит – неминуемо отвлечется.

Шаг влево… еще один…

Отбив! Звон! Неплохой меч у него, однако.

…еще шажочек… да-да, под солнышко… Только не поднимать глаза, не смотреть… а теперь – поднять, сделать вид, что ослеп на миг…

Князь резко вскинул голову, тут же ее опустил… и сразу, мгновенно, стремительным выпадом – снизу верх – поразил врага в шею.

Из рассеченной артерии фонтаном брызнула кровь – теплая, алая. Мерзость! Ничего красивого и благородного нет в рукопашной схватке, одна кровь, да лезущие из распоротых животов сизые склизкие кишки, да запах – тошнотворно-приторный запах смерти – тьфу!

Радомир нагнулся, вытирая меч о траву. Больше всего хлопот доставил вожак, с остальными же было кончено, кто б сомневался, князь все рассчитал правильно. Часть вражин бежала, словно совсем уж подлые нидинги, бросив своего вождя – для родового строя вещь невообразимая. Видать, это не были родичи, так, бродники – сброд.

Князь бегло осмотрел своих – кого-то недоставало… Хотонег? Нет, вот он? Линь с Горшенею? Не, близнецы – на холмике, рядом с Миуссом. Мирослав, кажется, ранен – да, и Домуш. И еще трое парней убито. Трое вечно молчаливых словенских парней. Это – дружинники, у местных тоже есть раненые и убитые, война без потерь не бывает.

А вот и тот парень с локонами, бледный, избитый… Убийца Очены. Герой. Здесь – герой, сказать нечего. Завел врагов, держался под пытками… а-а-а, это ж его они и привязали к камню, видать, хотели принести в жертву, да не успели.

– Кня-азь…

Раненый явно хотел общения. Что ж, Радомир был сейчас не вправе ему отказать. Засунув меч в ножны, уселся в траву рядом.

– Ты пойдешь в родные места, князь? – пересиливая боль, тихо спросил убийца… Борич – так, кажется, его звали. А вот тут и брат его младший…

– Да, пойду, – кивнул Рад. – И, очень может быть, еще и вернусь назад. У тебя, верно, есть какая-то просьба?

– Брат… – собравшись с силами, выдохнул раненый. – Возьми с собой брата… путь он… он знает, что сделать. Я… я ему скажу…

– Возьму, – князь поднялся на ноги. – А ты – выздоравливай. И да поможет тебе Господь… и простит.

Поговорив с парнем, Радомир направился к своим: ободрить, похвалить, утешить. Борич же, проводив его взглядом, дополз до убитого Вальдинга, протянув руку, рванул с его пояса бляху с латинской буквицей «V». Оторвал и, мягко улыбаясь, оглянулся, протянул брату:

– Возьми. Там, в наших краях, на реке есть мыс, на полпути, от болота к селению. Старая береза, овражек… Ты вот это… туда, там положи, зарой. Очене. И передай… что я с ней скоро встречусь. Может даже скорее, чем ты дойдешь.

– Не надо, – опустив лохматую голову, всхлипнул Гостой. – Не говори так, брате… Не говори.

Князь с дружиною добрался наконец, до родных мест, стоял уже самый разгар лета. Болотники ушли к Луговым Кулишам, и племя сие еще с весны присматривалось к лесному поселку алчными завидущими глазами – мутил воду перебежавший к Кулишам Влекумер-навий. Радомировых осталось мало, раз в десять меньше, чем Луговых Кулишей – исход борьбы за леса и угодья предвидеть было нетрудно. А потому, вече согласилось с князем – уходить в чужие места. Переселиться, почему бы и нет, ведь не такие уж и далекие предки тоже когда-то сюда переселились? Кстати, под натиском готов, а тех, в свою очередь, тоже кто-то гнал – враги, или, скорее, не дающие пропитания боги.

Ушли. Осенью уже были у Киева перевоза, где князю с княгинею возводили хоромы, а всем его людям предлагалось жилище. С чумой справились, ушел мор и больше покуда не возвращался. Венец бургундов помог – угомонились злобные силы, а может быть, еще помогло и снадобье гуннской воительницы Сарганы. Бисептол, стрептоцид и прочие антибиотики, подробно описанные в книге доктора Юры. Жаль, книгу-то потерял князь! Жаль.

Да, Борич все же выжил, дождался возвращения брата, а ведь был уже не жилец. Видать, помогла-таки Очена-дева.

И еще два события произошли – одно осенью: Хильда сказала мужу, что ждет ребенка. Князь, конечно, обрадовался – и ему все равно было, кто родится – девочка или мальчик, лишь бы здоровый, лишь бы выжил – детская смертность в те времена составляла процентов девяносто, а то и поболе. Кто родится, тот и родится – наследник или наследница. Рад был князь, и дел новых хватало – нужно было срочно организовать оборону от бродников, а по весне – строить на холмах новый град, город у Киева перевоза, Киев. Хватало забот. И лишь иногда все же нет-нет, да и вспоминались бежевая «Победа», старшина Дормидонт Кондратьевич, палатки, песни под гитару у туристского костерка. Вспоминались, а как же? И тогда, что ни говори, а становилось грустно. В такие моменты лишь Хильда умела утешить. Она-то знала о муже все.

И еще одно событие. Оно еще летом случилось. В Паннонии, в славном Аквинкуме-граде, сошел с речной ладьи на пристань невысокий, с небольшой седоватой бородкой, человек, одетый, как римлянин – в две шерстяные туники и светлый дородный плащ. Двое слуг несли за ним сундуки с вещами, сам же приезжий, как и положено свободному человеку, шагал налегке. И он вовсе не походил ни на воина, ни на купца.

Миновав пристань, незнакомец подозвал пробегавшего мимо мальчишку и о чем-то негромко справился.

– Таверна дядюшки Константина? – вскинув глаза, переспросил сорванец. – Так вон она, за углом. Позволь, уважаемый господин, я лично тебя провожу.

В таверне – небольшой, но весьма уютной – к посетителю тут же пожаловал сам хозяин – дородный, чернобородый, с ухмылкою – настоящий трактирщик!

– Вы, я вижу, приезжий. Желаете снять комнату? Вы – купец?

– Нет, – посетитель вежливо улыбнулся. – Я архитектор, строитель, землемер. Меня пригласили письмом и должны бы здесь ждать.

Пожав плечами, трактирщик кивнул на скромно сидевшего в углу человека в длинном темном плаще, судя по длинным волосам, – варвара:

– Сей господин сидит здесь с утра. Не он ли…

Хозяин таверны не успел договорить – варвар уже поднялся, подошел, вежливо кивнул незнакомцу:

– Вы – господин Марий из Капуи?

– Да, это я.

– Меня зовут Варимберт-хе… Можно просто – Варимберт.

– Очень приятно.

– Это я вас пригласил через знакомого негоцианта. Вы, господин Марий, знаете толк в водяных насосах и прочих подобных устройствах?

– Да, да, это моя работа.

– Славно, славно! Идемте же скорее со мной, уважаемый господин Марий, у меня для вас сыщется одно очень интересное и весьма доходное дело. Как говорится – лучше поздно, чем никогда.

– А…

– Обо всем поговорим по пути, уважаемый господин Марий.

Дня через три в ту же таверну снова заглянул незнакомец, и тоже – явно не местный. Только, в отличие от господина Мария, этот был кругленьким живеньким толстячком с этакими реденькими кудряшками. И тоже имел с собой слуг, только побольше, чем у Мария, – трех.

Вошел, подозвал трактирщика:

– Уважаемый, вы…

– А вы – господин Лициний, – угодливо улыбнулся трактирщик. – Специалист по осушению болот из Медиолана?

– Да, мелиорация – моя специальность. А откуда вы меня знаете?

– Про вас уже спрашивали.

– А, стало быть…

– Можно еще вопрос, господин Лициний? Правда ли говорят, что вандалы Гейзериха-рэкса сожгли и разграбили Рим?

Толстячок усмехнулся:

– Да, разграбили. Но, слава Господу, не спалили. А кто меня спрашивал?

– Двое господ. Они и заказали для вас комнату. Один – в голубом плаще, другой – в белом.