16. Не теряйте чувства реальности
В физике больше нечего открывать. Все, что нам осталось, — делать все более и более точные измерения.
Уильям Томсон, лорд Кельвин, первооткрыватель верного значения абсолютного нуля температуры в своем обращении к Британской ассоциации содействия науке
«Арациональные» (или нерациональные, квазирациональные) пути сосуществуют в науке наряду с заурядными, рациональными, изученными путями научного прогресса — или даже вопреки им. Иногда ученые отказываются от общепринятых теорий и обращаются к идеям, которым явно не хватает подтверждающих их данных. Как правило, новая теория основывается на вере в такой же степени, как на логике или фактах.
Иногда бывает легко проследить, из какой конкретной из картин мира, которые отличаются друг от друга в зависимости от области науки, идеологии и культуры, родилась та или иная теория. Иногда разные теории буквально конфликтуют друг с другом.
Эти арациональные аспекты науки, вероятно, внесли вклад в отрицание концепции объективной правды теми, кто называет себя деконструктивистами или постмодернистами. Как можно защититься от подобного нигилизма? Что можно сказать людям, которые утверждают, что так называемая реальность — всего лишь выдуманная обществом фикция?
Смена парадигмы
Спустя пять лет после заявления лорда Кельвина о безрадостных для физики перспективах Эйнштейн опубликовал свою работу о специальной теории относительности. Теория относительности буквально заменила собой механику Исаака Ньютона — законы которой, описывающие движение и силу, беспрекословно принимались за истину в течение двух столетий. Теория Эйнштейна была не просто очередным открытием в мире физики, она ознаменовала собой начало новой эры.
Через 50 лет после того, как статья Эйнштейна была опубликована, философ и социолог науки Томас Кун взбудоражил научное сообщество, написав в своей книге «Структура научных революций», что наука не всегда сводится к кропотливому копанию в теории и последующему сбору фактов, после чего уточняется окончательная теория. Скорее, наиболее типичный способ совершения великих открытий — это научная революция.
По мере устаревания теории постепенно начинают накапливаться парадоксы и несоответствия, и рано или поздно у кого-то появляется блестящая идея, которая переворачивает старую теорию с ног на голову. Или как минимум старую теорию по-новому интерпретируют, перемещая ее в разряд менее значимых и интересных. Новая теория не всегда объясняет все явления, которые объясняла старая теория, и ее положения поначалу в лучшем случае поддерживаются ничем не примечательными фактами. Зачастую новая теория вообще не объясняет уже имеющиеся факты, а лишь предсказывает новое.
Анализ Куна отчасти разочаровал ученых, потому что привнес элемент кажущейся иррациональности в идею научного прогресса. Ученые нечасто отказываются от своих убеждений только потому, что старая теория оказалась несовершенной, или потому, что обнаружились новые факты. Скорее происходит смена парадигмы взглядов, потому что новая идея оказывается более удовлетворительной во всех смыслах и предлагает более многообещающую научную программу. Ученые предпочитают идти по пути наименьшего сопротивления, то есть искать ошеломляющие открытия, которые может предложить им новая теория, а старая не может объяснить и для которых уже пришло время.
Новые теоретические подходы часто не приводят ни к чему конкретному, даже если многие ученые начинают их применять. Но некоторые новые парадигмы совершают прорыв и замещают собой старые взгляды — с кажущейся внезапностью.
Область психологии представляет собой особенно наглядный пример такого быстрого разрастания новой парадигмы и почти одновременного с ней отказа от старого мировоззрения.
С начала XX в. и приблизительно до конца 1960-х гг. в психологии преобладали теории обучения с подкреплением. Академик Иван Павлов продемонстрировал, что если животное запомнило, что конкретный произвольно выбранный раздражитель сигнализирует о подкреплении рефлекса, то он будет вызывать точно такую же реакцию, как и само подкрепление. Если перед тем, как животное кормят мясом, звенит колокольчик, то в итоге звук колокольчика будет вызывать у животного точно такое же слюноотделение, как и появление самого мяса. Б. Ф. Скиннер доказал, что если то или иное поведение было подкреплено с помощью некого желаемого стимула, то такое поведение будет проявляться каждый раз, когда организм пожелает этого подкрепления. Крысы способны научиться нажимать на рычаг, чтобы получить еду. Психологи проводили тысячи экспериментов для проверки гипотез, которые строились на основе принципов, предлагаемых теориями Павлова и Скиннера.
Во времена расцвета обучающих теорий психологи пришли к выводу, что поведение человека во многом обусловлено моделированием. Например, я вижу, что Джейн делает что-то, благодаря чему получает «позитивное подкрепление». И я начинаю делать то же самое, чтобы тоже получить это подкрепление. Или я вижу, что она делает что-то, за что ей приходится расплачиваться, и стараюсь избегать такого поведения. «Замещающая теория подкрепления» была одновременно и очевидной, и сложной для скрупулезной проверки. Возможны были только провокативные эксперименты, показывавшие, что дети иногда имитируют поведение взрослых. Ударьте куклу, и ребенок за вами повторит это действие. Однако это не доказывает, что агрессивные взрослые привыкли вести себя агрессивно, видя то, как другие люди чем-то вознаграждаются за подобное поведение.
В среде психологов, склонных к научной точности, считалось необходимым интерпретировать любое психологическое явление, будь то поведение человека или животного, с точки зрения обучения с подкреплением. Тех ученых, что предлагали иные интерпретации фактов, игнорировали или считали недостаточно компетентными.
Ахиллесова пята теории подкрепления заключается в ее постепенном, пошаговом характере. Включается свет, за этим, спустя очень короткое время, происходит электрический разряд. Постепенно животное запоминает, что свет означает электрический разряд. Или животное нажимает на кнопку, после чего появляется еда, и постепенно запоминает: чтобы получить еду, нужно нажать на эту кнопку.
Животное практически мгновенно устанавливает связь между двумя сигналами. Время от времени экспериментатор включал электрический разряд сразу после звукового сигнала. Крыса каждый раз пугалась звукового сигнала (что выражалось в ее позе — она сжималась и припадала к полу — или дефекации). Но если перед звуковым сигналом зажигался свет, а разряда так и не следовало, крысы уже со второй такой попытки показывали гораздо меньший испуг. А при последующих повторах крысы практически не испытывали страха. Из этого можно сделать вывод, что некоторые виды обучения могут быть объясняться развитым причинноследственным мышлением крыс.
Примерно в то же самое время, что были поставлены эти эксперименты с временными промежутками, Мартин Селигман нанес сокрушительный удар по одному из центральных принципов теории обучения, а именно по убеждению, что можно скомбинировать любые два сигнала для того, чтобы животное увидело между ними связь. Селигман продемонстрировал, что произвольный выбор здесь не работает. Вспомним из главы 8, что животное не может усвоить те связи, которые оно «не готово» усвоить. Собаки быстро учатся идти направо, если свет загорается справа, а не слева, но собака не пойдет направо потому, что свет загорелся сверху, а не снизу, или наоборот. Голуби умрут с голоду прежде, чем ученому удастся научить их, что, если они не будут клевать светящийся диск, им дадут еду.
Невозможность объяснить в рамках теории обучения чрезвычайно быстрое запоминание одних взаимосвязей и незапоминание других поначалу не вызывало разочарования в ней. Теорию обучения пошатнули не эти несоответствия, а кажущиеся не связанными с ней исследования когнитивных процессов, включая память, влияние схем на визуальное восприятие, интерпретацию событий и причинно-следственное мышление.
Многие психологи начали понимать, что серьезные, достойные исследования темы изучения связаны скорее с мышлением, чем с обучением. И вскоре сотни исследователей начали изучать мыслительные процессы, а исследование процессов познания затормозилось.
Теория обучения была не столько опровергнута, сколько отодвинута в сторону. В ретроспективе хорошо заметно, что программа исследования стала тем, что философ науки Имре Лакатос называл «дегенеративной исследовательской парадигмой», то есть перестала давать сколько-нибудь интересные открытия. Эта теория давала лишь больше и больше информации об одном и том же.
Область мыслительных процессов (и позднее область когнитивной нейробиологии) открывала новые возможности. Буквально несколько лет спустя никто уже не занимался процессом обучения, и мало кто из когнитивистов снисходил до того, чтобы уделить теории обучения хоть какое-то внимание и интерпретировать свои открытия с ее помощью.
Великие перемены в технологиях, промышленности и торговле, как и в науке, часто случаются благодаря революции, а не эволюции. Изобретение парового двигателя привело к тому, что основной тканью, используемой для производства одежды во многих странах мира, стал хлопок, заменивший шерсть. Изобретение поездов привело к дерегионализации производства. С приходом массового производства товаров на фабриках ушли в прошлое другие способы производства, использовавшиеся с незапамятных времен. С изобретением Интернета за короткое время поменялось, пожалуй, всё.
Различие между парадигматическими изменениями в науке, технологиях и ведении бизнеса состоит в том, что в научной сфере старая парадигма часто не соотносится с новой. Когнитивистика не заменила собой все открытия, сделанные в рамках теории обучения, и даже не дала им новых объяснений. Новая теория, скорее, дала новое научное наследие, которое нельзя было бы получить, оставаясь в рамках теории обучения.
Наука и культура
Бертран Рассел однажды заметил, что ученые, изучающие поведение животных в проблемных ситуациях, по-разному оценивают своих подопытных, что выявляет национальные особенности самих исследователей. Прагматичные американцы и склонные к теоретизированию немцы совершенно по-разному видели происходящие в ходе экспериментов процессы.
Животные, которых наблюдали американские ученые, носились как сумасшедшие, демонстрируя невероятное оживление и энергичность, и в конце концов совершенно случайно достигли желаемого результата. Животные, которых наблюдали немцы, сидели спокойно и неторопливо размышляли, в результате чего пришли к определенному решению.
Ой! Любой психолог знает, что в шутке Рассела была немалая доля истины. На самом деле исследования, подготовившие почву для когнитивистской революции, в основном проводились учеными из Западной Европы, в особенности немцами, которые больше работали над процессами восприятия и мышления, чем над процессами обучения и познания. В Америке же наука еще не была готова к когнитивной теории, и, несомненно, на Американском континенте к ней пришли бы гораздо позже, если бы европейцы не подтолкнули науку в этом направлении. Не случайно социальная психология, разработанная европейцами, никогда не оперировала бихевиористской схемой «стимул — реакция».
Помимо признания иррациональных аспектов смены парадигм, ученые вынуждены были смириться с тем фактом, что культурные особенности оказывают глубокое влияние на научные теории.
Греки верили в постоянство Вселенной, и все ученые от Аристотеля до Эйнштейна находились под сильнейшим влиянием этого убеждения. Китайцы, напротив, пребывали в уверенности, что мир постоянно изменяется. Свойственное китайской культуре внимание к контексту привело китайских ученых к правильному пониманию принципов акустики, магнетизма и гравитации.
Европейские социологи сокрушенно качают головами при упоминании того, что принято считать закостенелым «методологическим индивидуализмом» американских коллег и их неспособностью увидеть важность и даже вообще существование более крупных социальных структур и некого духа времени. Наиболее важные шаги в развитии философской мысли об обществе и общественных структурах были сделаны в странах континентальной Европы, а не в Англии или Америке.
Западные приматологи не могли обнаружить какого-либо более сложного социального взаимодействия между шимпанзе, чем то поведение, что демонстрирует пара обезьян по отношению друг к другу, пока японские ученые не доказали чрезвычайно сложную организацию общества шимпанзе.
В разных культурах предпочитают разные виды логического мышления. Для западной философии основой является формальная логика, а для восточной — диалектика. Два этих типа мышления могут приводить к прямо противоположным и буквально противоречащим друг другу результатам.
Быстрые и не всегда оправданные перемены в научных теориях наряду с признанием влияния культуры на научные взгляды противоречат пониманию науки как чего-то исключительно рационального и действующего на основе неопровержимых фактов. Возможно, именно такого рода отклонения сыграли свою роль в развитии совершенно антинаучного подхода к реальности, появившегося в конце XX в.
Реальность как текст
Выйдя из церкви, мы (Сэмюэл Джонсон и его биограф Джеймс Босвелл) еще некоторое время постояли, обсуждая изобретательность епископа Беркли, который пытался доказать с помощью софистики, что материи не существует и что во Вселенной все безупречно. Я заметил, что, несмотря на то что мы оба совершенно согласны друг с другом в том, что его доктрина не верна, опровергнуть ее невозможно. Я никогда не забуду, с какой живостью Джонсон возразил мне на это, с силой пнув ногой ближайший камень: «Поэтому я ее и опровергаю!»
Джеймс Босвелл. Жизнь Сэмюэла Джонсона
В наши дни далеко не все так твердо убеждены в том, что реальность реальна, как был в этом убежден Джонсон. Вспомните судью из главы 1, который отрицал любую реальность применительно к ударам и мячам, если только это не он сам признал, что они реальны. Многие из тех, кто причисляет себя к постмодернистам или деконструктивистам, согласились бы с этим судьей.
Жак Деррида сказал «Il n’y a pas de hors-texte», что означает «Вне текста ничего нет». Люди с таким мировоззрением часто отрицают, что «что-то» вообще есть. «Реальность» — лишь конструкция, и вне нашей интерпретации не существует ничего. Тот факт, что интерпретация какого-либо аспекта окружающего мира может быть широко распространена, иногда даже по всей планете, все равно ничего не доказывает. Это лишь указывает на то, что есть общепринятые «социальные конструкции». Больше всего из этой области я люблю фразу про то, что не существует никаких фактов — есть только «состояния истины».
Эти крайне субъективистские взгляды дошли до Америки из Франции в 1970-е гг. Общая идея деконструкции заключается в том, что тексты можно разбирать на элементы, чтобы раскрыть идеологические пристрастия, ценности и различные произвольные концепции, лежащие в основе всех выводов по поводу окружающего мира, включая те утверждения, что обычно позиционируются как непреложные факты, существующие в природе.
Студент из моего университета однажды спросил мою знакомую, антрополога, как ученые-антропологи решают проблему достоверности, когда речь идет о характеристиках взглядов и поведения людей в других культурах. Иными словами, как быть, если интерпретация одних и тех же характеристик отличается у разных антропологов? Моя знакомая ответила: «Такой проблемы нет, потому что антропологи интерпретируют как раз то, что видят. И это нормально, что у разных людей интерпретации получаются разными, ведь у них возникают разные предположения, и они по-разному смотрят на мир». Этот ответ возмутил моего студента — и меня. Если вы занимаетесь наукой, то договоренность решает все. Если исследователи не могут решить, существует данное явление или нет, это значит, что его научная интерпретация еще даже не началась. Это просто какой-то хаос.
Но я ошибался в одном: в том, что представители культурной антропологии непременно относят себя к ученым. На раннем этапе моей работы в области психологии культуры я пытался наладить контакт с антропологами. Я хотел поучиться у них и думал, что им тоже будут интересны мои эмпирические исследования культурных различий в образе мыслей и поведении. Меня шокировало, что большинство людей, называющих себя специалистами в области культурной антропологии, не имели ни малейшего желания идти на контакт и сотрудничать со мной и тем более использовать мои данные. Они совсем не хотели давать моим доказательствам какое-то преимущество (по их собственному выражению) перед их интерпретациями.
К моему изумлению, постмодернистский нигилизм добился успеха в академических кругах начиная от литературоведения до истории и социологии. Насколько большого успеха? Один мой знакомый рассказал мне, как спросил студентку, считает ли она, что законы физики являются случайно выбранными, произвольными утверждениями о природе. «Да», — уверенно ответила она. «Что ж, выходит, что, когда вы летите в самолете, вы думаете, что он летит по случайно выбранным законам физики?» — «Конечно», — сказала она. Опрос среди студентов, проведенный в одном очень известном университете философом и политологом Джеймсом Флинном, показал, что большинство студентов полагают, что современные научные взгляды — всего лишь одна из возможных точек зрения. Несчастные студенты приняли за чистую монету это мнение, сформированное под влиянием различных курсов, которые читают на гуманитарных и социологических факультетах. Кто-то может подумать, что профессора, читавшие подобные лекции, просто развлекались либо пытались таким образом заставить студентов шевелить мозгами. Но давайте рассмотрим следующую историю о физике и постмодернистах.
В 1996 г. профессор физики Нью-Йоркского университета Алан Сокал отправил рукопись в Social Text, журнал, гордящийся своей репутацией постмодернистского издания и редакторским составом, в который входили несколько известных профессоров. Статья Сокала, озаглавленная «Трансгрессия границ: навстречу преобразующей герменевтике квантовой гравитации», отлично продемонстрировала, до какой степени этот журнал готов покорно проглотить самую несусветную чушь. Эта статья, напичканная постмодернистским жаргоном, заявляла, что концепция «внешнего мира, чьи свойства не зависят от индивида» является «догмой, навязанной затянувшимся превосходством открытий постпросветительской эпохи над западной интеллектуальной мыслью». Так как любое научное исследование является «по существу теорией, перегруженной и ссылающейся на саму себя», то оно «не способно доказать собственный исключительный эпистемологический статус в отношении сведений, противоположных господствующей точке зрения и исходящих из различных диссидентских и маргинальных сообществ». Квантовая гравитация была объявлена чистой социальной конструкцией.
Статья Сокала была напечатана без сколько-нибудь пристального анализа информации, содержащейся в ней. В день выхода статьи в Social Text Сокал прочел в другом журнале, Lingua Franca, что его статья — псевдонаучная газетная утка. Редакторы Social Text ответили, что «пародийный характер текста тем не менее не снижает их интереса к статье как к весьма показательному документу».
Джордж Оруэлл говорил, что бывают настолько идиотские идеи, что поверить в них могут только очень умные люди. Но справедливости ради следует сказать, что никто, конечно, по-настоящему не считает, что реальность — всего лишь текст, хотя многие полагают, что верят в это. Или полагали. Постмодернизм постепенно исчезает с научной сцены в Северной Америке. Во Франции он бесследно растворился уже давно, и, как сказал мой друг-антрополог Дэн Шпербер, «постмодернизм не удостоился чести быть французским!».
Если вам случится вступить в разговор с постмодернистом, чего я вам от всей души не желаю, спросите его, является ли социальной конструкцией банковская выписка с балансом кредитной карты. Или спросите, считает ли он, что разница в уровне власти и влияния в обществе всего лишь вопрос интерпретации или же у этого есть какие-то реальные основания.
Тем не менее должен признать, что некоторые постмодернистские вопросы спровоцировали проведение важных и достоверных научных исследований феномена власти, а также этнической и гендерной принадлежности. Антрополог Энн Штолер, например, провела очень интересное исследование сомнительного и порой смешного критерия, используемого голландцами в колониальной Индонезии, — определения, кто «белый», а кто нет. Ничто не сравнится по прямолинейности с американским правилом о том, что любой, в ком есть «хоть капля» африканской крови, уже негр, что, конечно же, было социальной конструкцией, не имеющей под собой даже намека на какое-то основание в реальности. Работа Штолер представляет большой интерес для антропологов и историков, изучающих то, как люди категоризируют окружающий мир и как на его понимание влияют их мотивации.
Что мне кажется особенно ироничным в постмодернистах, так это то, что они безо всяких доказательств настаивали на том, что реальность — это всегда лишь интерпретации, не имея ни малейшего представления об открытиях, сделанных психологами, которые придерживались формально всего лишь чуть менее радикальных взглядов, чем сами постмодернисты. Одним из величайших достижений психологов стала демонстрация философского изречения о том, что всё вокруг — от восприятия движения до понимания работы нашего ума — является результатом наших умозаключений. Ни о чем в мире не известно так прямо и так точно, как об этом говорит наша интуиция.
Но тот факт, что любой феномен является умозаключением, не означает, что все умозаключения одинаково оправданны. Если окажетесь в зоопарке с постмодернистом, не позволяйте ему отделаться ответом, что ваше убеждение, что это большое животное с клыками и хоботом — слон, является всего лишь вашим умозаключением, — потому что, кто знает, может быть, это такая огромная мышь с патологией гланд.
Выводы
Наука опирается не только на факты и хорошо обоснованные теории — иногда вера и предчувствие заставляют ученых игнорировать доказанные научные гипотезы и общеизвестные достоверные факты. Несколько лет назад литературный агент Джон Брокман попросил некоторых ученых и знаменитостей рассказать о чем-нибудь, что, по их мнению, они не могли доказать, — и опубликовал их ответы в книге. Во многих случаях оказывалось, что самая важная работа человека следовала гипотезе, которую в принципе невозможно доказать. Непрофессионалам вроде нас ничего не остается, как поступать точно так же.
Парадигмы, лежащие в основе той или иной научной работы, а также формирующие базу технологий, промышленности и коммерческих предприятий, подвергаются незаметным изменениям. Этим изменениям поначалу часто не хватает «доказанности» фактами. Иногда новая парадигма оказывается в непростом соседстве со старой парадигмой, а иногда полностью ее заменяет.
Различие культурных норм и убеждений может выливаться в различие научных теорий, парадигм и даже форм логического мышления. Это в полной мере относится к ведению бизнеса.
Псевдорациональная деятельность ученых и культурное влияние на системы взглядов и шаблоны логического мышления распространили в среде постмодернистов и деконструктивистов убеждение, что фактов не существует, а существуют лишь принятые обществом интерпретации реальности. Совершенно очевидно, что сами эти люди не живут своей жизнью по этому закону, но тем не менее тратят огромные усилия и такое же огромное количество университетских часов на пропаганду этих нигилистических взглядов и так называемые исследования. Сыграли ли эти попытки свою роль в том, что в наши дни научные открытия все чаще отрицаются, а выбор делается в пользу личных предрассудков?
